– У них что, на самом деле есть лекции в восемь утра?!

– И почему ты не изучала тригонометрию в школе? Я ведь говорила, что тогда тебе здесь будет легче!

– Зачем нужен этот дурацкий курс по английскому? Они думают, что мы тупицы?

Все засмеялись и повернулись ко мне. Но я витала в других мирах. Не отрывая глаз от своей брошюры, я начала задавать вопросы:

– А что такое «глубокое прочтение»? О чем это вообще?! Тут написано: «Глубокое прочтение русской литературы». Что они имеют в виду?

– Не волнуйся, тебе это не нужно, – ответила одна из подруг. – Ты записалась на базовый английский вместе с Сарой, помнишь? Во вторник или четверг?

– Господи, – шептала я, бешено листая страницы. – У них есть «История западной музыки»! Они там играют музыку или просто говорят про нее? Как вообще учат истории музыки?! Для этого что, нужно уметь читать ноты? О, посмотрите – «Древние торговые пути Центральной Азии»! Глядите – «Золотые персики Самарканда»! А где этот Самарканд? Я хочу такой персик! Или речь о картине? А вот «Историческая геология»! «Историческая геология»?! Вы послушайте только: «Гималаи поднялись из древнего океана Тетис, и поэтому там, в шести милях над уровнем моря, находят окаменевшие ракушки возрастом в двадцать миллионов лет»! Господи, с ума сойти…

Передо мной открывалась целая вселенная познания. Ничего похожего раньше со мной не случалось, я не была готова к встрече с этим каталогом. Не читала о таком в романах. Никто никогда не упоминал о таком. И теперь у меня перехватывало дыхание.

– Да, Школа свободных искусств как раз для тебя, – засмеялся старшекурсник за соседним столиком и, покачав головой, вернулся к своей книге.

Школа свободных искусств! И хотя общий смысл фразы от меня ускользал, но каждое слово звучало словно музыка. Много лет спустя в букинистической лавке я наткнулась на упоминание о ней в книге, посвященной подъему образования в Средние века. Европа выходила из Темных веков, и потомки тех самых варваров, что завоевали Рим и практически уничтожили грамотность, полюбили – безумно полюбили – учиться (среди них были солдаты, монахи, полководцы и даже императоры). Они перечитали немногие уцелевшие манускрипты и иногда всю свою жизнь посвящали восстановлению греческих и римских шедевров по фрагментам, сохранившимся в более поздних работах.

Я бы разделила их страсть. Я была уверена в этом. Если бы могла, пошла бы в монахи, чтобы благоговейно переписывать манускрипты, как это делали они – сравнимо с молитвой. Не сходя с места, я решила, что с этого дня стану переписывать от руки каждую понравившуюся книгу.

К счастью, вскоре я забыла о своем намерении. Столько удивительнейших открытий ждало меня с началом учебы в колледже, что каждое решение, которое я принимала, вытесняло принятое днем раньше, так что я ни разу не переписала книгу от руки, хотя полюбила многие.

Но в первый университетский день я была так же взволнована словами «Школа свободных искусств», как варвар, жаждущий войти под своды средневековых библиотек.

Подруги обращались ко мне, но я едва их слышала.

Когда же, подняв голову, посмотрела на них – почувствовала, что по моим щекам текут слезы. Девушки были изумлены.

– Не плачь! Что случилось?

– Не знаю, – всхлипнула я. – Я так счастлива, что нахожусь здесь.

Подруги с недоумением переглянулись, одна положила руку мне на плечо.

– Ты, Барбара, странная, – мягко сказала она. – Ни на один из этих курсов ты не можешь записаться, нужно, как мы, взять предметы для новичков. А теперь принимайся за дело, а то вылетишь отсюда, не дойдя до первой лекции.

После тщательных размышлений подруги записались на занятия по пяти или шести предметам.

Я выбрала десять. Пять из них я завалила, остальные пять еле вытянула. Учиться в университете действительно оказалось гораздо сложнее, чем в школе, и честно говоря, я вообще не понимала, для чего экзамены.

Было бы вполне достаточно узнавать множество новых удивительных вещей.

Через несколько лет я успокоилась и привыкла к заведенному порядку, но все равно, когда очередной профессор проливал свет на что-либо поистине неожиданное, у меня порой наворачивались слезы. Я чувствовала, что нахожусь в невероятной вселенной, где люди любят познание ради него самого, – и это моя реальность.

Через какое-то время после тех первых слез в кафе я наткнулась в книжном магазине на небольшой постер со средневековой гравюрой: на верху лестницы, приставленной к дереву, стоял человек под очень низким, выгнутым навесом, чем-то вроде потолка с дырой. Человек просунул в дыру голову и с восхищенным изумлением взирал на ночное небо, полное звезд. Этот постер до сих пор со мной. И до сих пор я при любой возможности иду на лекции в колледж по соседству с местом, где оказываюсь. Тема? Совершенно не важно, лишь бы преподаватель был хорош. А мне все предметы интересны.

Как в итоге я распорядилась своим блестящим университетским образованием? Нашла ли практическое применение полученным знаниям? Честно говоря, нет. Мне просто нравилось учиться, и я с удовольствием училась бы и училась.

Так и не довелось мне трудиться по профилю обучения; впрочем, ни из каких дел, которыми мне нравилось заниматься в жизни, я не извлекала практической пользы. Ни цента на этом не заработала. Не стала преподавателем, не писала книг о том, что изучала. Моя семья считала, что я спятила, хотя кажется, они все равно мной гордились.

Разве что в свое время у меня возникло что-то вроде вины: я подавала надежды как поэт, писала неплохие стихи, но, как люди выражаются, «ничего с этим не сделала». Пожалуй, именно тогда я убедилась, что любимые занятия совершенно не обязательно должны приносить доход и не всегда практично быть практичным. Повзрослев, я поняла еще больше: все наше восхитительное любительство стоит затраченных сил точно так же, как степень в медицине или инженерном деле. Каждый раз, предаваясь своим любимым и абсолютно дилетантским занятиям, будь то чтение книг, просмотр передач на образовательном канале или изучение без всякой нужды карты Азии, – я вспоминаю, что жизнь удивительна и ее чудесам нет конца.

Полагаю, на первых порах в деканате одобряли и мою тягу к знаниям, и мое восхищение учебным процессом, но через несколько семестров администрация потребовала, чтобы я выбрала специализацию и перестала бросаться на все предметы подряд. Меня предупредили, что в противном случае я никогда не закончу обучения в университете.

Но с какой стати мне вдруг хотеть заканчивать? Ради того, чтобы вернуться туда, где никто не скажет мне чего-то, чего я сама не знаю? Я с удовольствием училась бы вечно, тем более, со временем это получается у меня все лучше и лучше. Родители ничего не имели против, так как за университет платила я сама. В те дни плата за обучение была ничтожно мала и аренда жилья обходилась довольно дешево – мои расходы легко покрывались двумя часами работы в закусочной в обеденный перерыв. Кроме того, в качестве приятного дополнения к зарплате, составлявшей доллар в час, хозяин разрешал официанткам бесплатно есть и даже забирать кое-что домой. Все складывалось наилучшим образом.

В конце концов я выбрала специализацию. Сначала я остановилась на математике, поскольку тогда мне казалось, что из всех наук на свете она самая восхитительная. Но выяснилось, что овладевать ею чрезвычайно сложно – уследить за множеством изумительных, но непостижимых мелочей, пронизывающих всю математику, мне не удавалось.

Поэтому пришлось сдаться и выбрать специализацию полегче – антропологию, по которой у меня уже было сколько-то отличных оценок. В итоге, с чувством некоторого разочарования, я, как и другие студенты, прошла путь экзаменов и выпуска.

И все эти годы, когда друзья или сокурсники спрашивали, зачем я изучаю то или иное, я не могла объяснить. Каждый раз, когда я слышала этот вопрос, мне казалось, будто меня ловят на чем-то постыдном. По общему мнению, вечные студенты вроде меня ленивы и инфантильны; они не в состоянии, как нормальные зрелые люди, напрячься и серьезно работать. К тому времени я понимала, что следовало бы изучать что-то, что в результате может получить практическое применение. Однако сама мысль ограничить свои интересы, сосредоточиться на одной-единственной области знания и в конечном счете похоронить себя в ней невыносимо угнетала меня. Пожалуй, такой вариант я никогда по-настоящему не рассматривала.