Чарльз забрался на место пилота и бросил быстрый взгляд на панель управления, нажав там несколько кнопок, а также несколько педалей и рычагов на полу. Потом протянул мне палочку жвачки, ужасной мятной жвачки, но я приняла ее с благодарностью и сразу же начала жевать. Он завел мотор, который тут же стал фыркать и чихать. Одновременно начал крутиться пропеллер. На этот раз он был установлен дальше, чем во время первого полета, когда я чувствовала на лице порывы ветра. В закрытой кабине я могла видеть только то, что творится впереди, и частично то, что сбоку. Рев мотора был заглушенным, хотя достаточно громким.

– Поехали, – проговорил Чарльз и плавно потянул за рычаг управления. Самолет побежал по взлетному полю, постепенно набирая скорость, и я вновь почувствовала резкий скачок, потом ветер подхватил нас и стал поднимать все выше, выше, выше.

В то самое мгновение, когда мы оторвались от земли, я заметила, что Чарльз выглянул в окно со своей стороны, очень внимательно осмотрелся вокруг, потом выглянул снова. Его пальцы сжали рычаг, и он что-то тихо пробормотал.

– Что? – спросила я, изо всех сил стараясь не завопить от радости, когда мы взлетели так близко от верхушек сосен, что они чуть не оцарапали днище самолета.

Чарльз не ответил, и я, пожав плечами, продолжала наслаждаться видом. Залив с белоснежными птицами-парусниками, красивые большие здания, которые я узнала, – это были дома папиных приятелей-банкиров, яркая зелень, волнующаяся под крылом. Самолет раскачивался и дергался, набирая высоту, заставляя мой желудок совершать собственные эскапады, но потом выровнялся, и мое сердце воспарило вслед за ним. Опасения по поводу Дуайта, сомнения и страхи перед грядущим, терзания насчет моего назначения в жизни – все куда-то исчезло. В душе воцарились свет и ясность; вытянув руки и ноги, я нежилась в лучах теплого солнца. Потом повернулась к своему компаньону. Но вместо беззаботной улыбки, которую я ожидала увидеть, я увидела застывшую маску. Рот Чарльза превратился в тонкую линию, а красивые голубые глаза сузились в стальном напряжении.

– Мы потеряли колесо, – крикнул он сквозь пульсирующее гуденье двигателя, и я поняла, что приятная беседа откладывается на неопределенный срок.

– Когда? – крикнула я.

– При взлете. Я почувствовал – что-то не так. Оно осталось на земле.

– И что? Мы ведь находимся в воздухе, зачем нам колеса?

– Приземление. Будут проблемы. – Это все, что он сказал.

Потом нажал несколько кнопок на панели, пробормотал что-то, похожее на сложную математическую формулу, и кивнул сам себе.

Я хотела задать ему еще вопросы, но перекрикивать шум мотора показалось глупым.

– Очень шумно, – сказала я, показывая на свои уши.

Чарльз кивнул.

– Некоторые пользуются ватой – засовывают ее в уши. Я не пользуюсь. Пропадает чувство полета.

Я кивнула, с трудом поняв, что он сказал.

Некоторое время мы летели молча. Потом он снова повернулся ко мне. На лице его была напряженность, лоб пересекали тревожные складки, как будто он о чем-то напряженно размышлял.

– Нам придется полетать некоторое время, чтобы сжечь топливо. Тогда приземляться будет безопаснее! – крикнул он. – У вас нет других планов на сегодня? Я вас ни от чего не отвлекаю?

Меня рассмешил его последний вопрос. Казалось, он больше беспокоится насчет моих повседневных дел, чем о самолете! Я рассмеялась, приведя его этим в недоумение.

– Нет!

– Прекрасно, – сказал он, и его глаза расширились, а улыбка стала явственнее, – хотя это означает, что вы не отделаетесь от меня еще некоторое время.

– Не могу подумать ни о ком другом, от которого я больше не хотела отделываться, – ответила я.

И это было правдой. Кого еще я хотела бы видеть рядом с собой в подобной ситуации? Никого.

Боялась ли я? Странно, но страх совершенно отсутствовал. Я была так уверена в Чарльзе; мы летели вперед и вперед, от неослабевающего шума мотора немного болела голова, но больше меня ничего не беспокоило. Я совершенно забыла про «проблемное» приземление, которое нас ожидало. Наоборот, я была почти благодарна сложившейся ситуации. На долгие часы мы с ним остались в небе наедине. Мы вместе переживаем нечто необычное, и это связывает нас друг с другом. Я жадно упивалась ситуацией, совершенно забыв об опасности.

– Возьмите рычаг, – внезапно приказал он, и в глазах его появился озорной огонек.

– Что?

– Возьмите рычаг управления.

– Я… я не могу.

– Почему? Вы ведь хотите научиться?

Почему он так решил, я не знала, но, как только он произнес это вслух, я поняла, что он прав. Наконец-то я могла чем-то заняться. Прямо сейчас, до того как смогу все обдумать и проанализировать.

– Просто летите, – крикнул Чарльз, – и не бойтесь. Вы сможете.

Я наклонилась вперед, вытянув левую руку. Его рука все еще сжимала рычаг, и какое-то время обе наши руки управляли полетом. И хотя мы даже не смотрели друг на друга, я почувствовала разряд, прошедший сквозь меня, и уверена, что он почувствовал то же самое. Его дыхание участилось.

Потом он убрал руку. Теперь я сама вела самолет. Сначала плавно, потому что все еще думала о его руке, касающейся моей, и не беспокоилась о том, что я делаю в реальности. Потом до меня дошло, что я на самом деле управляю самолетом! – и я изо всех сил ухватилась за рычаг управления, что заставило его резко дернуться вправо. То же самое проделал и самолет. Он начал наклоняться, все мое тело покрылось холодным потом, рука задрожала, я попыталась выровнять самолет, после чего он сделал резкий крен в другую сторону.

Чарльз не издал ни звука. Он по-прежнему сидел, сложив на груди руки, позволяя мне самой искать выход, почему-то уверенный, что я смогу это сделать. И, в конце концов, хотя руки все еще дрожали, сердце забилось ровнее, и я успокоилась. Я смогла выправить самолет, ощущая, что он борется со мной, как лошадь, и вспомнила, как чувствительны лошади к удилам. Это понимание в конечном итоге и научило меня летать. Как будто в руках у меня вместо штурвала были поводья и я управляла лошадью. Даже преодолевать маленькие воздушные ямы, которые нам попадались, казалось не более трудным, чем прыгать на лошади через препятствия.

Не знаю, как долго я управляла самолетом. У меня заболело плечо, и Чарльз, щелкнув выключателем на приборной доске, посмотрел на свои часы и кивнул головой.

– Теперь поведу я. Мы садимся.

– О. – Я отпустила рычаг после того, как он взялся за него.

Тоном, не допускающим возражений, Чарльз велел мне взять подушки с двух задних сидений и обложиться ими, что я и сделала.

– Я посажу нас вон там, – он указал на поле с более длинной взлетно-посадочной полосой, чем то, с которого мы взлетели, – нам нужно дополнительное пространство.

– Хорошо.

Я была спокойна. Он тоже. Воздух внутри самолета внезапно обрел вес, вдавливая меня в сиденье, и наши голоса зазвучали глухо у меня в ушах. Мне все еще не было страшно. Я доверяла Чарльзу Линдбергу, мужчине, который покорил небо, и не сомневалась, что он сможет вернуть меня обратно на землю в целости и сохранности.

Мы сделали над взлетной полосой несколько кругов, спускаясь все ниже и ниже. Несколько человек выбежали из соседнего здания, чтобы посмотреть на нас. Они махали нам, и я помахала в ответ.

– Они делают нам знаки, чтобы мы не приземлялись, – на лице Чарльза застыла жесткая усмешка, – заметили, что у нас нет колеса.

– Их ожидает интересное зрелище! – Я продолжала махать фигурам, которые бешено прыгали внизу.

– Соберитесь, и, как только мы остановимся, немедленно расстегните ремень, и выскакивайте из самолета. Если дверь не будет поддаваться, выбивайте окно и вылезайте наружу. Потом бегите как можно дальше от самолета. Можете это сделать для меня?

Его последние слова лишили меня спокойствия. Они проникли куда-то внутрь, под ребра, и я кивнула, крепче ухватившись за подлокотники. Земля стремительно приближалась, и я инстинктивно вдавила голову в плечи, чувствуя, но не видя, как самолет коснулся земли. Какое-то мгновение мне казалось, что все прошло успешно, но потом я услышала, как что-то треснуло внизу под нами.