Мое тело. Моя команда. Прости меня.

А после был черед обиды на Дрейка – ее я простила следом – сделала все по кругу. Простила Начальника, себя, попросила прощения у тела. А после страх. И еще раз по кругу печаль – ее я увидела темным грустным образом, сидящим внутри меня и не имеющим возможности уйти – прикованным ко мне той же нитью, как до того Тайра.

– Прости печаль… Отпускаю. И спасибо за твой урок – ты учишь меня не печалиться…

– Именно она – печаль – вызывает в теле отеки. Любые: тканей, суставов, органов. И потому твой нос не дышит.

Я выпустила ее на свободу. А после какое-то время лежала, ни о чем не думала, слушала тишину.

Вопросительно и жалобно мяукнул из-за двери Миша – почувствовал, что я освободилась, и вновь попросился внутрь; играли у телевизора Смешарики, что-то жарила на кухне Клэр.

После исполнения всех инструкций и после завершения всего процесса, мне стало легче. Сил осталось меньше, но на душе стало спокойнее – я вдруг осознала, что действительно больше ни на кого не обижаюсь. Нащупала рукой пачку платков, достала новый, свернутый вчетверо, поднесла к носу…

…И поняла, что он больше не течет.

Не поверила самой себе – распахнула глаза, села, зачем-то пощупала сухие ноздри. Да, все еще чуть опухший, да, неприятно чувствительный после воспаления, но он больше не тек. НЕ ТЕК.

Клэр постучала в комнату в тот момент, когда, уставившись в стену изумленным взглядом, не способная поверить в случившееся, я сидела на кровати.

– Дин, я принесла тебе чаю. С малиной. Слышала, как ты утром шмыгала, – простыла?

Я перевела на нее стеклянный взгляд и втянула носом воздух. Шумно, глубоко. Потом выпустила его наружу. И так несколько раз – освободившийся нос дышал.

– Ой, ты уже купила лекарство, да? – она улыбнулась. – Но чай все равно поможет. С листьями, со свежей ягодой, зеленый, как ты любишь.

И она протянула мне чашку, в которой, занимая добрую половину пространства, плавали листья и мясистые хлопья разваренной малины.

– Будешь?

Я посмотрела на напиток.

– Буду.

– Вот и молодец. Выздоравливай.

Как только Клэр вышла из комнаты, я взглянула на часы – 14:33.

Двадцать одна минута.

Прошла ровно двадцать одна минута с того момента, как я откинулась на подушки и закрыла глаза. Мог ли за это время помереть вызвавший насморк вирус? Если да, то каким образом, почему? Инфекция не исчезает просто так – для того, чтобы справиться с ней, организму требуется время. Много времени. Мы привыкли к тому, что простуда длится семь дней – семь бесконечных дней температуры и пота, семь ночей с плохим беспокойным сном, семь дней вялости, ломоты в суставах, больного горла, проклятущего насморка и три тысячи вот таких вот чашек с малиновым чаем. Да, пусть первые и самые болезненные симптомы проходят раньше – если повезет, дня за три, – но за двадцать одну минуту?

Нос дышал; ароматно и терпко пах принесенный Клэр чай – она, как большинство «нормальных» людей, заботилась обо мне «типичным» способом – ходила за таблетками, приносила еду и питье, укрывала, клала на тумбочку градусник.

А Дрейк… Он просто взял и вылечил. Без чая, без таблеток и без трех суток изнуряющей жалости к себе.

Невозможно.

Но нос дышал.

Невозможно. Насморк не кончается за пару десятков минут.

Не кончается. Но факт.

Все яростнее, все напористее формировался и скручивался в голове один-единственный вопрос – жужжал, вертелся и никак не давал покоя: так что же сидело внутри меня – инфекция… или обида? Физический фактор, вызвавший болезнь, или же стресс?

Обычный стресс?

И что тогда, если мне хватило двадцати минут, чтобы от него избавиться, есть любая болезнь – фантом? Энергетическая иллюзия?

Вирус не мог так быстро исчезнуть…

Что же на самом деле есть человеческая болезнь? Что?

На часах 14:36.

И в аптеку мне больше не надо.

Вибрировал раскрученный диск ноутбука, светился экран; на черном фоне привычно мигал белый курсор. Окно чата, когда Дрейк далеко, – единственный способ связаться с ним. Все, что я печатала на клавиатуре, появлялось перед ним прямо в воздухе хоть в соседней комнате, хоть на тридцатом уровне.

И теперь мои пальцы нервно и быстро, изредка промахиваясь, бегали по клавишам:

– Дрейк, я не верю…

– Ди? Привет. Ну и как, ты уже нормально дышишь?

– Дышу. Только все равно не верю.

– Поверишь. Увидишь это снова и снова. И поверишь.

– Но… как?

– Объяснения займут время. Отложим до следующего занятия?

– До завтра?

– Да, до завтра.

– Хочу убедиться еще раз. И еще. Хочу снова проверить…

– Я понял.

– Пожалуйста…

– Найду. Я услышал тебя. Жду на занятии в девять.

И он отключился.

Я откинулась на спинку стула и посмотрела на прозрачную чашку, в которой мокли в остатках чая медузы-листья. Все-таки чай с малиной – это здорово. Особенно, когда ты полностью здоров.

Мы провожали последний день лета.

Теплый вечер, фиолетовое небо, подсвеченное зеленоватым дно бассейна. Сияющие в свете расставленных по периметру фонариков лужи воды на мраморе, брызги, смех, гомон – вечеринка в купальниках в самом разгаре.

Я присоединилась к остальным по трем причинам: во-первых, давно не видела друзей, а тридцать первое августа – прекрасный повод собраться вместе, расслабиться и еще раз побыть вместе, во-вторых, не желала коротать время в одиночестве за очередной умной книгой, ожидая, пока наступит долгожданное завтра, а вместе с ним и новое занятие. В-третьих, попросту не смогла отказать Дэйну, который сообщил, что вечеринка без Ди – это уже не вечеринка, – поддалась на ласковую и самую что ни на есть медовую лесть «маслоротого» бугая.

И теперь валялась на лежаке, наблюдала за тем, как в шутку пытаются утопить друг друга в бассейне ребята, как размахивают руками и скандируют, болея каждая за своего, девчонки, как носится вокруг, цокая когтями по парапету, мокрый Барт – брызги с его хвоста долетали до дальних кустов.

Гав-гав-гав! Пес счастлив, любим, доволен.

А ведь когда-то этот самый пес рылся в помойках Санкт-Петербурга. Давно это было…

Одетая в зеленый купальник Ани-Ра разносила коктейли, но я едва ли притронулась к одному из них – опасалась, что девшийся невесть куда насморк вдруг вернется, и тогда Дрейк отругает меня за спровоцировавший сей скорбный факт алкоголь. Да его – спиртного – и не хотелось. Зачем, если настроение и без того прекрасное?

«Хотя я единственная, кроме Дэйна, кому сегодня не за руль», – мысль вызывала улыбку. Интересно, что хуже – пьяный водитель или пьяный телепортер? Ответ выходил неоднозначным.

– А где сегодня твой суженый?

Расположившийся рядом со мной снайпер, потягивал голубоватый напиток из стакана величиной с ведро попкорна. Сушил мокрую косичку и плавки, провожал свою даму плотоядным взглядом, с восторгом следил за силящейся стащить с Аллертона трусы овчаркой.

– Работает.

– Он всегда работает.

Угу. Иногда я думала о том же – и почему рядом со мной не «обычный» парень, который сейчас сидел бы здесь, гладил бы мои плечи или веселился с остальными?

Или жрал бы пиво литрами, мочил скабрезные шутки и ныл: «Отстань, Дин, я пока не хочу домой… Уйди!»

Сия мысль отрезвляла всякий раз, как только появлялась. Каждому дано то, что дано, и в каждой медали две стороны – уж в таком мире мы живем – объемном. Нет черного без белого, нет хорошего без плохого, нет людей без недостатков. Вот только недостатки Дрейка были не просто «терпимыми», они были (если без вранья) любимыми. Дрейк умел работать и обожал это, что само по себе не могло не вызывать ничего, кроме восхищения. А касательно внимания к своей второй половине? Так мне его в хорошем смысле этого слова хватало.