Он чувствовал, что звуки завладели его сознанием.

Они управляли его поступками, и кто знает, не они ли увели его от дороги, ведущей из леса?

– Джунгли… – вдруг прошептал Макаров, вытирая рукой, в которой был зажат пистолет, пот с лица. – Они сильны только внутри себя…

Он оглянулся, пытаясь увидеть хоть где-то вертикальные лучи света, обозначающие выход к спасительному простору.

Но просвета нигде не было. Сколько длится погоня? Час, полчаса?… Как далеко он мог уйти?

Схватившись за голову рукой и обнаруживая, что, по мере того как он сбавляет ход, осторожней и вкрадчивее становятся и звуки погони, он остановился вовсе.

Макаров едва не расслабился, перестав слышать погоню. Но стоило ему сделать невольный шаг назад, как раздался треск, и он увидел, как гнется куст с девственно-белыми цветами. Шагнув в сторону, он попытался разглядеть того, кто это сделал, но стоило ему сосредоточить взгляд на кусте, как справа качнулась ветка.

– Проклятье, – вырвалось у него, и воспаленный мозг капитана лихорадочно заработал, тщетно пытаясь понять происходящее. – Что здесь происходит?… Эй!… – крикнул он, поднимая руку с пистолетом. – Кто бы ты ни был, выйди и покажись! Что вам нужно от меня?! Я не причиню никому зла!… – прокричал он и вдруг понял, что его хотят не просто убить. Убийство – всего лишь часть игры, игры, доставляющей кому-то невероятное наслаждение.

Страх прокатился по капитану, как поток ледяной воды из опрокинутого над головой ведра.

Он прислушался. Пред ним справа и слева медленно оседала только что поднятая пыль. Ему показалось, что он слышит, как она оседает.

И вдруг он услышал другое.

Тишину. В лесу не раздавалось ни единого звука. Еще утром он не хотел заходить в лес, и если бы не нужда, он не заходил бы туда вовсе – так там орали попугаи и выли лягушки. От этого кошмарного сочетания звуков хотелось бежать обратно, к мирному шелесту прибоя. Пусть там жарко, но только не эти звуки…

И вдруг – их нет.

– Это вы разорвали Адриано?… – леденея от ужаса, прорычал Макаров. – Это вы разорвали его в клочья и сожрали, твари?!

Он вдруг почувствовал запах чудовищного смрада. Что-то среднее между гниющим трупом и запахом только что вышедшей из воды собаки.

И сразу понял, откуда доносится этот запах. Его спина, холодная от пота, вдруг нагрелась, словно он в парилке прислонился к титану.

Макаров не хотел поворачиваться.

Он не представлял, что увидит, но был уверен в том, что если посмотрит, то не успеет выстрелить.

И чтобы окончательно не дать овладеть собою панике, он резко развернулся и вскинул руку с пистолетом.

Выстрел разорвал тугую тишину леса, и Макаров, слыша за спиной хрип и странный свист – словно из бочки с вином выбили пробку, ринулся в сторону…

Подумав, сколько патронов у него осталось, Макаров бросил взгляд вперед и увидел высокий холм, с двух сторон будто подпертый раскорячившимися деревьями. И где-то там, вдали, сквозь деревья мелькнул свет…

Крошечная, едва тлеющая искра спасения мгновенно вспыхнула, превратившись в факел. И капитан метнулся к этому холму. Справа и слева его закрывали деревья, и если удастся скатиться вниз и пробежать еще сотню метров… Чуть меньше одного дурацкого кабельтова!… Чуть меньше…

«Они пальбу, конечно, слышали, – хрипел мыслями Макаров, стремительно поднимаясь по склону холма. – Они понимают, что я не сошел с ума, что просто так я стрелять не стану…»

Взбежав на самый верх, он еще раз обернулся и, не целясь куда-то конкретно, скорее сбивая преследователей с ритма, дважды нажал на спуск.

«Каждый патрон – это кусок мяса для женщин и детей…» – вспомнил он.

Кто-то, чьи очертания расплывались в ослепившем Макарова свете, кто-то очень подвижный, прогнулся под пулей всем телом и, царапая ногтями ствол пальмы, стал заваливаться назад.

Макаров видел, как твердая как камень кора крошится и скрипит, словно ее резали связкой тупых ножей…

Он вдруг подумал, что находится в таком состоянии, когда все это может ему всего лишь казаться… И нет никакого подранка, и даже не стрелял он вовсе… Все это – химеры, мороки воспаленного воображения.

Ошеломленный, скованный запредельной усталостью и ужасом от непонимания происходящего, он хотел в ярости зарычать, но сил хватило лишь на то, чтобы прикрыть глаза и глубоко, до боли вздохнуть…

Когда ресницы его разлепились и пот затек в глаза, Макаров понял, что он опоздал.

Кто-то зловонный, обдав его облаком протухшей спермы и мочи, нашел наконец свою цель. Он бросился к Макарову, и что-то острое, распоров его бок и выбив фонтан крови, сверкнуло в полумраке, разделяющем тени леса с ослепительным, бьющим с небес в колодец меж крон деревьев, светом.

Согнувшись пополам от боли и неуверенно шагнув назад, Макаров услышал страшный, резкий вой. Истеричный, с ноткой безумия – словно шипованное колесо наехало на хвост собаке гигантских размеров…

Макаров прижал руку к ране, пытаясь остановить хлещущую кровь, и заставил себя поднять взгляд. Надвинувшиеся на него тени закрыли свет.

Он предполагал, что видит свой самый страшный сон, но еще страшнее было понимание, что это не сон.

Отвратительный запах окутал капитана, он становился гуще, тошнотворнее, головокружительнее.

Макаров услышал странный звук – словно дельфин издал крик в дельфинарии.

– Празднуете победу, дряни?… – напрягаясь так, что на его лбу вздулись вены, прохрипел Макаров.

Сжав зубы, он нажал на спуск и едва не задохнулся от сильной отдачи, болезненно отозвавшейся в его боку. Он держался из последних сил, буквально окаменел от давления собственной силы. Он хотел, чтобы его убили чем-то стоящим. Он не хотел быть растерзанным, как Адриано… Глаза его превратились в узкие щелки, губы искривились в жесткой судороге, и он, уже выходя за грани возможного и преодолевая собственный ужас, стал методично нажимать на спуск, отмечая, как каждым выстрелом снесло с ног кого-то перед ним.

Или ему снова это почудилось?…

Визг, словно рубленный на куски, словно резанный ножом свист… Тени бросились на Макарова, и он снова нажал на спуск. Отдача снова ударила его по ране, рукоятка пистолета стала скользкой от крови, и «вальтер» выскользнул из его руки. Но это уже не имело значения. Потому что затвор только что выбросил из ствола гильзу последнего патрона.

Сверкнув на свету трассером – она то появлялась в белом луче света, то снова исчезала во мраке, – гильза упала в траву и, расплескав рубиновый бисер и заставляя лужицу крови темнеть и густеть, зашипела…

Прежде чем что-то коснулось его, он увидел «вальтер». Опустошенный, перепачканный кровью, бесполезный и беспомощный, он лежал под его ногами и виновато улыбался щелью затвора…

Плечо Макарова обожгло чье-то прикосновение, он медленно стал заваливаться на спину, и только чья-то острая, болезненная хватка не позволяла ему упасть.

– Не взяли… нет, не взяли, – прошептал он серыми губами. – И не возьмете уже…

Он падал, неумолимо падал, теряя сознание.

Он падал куда-то вниз, скользил во тьму, но уже не боялся сломать себе шею или вывихнуть руку. Макаров знал, что к тому моменту, как закончится его падение, он будет уже мертв.

И последнее, что он слышал, были чавкающие, словно уходящие вверх, звуки…

Звуки.

«Питер…» – прошептал Макаров, и ему казалось, что падение это не закончится никогда…

Он летел с сумасшедшей скоростью навстречу двум сияющим огням…

Свет фар, визг тормозов, взрыв ветрового стекла и решетка «Ауди», отлетающая в сторону, словно запущенная рукой великана. Удар – и согнувшийся от столкновения с ним лица руль. Лица самого красивого в мире… самого обворожительного… самого… Скрежет скользящей на бешеной скорости крыши по асфальту… Сверкнувшая искра и вспышка… Мгновение тишины – резкий запах стертой до дисков резины и – взрыв.

И в тот момент, когда ее не стало, над Калининградом появились первые золотые лучи восходящего августовского солнца…