От этой мысли Яришке стало страшно. Глянула она на небо, а там золотой свет уже растаял. Вода в Дону почернела, и в ее вороненом блеске проглянула большая вечерняя звезда.
«То Перун пресветлый посылает мне свою дочь — провозвестницей, — подумала Яришка, любуясь звездой. — Она приказывает: прочь смутные мысли! Не отступать от старой веры! Не отступать!».
Накануне дня новолунья князь Ярослав и Юрко снова скакали на мельницу. Дорога то уводила в чащобу, и всадники будто врывались в темно-зеленую пещеру, то открывалась поляна, вся в цветах. И тогда Юрко запевал о счастье быть молодым и свободным...
А иногда выезжали на засеянные поляны — рожь, пшеница, лен, горох. Ветерок доносил запах дыма: где-то близко жили селяне новой Донской волости, которую бояре в насмешку окрестили «босым княжеством». И Юрко запевал хвалебную песнь честным оратаям, кто и в поле, и в бою с погаными себя не жалеет.
Поперек дороги лежал сваленный бурей вековой дуб, и конь Ярослава с ходу перескочил громадное дерево. Юрко гикнул и, очутившись по ту сторону дуба, посмеиваясь, проговорил:
— Княже, ты спешишь к волхву, как на свидание с милой ладой.
— А ты? Разве не так? — Ярослав обернулся, смущенно улыбаясь. Чистые белые зубы сверкнули от вечернего солнца.— А я, признаюсь, как повидаю ее, будто набираюсь могучих сил. От нее будто идет счастье.
— Заколдовала тебя волхвичка. — В глазах Юрко бились озорные блестки.
— Придет и твой черед. — У Ярослава опять дрогнули от улыбки пухлые губы.
— Хорошо бы! — мечтательно воскликнул Юрко.
— Э-э, да ты, вижу, в скрытой приятности! Яришка?
— Она особенная, она всем сердцем предана своим богам. Нет, что-то иное должно случиться. Будто чувствую и всегда знаю, что где-то встречу свою настоящую ладу, неведомую... Хоть бы мне грозила смерть, а завоюю ее.
— Дай боже нашему теляти да волчиху поймати, — с лукавой шутливостью отозвался Ярослав.
— Белую лебедушку с орлиными крыльями, — проворно подхватил Юрко. С какой-то светлой, заветной думой весело он оглядел яркую, белую от ромашек поляну, синее озерко за ней, летящих гусей и пришпорил коня. Всадники понеслись вперед и скоро скрылись в чащобе.
Молодых воинов встретила Яришка. Она была празднично наряжена — в расшитом сарафане из беленого льна, в узеньком разукрашенном кокошнике. Поднялась, вся зардевшаяся, глянула на молодых воинов и молвила:
— Войдите в горницу, отведайте с пути-дороги меду студеного, выпейте чару— душа поласковеет. А в доброй душе и добрые мысли.
Она подала им хмельной медовухи. Воины приняли чары, выпили с наслаждением. Мед был душист — весенний, в меру сладок и прохладен, прямо с погреба.
— Дай бог тебе женишка славного, — проговорил Ярослав.
— Не будет того, князь! — Ее черно-синие глаза строго блеснули. — Кого люблю, тот сторонится, а кто не люб — грозит любовью, точит булатный нож, хочет и сердце выхватить.
— Кто же этот злодей? — хмуро спросил Ярослав.
— Не доведись вам вовек познать этого! Одно прошу; когда скачете темной ночью, поглядывайте, как бы не налетела ватага Чурына Кащери. Он и на врага лют, но и отца родного не пожалеет, и матери.
— А я, похоже, встречался с ним, — задумчиво проговорил Ярослав.
...Княжич был еще мальчишкой, когда резанские бояре захватили атамана Кащерю сонного на струге. А слава о нем шла плохая. Отец его, небогатый купец, женился на рабыне боярской, не договорившись с ее хозяином. Боярин потом столько гривен заломил за нее, что купец, отдай все, пошел бы по миjpy. Тогда боярин объявил его своим рабом. Но молодые бежали в леса Воронские. Боярский бирюч* (*глашатай) огласил на торгу о беглых холопах. Никто не смел ни защитить их, ни помочь им. А потом сын их — Чурын мстил за отца: грабил боярские обозы, пока не схватили его княжеские войска.
Княжич Ярослав как раз проходил мимо поруба — глубокой ямы, крытой бревнами, когда вдруг из-под земли раздался шепот:
— Эй, боярчик, добрая душа!
Подошел ближе. Страж спит у порога. В рубленом окошечке темницы виднеется молодое красивое лицо, парень улыбается, машет рукой.
Ярослав подошел ближе, прислушался.
— Ой, родименький! Помоги выбраться. Невинно страдаю,
— За что тебя кинули в ямину?
— Сам не знаю. Бился с кипчаками, отбивал полонян. Я их крошил слева направо. А теперь меня осуждают: будто мир с погаными нарушил. Какой с ними может быть мир? Я их всегда бил и буду бить. Только дай уйти невредимым. Вот ты разве стал бы брататься с погаными? Да ты бил бы их беспощадно! По глазам вижу: ты храбрый!..
Ярослав ненавидел половцев, от всех дворовых слышал не раз, какие они коварные и лютые. И решил помочь несчастному бедолаге, страдающему ни за что.
Он знал, что ключ от поруба висит в приказной избе. Сейчас- полдень, все дьяки наелись плотно, напились квасу и спят на лавках. Так и оказалось — ключ скоро был у него в кармане. Но у поруба он увидел не стража, а старшего своего брата Романа, только начинавшего княжить. О чем он говорит с невинным страдальцем? Подкрался Ярослав, стал слушать из-за угла.
— Отец умирает. Я —старший княжич!.. Я буду князем! Будешь моим слугой? — спрашивал Роман, и парень тихо отвечал:
— Готов служить тебе, господин мой.
— Поклянись! И я замолвлю за тебя перед отцом и братьями.
— Клянусь, отныне я твой раб.
— Запомни: все мои приказы станешь исполнять... А я отплачу добром.
И когда Роман ушел, Ярослав осторожно отпер замок. Кудрявый парень змеей выполз из поруба и, даже не сказав прощального слова, шмыгнул мимо княжича из клети.
А потом братья всполошно говорили, что сбежал страшный атаман Кащеря. И больше всех возмущался старший брат Роман, грозился поймать его и с живого снять кожу. -
Кто-то видел Ярослава возле приказной избы. Роман догадался и выпытал у меньшака его вину. Тогда он и отправил Ярослава в глухую вотчинную деревушку...
Так вот кого опасается Яришка!
— Часто он бывает здесь?
— Бывает. В атаманши зовет. Сватов засылает. Все грозит лютой местью, если не пойду с ним.
— Хорошо же! — сердито буркнул Ярослав. — Передай ему: если он будет еще грозить тебе, второй раз живого его не выпущу!
— Дай тебе силы могучий Перун! — с волнением сказала Яришка. — Дай мудрость и неуступчивость твердую!
Тихо пробирались трое тайной лесной тропой к Стрибожьему озеру. По бокам непроходимые стены сосен, там слышится треск ломающихся сучьев — словно бродит леший. Но вдруг раздастся черная стена, блеснет болото, над ним туман голубоватый поднимается. Так и кажется, что сейчас вылезет из камышей сам водяной — шершавый, весь в косматых ржавых патлах, с зелеными горящими глазами.
Яришка шла впереди и все просила молодых воинов ступать неслышно, не говорить ни слова, дабы не спугнуть легкокрылого родоначальника всех ветров —Стрибога. Здесь у божьего озера всегда стоит тишина или птичий щебет. Здесь живет он сам, отсюда идет по своей земле, спокойно и щедро развеивает ласки или несется на вихрях и бурях, беснуется, беспощадный и злой на людскую неблагодарность, ломает могучие деревья, выплескивает воду из озер и рек.
А свое озеро он бережет в покое. Кругом защитой стоят многовековые дубы, и вода там всегда черная, как в глубоком колодце. Корни дубов, как громадные толстые змеи, извиваются и уходят под воду. Днем видно, как там ползают здоровенные раки, стоят мрачными тенями крупные рыбины — все это слуги Стрибоговы...
По праздникам у озера собираются молодечные хороводы, идут плясы и игрища, деревья вокруг разукрашены — свешиваются с ветвей разноцветные лоскутки: каждая лента со своей просьбой к богам. Когда ленты не шевелятся, Стрибог отдыхает. Свой выход на землю он открывает шепотом цветных лент, они мечутся, плещут по ветвям, все дерево кажется в радужном цвету. И Стрибог выслушивает их шепот — девичьи жалобы...
Вдруг откуда-то с воды раздался глухой хриплый голос:
— С чистым ли сердцем явился в божье место, княжич?
