Обычно, если с нами говорили вежливо, мы уходили, но они не относились к нам как к людям. Для них мы были очередным вызовом. Они даже не смотрели нам в глаза, когда просили наших документов, не было никакого контакта. Эго выпирало из тех полицейских, которые злоупотребляли своей властью, так как им ничего больше не оставалось, как защищать слабых или приходить на помощь нуждающимся... Многие выбрали эту профессию не из самых хороших побуждений, чтобы иметь оружие, униформу, чтобы почувствовать уважение, которым они были обделены в юности, чтобы казаться значимым в глазах своих близких. Для меня же быть полицейским — это представлять закон, быть гармоничной частью общества, а не играть в ковбоя, считая, что ты круче всех. Когда какой-то бедолага звонит в полицию и говорит: «Там какие-то странные парни забираются на стену...» они слышат только «странные парни» и больше не задают никаких вопросов, они тут же выезжают с мигалками, и с самого начала настроены очень агрессивно. Однажды я смог бы спасти дочь типа, который меня осудил, забравшись на балкон, и он даже не понял бы, что это тот самый парень, который тренировался тогда вечером, потому что у него не было времени поговорить по-нормальному, узнать меня лучше. Сегодня людям уже ничего не интересно, они судят издалека. Во Франции все люди начинают закрываться в себе, при том, что есть много стран, у которых открыты двери, но они не едут туда. Тут мы учимся остерегаться всех, мы становимся параноиками, это держит в стрессе каждого из нас. Тип, который бродит по стене, наверняка преступник, убийца или наркоторговец... Когда кто-то может принять нас за воров и пустить пулю в догонку только потому что мы бежим по крыше, сложно не задуматься о том, в какой системе мы живем! Как так может быть, что люди не видят никакой разницы между подростками, которые пришли, чтобы чинить беспорядки и теми, которые просто спокойно занимаются спортом? Или мне стоит носить футболку с надписью «Нет, я не вор!»?

– Есть множество споров по поводу опасности вашей дисциплины. Были ли попытки со стороны местной власти как-то ставить вам палки в колеса?

– Вначале у нас с ними вообще не было никаких проблем. Сегодня все зависит от ситуации: некоторые города как Лисс, благоприятны потому что Паркур развивает здесь экономическую активность, занимает молодежь, но другие местные администрации начинают выдавать запреты на прыжки или скалолазание в некоторых местах. Я уверен, что скоро таблички, запрещающие занятия Паркуром, будут множиться, как это происходило, например, со скейтбордингом. Это удивительно, они хотят запретить нашу свободу движения, как если бы нам запретили петь на улице! Я думал, что абсолютно свободен, когда начинал заниматься Паркуром, но сейчас это уже не так. Люди относятся очень недоверчиво, несмотря на то, что мы не делаем ничего плохого. Мы просто двигаемся по-другому, не ходим только по асфальтовым дорожкам, предназначенным для обычных людей. Но это их напрягает. Систему, ментальность людей настолько сложно изменить, что я уверен, что если завтра я создам машину, летающую на чистой энергии, я не смогу её использовать или продавать. Это было бы классно – вместо того, чтобы стоять 3 часа в очереди в аэропорту, взять свой летающий драндулет, взять друзей, включить приятную музыку и полететь в Индию или Китай, не задавая себе лишних вопросов. Но сейчас это невозможно, потому что система, политики, экономические лоббисты этого не позволят. Мы хотим жить без барьеров, как те, которые ставят по всему дому для маленьких детей. И даже если мы доказываем свою зрелость, сознательность, нам запрещают делать то, что мы хотим.

– Есть ли возможность поменять ситуацию?

– Я не знаю. Я часто задаюсь вопросом, как поменять это негативное видение, как показать людям на улице, что я не плохой только потому что карабкаюсь по стенам или прыгаю с крыши на крышу. Может помочь работа над образом Паркура в СМИ, демонстрация кружков — чтобы успокаивать родителей, власти. Нужно, чтобы люди смогли понять, что есть Паркур на самом деле. Мой отец передал мне нечто, что может служить, помогать другим. Я никогда не развивал эту дисциплину так, чтобы она понравилась людям, чтобы они говорили мне: «Вау, то, что ты делаешь, это революционно!». Внутри себя я знаю ценность Паркура, и для меня этого достаточно. Если завтра весь мир скажет мне, что это чепуха, и вообще бесполезно, я буду лишь улыбаться, потому что знаю, что это не так. Я могу дать голову на отсечение, что это не так. Если однажды какой-то тощий дворник начнет обучаться Паркуру, то может настать тот день, когда он заберется на карниз или на дерево, чтобы помочь ребенку, который оказался в опасности, а позже спокойно продолжит свою работу под удивленные взгляды родителей. Практикующие Паркур — это первые люди, которые придут на помощь нуждающимся.

Я уверен, что, если случится одна из каких-то простых вещей, как, например, застрявший на дереве кот, пожарная бригада лишь ответит вам на вызов: «Разве рядом с вами нет людей, которые занимаются Паркуром?», потому что у пожарных есть дела и поважнее, чем снимать котов с деревьев. Я помню детей лет десяти, которые пришли к Дам Дю Ляку (известная постройка в Лиссе для скалолазных тренировок) и попросили меня помочь им забраться на него. Я согласился, так как к тому времени чувствовал себя уже достаточно свободно, чтобы не переживать за свои движения, и уделить достаточно внимания безопасности ребят. Некоторые из них вошли во вкус и практикуют дисциплину уже несколько лет. И когда я снова встречаю их сегодня, то вижу на их лицах улыбки, когда они мне рассказывают про Паркур и про то, что он дал им в жизни.

Часть 7.

– Думаете ли вы, что паркур может научить хорошим вещам молодежь с улиц?

– Мы уже организовывали занятия по обучению тренеров Паркура, которые работают со сложными подростками. Паркур несомненно может помочь им понять кое-какие вещи, привить некоторые хорошие ценности.

Он так же может помочь им направить свою энергию в позитивное русло, но всего этого все равно будет недостаточно. Когда окружение остается прежним, подростки тоже не будут меняться. Если взгляд со стороны других людей не будет меняться, то и ситуация никак не изменится. Мы говорим «пацаны с района», но о чем это на самом деле говорит? Для меня это некая форма расизма, неприятия в слове «район». Когда некоторые говорят «эти парни с района, а эти с пригорода», это другой способ говорить «это арабы, а это черные», но в более приемлемых терминах. Люди – расисты, но прячут свою ненависть, свою нетерпимость за словом «район», и это их устраивает.

Есть пригороды, где все спокойно, несмотря на некоторых персонажей, которые мутят воду, потому что они не уважают ничего и никого. Но большинство – хорошие парни – они используют жаргон из пригородов, имеют особый дресс-код, но это не значит, что они жулики. Они уважают окружающих, уважают общественную собственность, они помогают друг другу независимо от своих культурных корней.

Медиа и общественность смешивают этих парней, которых большинство, с теми немногими, которые любят наделать шуму, сделать какую-то неприятность.

Очень часто молодежь просто дегенерирует, потому что у них нет другого выхода, потому что их не существует в глазах других людей. Им необходимо выразить себя, а мы не даем им для этого возможностей. Потому они поджигают машины, потому что они только это и могут сделать, и только на это обратят внимание. Или они могут сломать какую-то вещь, чтобы наделать много шума и таким образом быть услышанными.

Пока мы не найдем правильных решений, чтобы их услышать, чтобы открыть для них новый мир, мы останемся с теми же нерешенными проблемами районов. Даже прежде, чем человек рождается в таком районе, мы уже знаем, что он вырастет бунтарем. Когда вы живете в куриных клетках, когда полосы многоэтажек скрывают от вас горизонт, вы не можете принять свою ситуацию.