– Сколько километров?

– Сколько надо.

– В любом случае, у меня в штате нет ни одного носильщика. Вам придётся идти самой.

– Вы бессердечны, – я сползаю в кресле немного вниз.

– Зато формально прав, совсем как вы.

– Угу, – теперь я разворачиваюсь так, чтобы голова легла на подлокотник, а второй подлокотник оказался под коленями. Оба подлокотника – очень широкие и мягкие, и сиденье им под стать, так что я уже чувствую, как на этом плюшевом великолепии начинаю погружаться в дремоту.

– Что вы делаете?

– Угу… Ой. Сплю.

– Даже не пытайтесь…

– Да я уже.

– … не пытайтесь вызвать к жизни во мне джентльмена. Я асексуален, мне безразличны бабьи штучки. Я вас никуда не понесу.

– Угу.

– И безжалостен. Как всякий упырь.

– Угу. Свет не выключите?

Я слышу, как Ладислав топчется где-то в районе двери. Потом он подходит… и укрывает меня своим знаменитым чёрным плащом, как одеялом. Выключает свет и уходит.

Что бы Тот ни говорил, но он – внук Ловаша, и я это знаю. «Узы крови» бывают не только волшебными.

***

Меня будит стук в дверь «переговорной». Едва я успеваю разлепить веки, как она открывается, пропуская незнакомую мне девушку в форме «безопасников» и с подносом в руках.

– Доброе утро, госпожа гвардии голова. Господин Тот велел принести вам кофе и завтрак.

Я благодарю девушку вялым мычанием. Кресло всё же не кровать, и у меня основательно затекло во время сна тело, а я к тому же не могу толком пошевелиться, разбитая утренней «волчьей» слабостью. Ну, почему у вампиров она длится минуты, а у нас…

– Не поможете мне сесть?

– Конечно, госпожа гвардии голова. Одну минутку.

Девушка возится где-то со стороны моих ног, очевидно сервируя стол (или тайно готовя помещение к операции по удалению у меня поджелудочной, кто знает, мне не видно). Потолок в «переговорной» такой же кремовый, как стены.

Обычно моё настроение идёт вверх вслед за уровнем кофеина в крови, но не в этот раз. Чем чище становится в мозгах, тем яснее я предвижу реакцию Кристо на моё исчезновение. От него, как от Тота, не отвертишься.

Может быть, я просто воскресенье пересижу у «безопасников», а в понедельник явлюсь на службу, как ни в чём не бывало? Не будет же Кристо на меня на службе вопить?

Ох, вечером же всё равно надо будет пойти домой.

Не хочу домой. Чертовски не хочу домой.

– Я – не – хочу – домой.

Ну да, я сказала это в трубку принесённого мне девушкой телефона: каким-то образом Кристо догадался искать меня именно в ИСБ. Каким-то образом у него есть ещё и их телефоны, хотя я могу поклясться, что никогда не записывала ни одного. Вот Кристо позвонил, а девушка принесла трубку мне. А я сказала: «янехочудомой».

После паузы голос мужа в трубке уточняет:

– В каком смысле?

Я гляжу на картину на стене – чудесный морской пейзаж в золочёной рамке – подбирая слова. Не нахожу ничего элегантного и брякаю как есть:

– Ты злишься и начнёшь кричать. Я не могу, когда на меня кричат. У меня сразу рвота. Серьёзно.

– Когда это я на тебя кричал?

– Никогда.

– Ну и всё.

– Но я тебя раньше так не злила.

Мы молчим друг другу в трубку. Не знаю, что он разглядывает со своей стороны. Наверное, улицу за окном. Кристо почти всегда отходит к окну, когда звонит с мобильного. Даже если ловит отлично.

– Лиляна, я не буду на тебя кричать. Так когда ты приедешь?

– Не знаю, я проснулась только что. Через час, наверное.

– Ладно. Я сделаю чаю, и мы поговорим. От разговоров тебя не рвёт?

– Нет. Но ты там себя не накручивай, пожалуйста.

– Кто ещё накручивает. Приезжай. Я жду.

Губы у него сжаты так плотно, что кажется – склеены. Или вырезаны на лице, как в дереве. Он принимает меня буквально с рук на руки – всю дорогу до квартиры один из дуболомов Тота цепко держит меня чуть выше локтя и отпускает, когда Кристо берёт меня за ладонь, сверкнув в безопасника синим из-под ресниц. О, я знаю, как трудно бывает выдержать его прямой взгляд. Безопасник буквально отшатывается от меня.

В квартире тихо. Все двери закрыты. Кристо ведёт меня в спальню, где уже стоит накрытый столик на колёсиках: только чайники и две чашки. Пахнет чаем, ошпаренной земляникой и мятой. Как я люблю. Меня всегда поражала способность Кристо то ли точно отслеживать, то ли метко угадывать вещи и блюда, которые мне нравятся. Промахнулся он только с рестораном, и то совсем не потому, что мне не нравится венгерская кухня. Просто мой муж с трудом представляет себе, что можно хотеть разнообразия. Он чувствует себя спокойно только тогда, когда хорошее повторяется раз за разом.

У него горячее твёрдое тело; мне очень нравится, как он прижимает меня к себе.

– Не будем начинать разговор, как враги, да? – шепчет он. – Я на твоей стороне, помнишь?

Не уверена, что именно сейчас тоже. Игра, которую я начала, ему чертовски не понравится. Но я киваю, проводя щекой по тонкой ткани рубашки, просто чтобы успокоить его. Он вздыхает, отпуская меня. Я вдруг замечаю, что на подоконнике в стеклянной банке стоят охристо-жёлтые листья каштана – как растопыренные пятерни.

– Если в тебе и есть что-то постоянное, так это осеннее безумие, – говорит муж, беря ту чашку, что потяжелее: с пейзажем старой Буды, одной синей линией на матово-белых боках.

– В каком смысле? – моя чашка поменьше, покруглей и без рисунков; из-за тонких стенок она обжигает мне пальцы.

– Каждую осень ты вляпываешься в приключения. В позапрошлом году ты в одиночку переходила линию фронта ради дурацкого обряда. В прошлом – бегала по литовским лесам в поисках дурацких могил. Теперь опять что-то такое же дурацкое. Я только надеюсь, обойдётся без сопутствующего бродяжничества.

– Ну, Кристо!

– Я не кричу. Но я же могу немного… пожаловаться на жизнь? И напомнить, что я просил тебя о чём-то. Не злить Тота, например. Я молчу о том, что ты меня напугала. Это не очень честно, тебе не кажется?

– Я не злю. Он первый начал. Устроил на ровном месте борьбу за власть.

Кристо выпускает воздух сквозь зубы.

– То есть это ещё и борьба за власть?

– Нет, это не борьба за власть! Это борьба за меня. Я человек, а не кукла, и он это должен понять.

– Конечно, не кукла, но если ты вляпалась в борьбу за власть…

– Кристо, прекрати. Ты меня вообще представляешь одержимой идеей получения власти? Ну, и вообще, ты на чьей стороне? Только что говорил, что на моей.

Он взглядывает на меня прямо и твёрдо:

– На твоей. Но именно поэтому я имею право знать, что ты не в опасности, и иметь представление, что происходит.

– Имеешь, но… всё, что будешь знать ты, будет знать и Тот. Или он сейчас подслушает. Или он найдёт способ из тебя вытянуть. И тогда я проигрываю. Он просто втаптывает меня в грязь. Послушай, я знаю, что я делаю. Я вовсе не намерена причинять себе вред. Я… увидела безопасный способ выходить из-под наблюдения ИСБ. Нашла у них «дырку». Подумай, то, что я её нашла, означает, что хоть кто-то за ней сейчас следит. А ведь прежде за ней не следил никто. И что безопасней?

Муж запрокидывает голову, разглядывая потолок. Белёсые брови сведены так напряжённо, что кажется: две морщинки между ними сейчас сольются в одну, очень резкую, тёмную, словно рана без крови.

– Лиляна… Неужели нет способа… какого-нибудь другого? Ты уверена, что это не опасно? Как я могу быть уверен, что это не опасно, если ты ничего не хочешь мне говорить?

– Доверься мне. Ладно?

– Я бы предпочёл довериться фактам. Хоть каким-нибудь фактам.

– Тогда доверься тому факту, что я ушла, когда мне захотелось, вернулась, когда мне захотелось, и никак не пострадала. Я контролирую ситуацию, Кристо. И именно это я, собственно, пытаюсь показать Тоту. Только такую мелочь. Ничего страшного. Я тебя очень прошу: доверься.

Муж качает головой, но я уже знаю, что это значит: «не могу понять, почему соглашаюсь».