— Чудак ты! — Она тряхнула его руку, прыгнула на трап и, смеясь, помахала свободной рукой. — Мне кажется, не так уж все страшно, иначе бы я знала об этом. Ну? Пойдем сегодня в кино и на танцы! Слышишь? Пойдем!

Она скрылась в инструментальной, а он долго еще стоял у края лужи, жмурясь от яркого солнца, дробившегося в талой воде.

От «тракторного кладбища» с ключами прошел Костя Меченый. Остановился, попросил закурить.

— Ты что тут… как рыцарь на распутье, стоишь? — поинтересовался он, глядя на тоскливую физиономию Павла.

— Да вот перехожу в глубокую оборону. Буду, наверное, к Прокофьеву или к тебе на капремонт проситься. Кажись, выперли меня… за отличные показатели.

— Что-о? Как «выперли»? — растерялся Меченый.

— Ну как! Просто. Приказ на подписи у директора, вчера в отделе труда изготовлен.

— Так чего же ты? Сейчас к Домотканову и направим лыжи. Драться с ними надо!

Павел сплюнул.

— Драться с ними нужно работой, Костя, а не горлом. И к Домотканову я не пойду. Я не подсудимый, чтобы оправдываться. В конце концов, работы на наш век хватит, выпрашивать я ее не буду.

Меченый плюнул и пошел в гараж.

А из дверей выпорхнула Майка и набросилась на Павла:

— Где же вы пропадаете, Павел Петрович? Я вас по всем гаражам ищу. Директор же вас вызывает, Павел Петрович. Я так рада, что нашла вас, Павел Петрович!

Она была рада. Только он не понимал, чему она радуется и почему вдруг с таким подобострастием называет по имени-отчеству. Прежде она визгливо окликала его по фамилии.

— Ну, идите же, идите, вас давно ждут!

Он поплелся по двору к конторе. На прием к директору.

В коридоре на него странно, широко распяленными глазами посмотрела Надя. Хотела что-то сказать, но не решилась и спряталась за дверью отдела кадров.

Секретарша пропустила его без предупреждения в кабинет. Он вошел и остановился у двери, сунув руки назад, как перед приговором.

— Садитесь… Да поближе, сюда, к столу! — сказал молодой директор. Рядом с ним Павел увидел Домотканова. А у окна, обернувшись ко всем спиной, стоял, покачиваясь с каблуков на носки, сам Максим Александрович Стокопытов. Красный, выбритый затылок нависал толстой жировой складкой над стоячим воротником кителя.

Павел прошел к директорскому столу, во все глаза разглядывая Матвеева. Так, вблизь, он встречался с ним впервые.

Вообще-то ничего себе парень, только малость стильный. Сидит в каком-то пестром, с искрой пиджаке, и штаны, наверное, у него в дудочку — за столом не видно. На голове модная жесткая прическа, называемая кое-где шведской полькой. А так ничего — глаза добрые, с морщинкой между бровей и вузовский поплавок в бортике…

Павел не раз слышал, что стильная одежда не мешала Матвееву иной раз засучивать рукава и лезть в чрево барахлящего мотора. Он находил таинственную неполадку на глазах оплошавших механиков-самоучек и бывалых слесарей, спасовавших перед капризным дизелем. Они понимающе цокали языками и совершенно не замечали стильной одежды директора. И называли его всякий раз между собой уважительно по имени-отчеству либо от фамилии — Матвеичем.

И вот такой человек сейчас скажет ему…

Матвеев с тонкой усмешкой скосил глаза в сторону Домотканова, потревожил слева от себя пачку бумаг. Наверное, проект приказа.

— Так что же, Павел Петрович, — начал он издалека, — как вы сами считаете: впрок вам пошел испытательный срок на конторской должности? Ознакомились с производством?

Павел только руками развел — его душила злоба к еще не подписанному, как видно, приказу и к тем, кто его заготовил.

— Начальству виднее, — промычал Павел невнятно.

Матвеев дернул бровями.

— Ого! Точно совпадает с характеристикой, которую дает товарищ Пыжов! Но… мы не о нормировании собрались поговорить, Павел Петрович. Дело, видите ли…

Тут он кивнул в сторону Стокопытова.

— Максим Александрович у нас уходит в трест, должность ему подобрали по состоянию здоровья, в АХО. И он лично предложил назначить начальником мастерских вас. Товарищ Домотканов тоже полагает, что такое перемещение целесообразно. Как вы считаете?

Павел ничего не понимал. Смеются, что ли? Куда он годится?

— Меня? Начальником мастерских? А приказ Пыжова?

— П р о е к т  приказа? — поправил Домотканов. — Мы считаем, что он несколько пристрастный. Да и дело теперь не в нем. Если Пыжов считает, что вы… что у вас с нормированием не все гладко, то это его дело.

— А в нормировщики, значит, Эру Фоминичну? — тускло усмехнулся Павел.

— Нет, все сложнее, — засмеялся Домотканов. — Из треста на ваше место предлагают опытного работника, Филина. Мы согласны. Зачем нам терять опытных работников?

— Ага, а на место Филина уж ее? — подивился Павел. — Вот чисто работают! Ничего не скажешь! — Он даже заскрипел зубами от ярости. — Ну, прямо мастера оригинального жанра!

— Такое положение, Павел Петрович, — сказал Матвеев.

Павел встал. Сказал твердо, решительно:

— Если можно, просил бы… оставить меня на месте. Работа в мастерских большая и сложная. Я не ручаюсь, что справлюсь.

И тут вдруг от окна обернулся Стокопытов. Усталое, рыхлое лицо его дрогнуло от возмущения.

— Ты брось, Терновой! — ворчливо сказал он. — Ты четвертый месяц не даешь мне покоя, всю работу взял на себя — можно сказать, в стыд меня вогнал, а теперь в кусты? «Сложная работа»! А кто ее делает, не ты? Академик, а прикидываешься дурачком!

И гаркнул:

— Не хочешь — заставим, не умеешь — научим!

Домотканов засмеялся. Хитро так засмеялся, понимая обиду Стокопытова.

— Пока института не кончу, в чины не полезу, — сказал Павел.

— Да, но Пыжов… Он требует убрать вас из нормировочного аппарата, — сказал директор Матвеев.

Павел усмехнулся:

— И вы, товарищ директор… хотите, как проще?

— Почему же? Это не совсем так… Будете учиться заочно и работать. Это даже более сложный вариант, если учесть, что нормировщик будет полностью подчинен вам.

Молодого директора, как видно, не обидело колючее замечание Павла. В прищуре озабоченных глаз таилось умное лукавство. «Нет, Терновой, по простому-то нынче действительно шагу не ступишь. Многие очень странно понимают суть своих обязанностей, но прекрасно разбираются в  п р а в а х. И вот при всем том нужно и дров не наломать, и дело сделать. А это тем более не просто, что, кроме тебя, у нас в коллективе и Пыжовы орудуют… Какая уж тут простота!»

Павел очень пристально смотрел на Стокопытова, на его мученическое лицо. «Не хочешь — заставим, не умеешь — научим!..» Этого человека тоже когда-то выдвинули. А теперь приходится «задвигать». Непонятная какая-то жизнь. Зачем же повторять этот неудавшийся опыт еще и с ним, Терновым?

Максим Александрович, кажется, понял его взгляд. Подошел, сел рядом. Положил руку на плечо.

— Ты что на меня уставился! У тебя же, подлеца, среднее образование, институт на носу! И потом… мне-то надо спокойнее работу, понимаешь? А то помру — тебе придется тянуть лямку, учти! — Улыбка у него была грустная, вымученная.

Матвеев барабанил пальцами по столу. Он, по-видимому, не ожидал отказа со стороны Тернового. Сказал вставая:

— Хорошо, Павел Петрович. Отложим этот разговор. Ну, дня на три. А вы за это время подумайте хорошенько. Договорились?

Поднялся и Домотканов.

— Завтра, то есть в понедельник, заходи ко мне в партбюро. Дело есть, Терновой. Не забудешь?

— Не забуду, — сказал Павел твердо.

— Вот и хорошо, ладно, — сказал Домотканов.

«Хорошо, конечно, — подумалось Павлу. — Особенно здорово, что совсем иной тон у парторга, чем тогда в лесу, пять лет назад…»

В жизни Павла, если откровенно сказать, и нынешний день был не из легких, во всех отношениях переломный. Это понимали все, в том числе и старик Домотканов. А вот не посчитал он, значит, нужным сегодня обнимать его, подбадривать и вообще вытирать юному человеку сопли.