— Как что? Нужно было двигать изобретение, бить в колокола! Где же мы с вами были?
— Не пойму, кем вы недовольны, — заметил тот. — Стенд сделал я, а в колокола не посчитали нужным бить вы, поскольку фамилия моя в те поры была непопулярна. Кого же винить?
Так в Сибири и не узнали, что жестяные мерные стаканчики для горючего лучше заменить стеклянными мензурками со специальной градуировкой. А в цехе до последних времен заворачивал прыткий Кузьма Кузьмич — его никак нельзя было заподозрить в политической незрелости.
Да, многое нужно было переосмыслить в жизни Максиму Александровичу, а переосмысливать вроде бы и поздно. Не хватало одной жизни, чтобы вдоволь поруководить, а потом исправить творение рук своих.
В высших медицинских академиях, правда, давно уже стоял вопрос о борьбе с преждевременной старостью и продлении жизни. Но тут Стокопытов отдавал себе ясный отчет о сложности проблемы. Валидол приходилось носить в кармане.
Через три дня помятый, усталый начальник появился в гараже. Машин в ремонте было немного, в курилке — пусто. Все шло, как в исправном часовом механизме, и это нехорошо задело Стокопытова: работают, значит, и без него!
Бригада Меженного в полном составе, правда, занималась черт знает чем. Орудовали в снегу, в дальнем углу двора, копали ямы, обносили колючей проволокой тракторное «кладбище».
— Кто распорядился? — спросил Стокопытов.
Меченый с Тараником разматывали огромный клубок колючки. Бригадир распрямился, снисходительно взглянул на изможденного начальника и снова начал распутывать клубок. Ответил небрежно, не поднимая головы:
— Сами распорядились, не хотели вас беспокоить. Раз мы группа капремонта, то и трактора эти наши. Надо их примкнуть, пока, это самое, сознательность кой у кого подрастет.
Стокопытов даже на эти двусмысленные словечки ничего не сказал, молча направился в контору. В кабинете его ждал Турман.
— Я у директора был, — сказал он. — В отношении ревизии… За тебя там боролся. Не берегут кадры, никаких заслуг не принимают во внимание. А виноват во всем один Терновой!
— Виноват, говоришь? — холодно буркнул Стокопытов, дожидаясь, пока Турман освободит кресло. — Ты не о Терновом думай, а о деле. Имей в виду, Турман: запчасти чтобы — любой ценой! Куда хочешь, в трест, в автотракторсбыт, в комбинат езжай, но запасные давай. И вообще… шефом бы тебя назначить в группу капремонта, к Меженному.
— Во-во! — хмыкнул Турман. — Ты, Максим, горячишься что-то. К Меженному меня. Меженный кто? Почему ты его назначил без согласования с месткомом? Я лично против.
— Ты — это еще не местком, — сказал Стокопытов. — С месткомом согласую. Притом неясно мне, почему нельзя Меженного в бригадиры. Родинка у него не подходит, что ли? Или деловые качества?
— О политических качествах забываешь, Максим. О политических!
— Я его не в штатные пропагандисты назначил, — с прежней твердостью возразил Стокопытов. — Ты мне вот еще что скажи. Что это такое — политические качества?
Турман остолбенел:
— Ты не знаешь?
— Я-то знаю. Ты скажи!
— Что у нас тут — политзанятие? Какой-то странный ты, Максим, в последнее время. Формулировки подавай тебе! Не в формулировках дело, в творческом их преломлении в жизнь.
— Именно, что в «преломлении в жизнь». Болтун ты, Турман. Болтун! А политические качества — это в первую очередь деловые качества, понял? И вообще…
— Да что ты, Максим, спятил? — рассердился вдруг Турман. — Я тебе вроде бы и по должности не подчинен, а ты распетушился!
— Все мы один другому подчинены, — уныло сказал Стокопытов. — Ты думаешь, я не знаю, как директор на тебя смотрит? На твои пенсионерские убеждения? Имей в виду, защищать не буду. Работать мешаешь, Турман. Сто лет мешаешь!
— Ты зарвался, Максим! На партсобрании мы еще…
— Запчасти чтоб были! — Стокопытов так треснул кулаком по столу, что подскочил мраморный прибор. — Иначе смотри! Я тебя породил, Турман, я тебя и…
Он не договорил. Снова кольнуло в сердце. Максим Александрович торопливо извлек из нагрудного кармана пробирку.
В дверь постучали, явился Терновой с кипой бумаг.
— Тебе что? — болезненно морщась, спросил Стокопытов.
— Утвердить графики, списки звеньев, Максим Александрович. И временный норматив обслуживания. — Павел говорил и одновременно раскладывал перед ним пачки бумаг.
— Все уже заготовил? Герой! Академик! А как в гараже дело?
— Слежу, чтобы простоев не было. Дал телеграмму по колоннам, чтобы не задерживали, слали трактора на профилактику. А то сами составляют графики, сами же их нарушают.
— Ты уже и до колонн добираешься? — в искреннем восхищении пропел Стокопытов. — Ч-черт возьми, где тебя мотало пять лет, почему я на тебя с самого начала не попал?
Павел засмеялся:
— Пять лет назад я сосунком был, вам спасибо, что к Селезневу меня направили тогда.
— К Селезневу, значит?.. — задумался Максим Александрович. — Ясно… Ты и гребешь бульдозером. Под моим чутким руководством! — позволил себе пошутить Стокопытов, чувствуя, как обруч вокруг сердца отпускает. — Видал, Турман? Кстати, как у Тернового, по-твоему, насчет политических качеств?
Он откровенно смеялся. А Турман недовольно пожал плечами:
— Захваливаешь… в глаза. Зря!
— Во-во! — с ожесточением воскликнул Максим Александрович. — Захваливаю, а ты что думал! По справедливости. А то у нас повелось спокон веку дурацкое правило. Как заговорят о каком толковом парне, так нельзя захваливать. А подвернется какая-нибудь дохлая рыба, говорят: надо, мол, поддержать. А все вместе называется: правильная работа с кадрами.
Турман потрясенно моргал, разводил руками:
— А ты, Максим, это самое… нигилист. Свихнулся ты, Максим, на старости лет.
Зазвонил телефон. Электрическая трель резанула, как сигнал тревоги. Стокопытов, щурясь на Турмана, собираясь что-то ответить, схватил трубку.
— Что? Тернового? Пожалуйста, я не держу… — Положив трубку, кивнул Павлу: — Валяй, Пыжов срочно вызывает! Наверное, Ткач там барахлит. В случае чего не тушуйся, поддержим.
Поддержим… Снова во множественном числе. Как оно въелось за долгие годы!
Павел сказал с невеселой усмешкой:
— Надоела мне, Максим Александрович, вся эта музыка. Может, мне и самому лучше определиться в бригаду Прокофьева или к Меженному? И начальству и самому спокойнее.
— Иди, иди! Сказал: поддержим, значит, поддержим!
Когда Павел и Турман вышли, Стокопытов сунул пробирку в карман и, медленно застегнув пуговицу, встал.
«Надо, идти к Домотканову. Надо в партком идти, — сказал он себе. — Пора! Сердце весть подает, и никакими пробирками этого не залечишь. Надо прийти и прямо все рассказать. Рассказать Домотканову, он и сам не молод, все поймет. Найдут дело другое, по силам. Значит, пришло время, если сердце не выдерживает».
23
Ничего опасного как будто не предвиделось.
В отделе собрались на экстренное совещание нормировщики дальних автоколонн, инженер по труду из машинно-дорожного отряда, техник такелажной группы. Тернового, как местного человека, вызвали в последнюю очередь.
Приехал и Филин.
Бесцеремонно потеснив коллег, Филин схватил Павла за руку и с фамильярностью похлопал его по плечу.
— Здоровеньки булы, как говорит Тарапунщик! — приветствовал он недавнего «крестника». — Ну как? Еще не получил нагрудные по приказу? Ничего, получишь. У нас в отделе это сразу! Для порядку. Но тут глубокий расчет: за битого двух небитых дают.
Павел отнял руку, сказал:
— То-то мне и хочется съездить тебе по вывеске, чтобы взамен двух небитых дали, почестнее.
Вокруг засмеялись, а Филин нисколько не смутился, продолжая привычную игру:
— За что же, за что, ми-лы-ый! Служебные отношения, Павел Петрович, ни в коем разе не следует смешивать с личными. Я, может, желал бы нынче пригласить тебя домой на вечерок. Я давно забыл о деловых недоразумениях, брат, и тебе советую.
