Болезненно ныла шея, и мысли вспыхивали в мозгу как трассирующие пули. Страх, ненависть и любовь — каждое из чувств сливалось с другими и превращалось в один нескончаемый поток обжигающего мозг пламени.

В этом кошмаре была повинна Лидия. Ее глупый, беспричинный эгоизм заставил их покинуть безопасный автомобиль, и теперь он едва поспевал за маленьким, высохшим монстром, с плеч которого свисали и покачивались в такт ходьбе белые бедра Лидии. А доктор говорил, что ему нужен покой…

Он достиг предела своей выносливости, когда туман стал рассеиваться, и перед ними вырос холм. Клинообразная скала, заросшая вереском, выступала из склона; ее окружали заросли можжевельника, и здесь, наконец, старуха замедлила свой шаг. Не останавливаясь, она прошла сквозь кусты к самой скале. Она что‑то толкнула ногой, что именно, Джеймс не видел. Но, к его удивлению, в стене отворилась дверь, обнаружив освещенную свечами комнату. Старуха просеменила вовнутрь и не останавливалась, пока не достигла узкой, заправленной одеялом кровати. Как зеленщик сваливает с плеч мешок с картошкой, она уложила на кровать Лидию. Затем потерла руки и с плохо скрываемым презрением посмотрела на Джеймса, который отважился сделать несколько робких шагов от двери.

— Входи. Закрой дверь.

Они находились в пещере — в естественной, решил Джеймс, вероятно, расширенной и обжитой кем‑то очень давно. Гладкие гранитные стены были испещрены неровными отметинами, — возможно следы долота или резца. Камин был выдолблен слева у стены; из него наружу уходила огромная труба, на старомодной железной решетке ярко пылали торф и древесные сучья. Хотя дым покидал пещеру, в ней оставался какой‑то непонятный запах — точнее, зловоние — странный, гнилостный запах, как будто старуха делила свое жилище со свиньей, или, что было более вероятно, с каким‑нибудь плотоядным животным, оставившим свой полусъеденный обед дозревать в темном углу. В этот момент стал осязаем едкий перечный аромат, исходивший из висевшего на каминном крюке котла. Он усиливал заполнявшее пещеру зловоние, и Джеймс удивился, почему по дороге сюда им не повстречались призраки давно погибших похлебок.

Пол в пещере покрывали тростниковые половики. Крепкий, потемневший от времени сосновый стол в центре. должным образом обрамляла четверка трехногих стульев. В углу у огня стояло ветхое кресло — качалка. У стены напротив возвышался замечательный своими размерами кухонный шкаф, в котором красовался неровный строй оловянных кружек, стояли плетеные из ивовых прутьев тарелки и огромное серебряное блюдо для мяса. Большие сальные свечи, вставленные в собственные наплывы на маленьких глиняных блюдцах, стояли на шкафу и на широком каменном выступе, служившем одновременно каминной полкой.

С двух сторон пещеру замыкали двери. Одна, через которую они вошли, была обычных размеров, шесть на три фута, тогда как в противоположном конце поднималось то, что было бы уместнее назвать башенными воротами. Дверь эта вполне могла оказаться створкой какой‑нибудь разрушенной пары, возможно, это был остаток какого‑нибудь королевского замка; камни, из которых были сложены стены, также могли оказаться его остатками. Огромные, источенные ржавчиной гвозди выступали над поверхностью двери, и справа, прямо под железным кольцом, торчал огромнейший из ключей, какие когда‑либо доводилось встречать Джеймсу.

Он подошел к кровати, которая располагалась рядом с камином, и осторожно пошлепал Лидию по бледной щеке.

— Ешь, — старуха заперла входную дверь, спрятала ключ в складках своего одеяния и теперь изучала содержимое висевшего над огнем котла. — Скоро проснется.

Лидия пошевелилась и открыла глаза. Секунду или две она глядела на Джеймса, не понимая, что произошло. Потом она застонала и села.

— Все в порядке, дорогая, — Джеймс постарался придать своему голосу беззаботность, — мы в безопасности. Это… это коттедж старой леди.

— Джеймс, мне холодно.

— Сейчас мы согреемся, — он снял свое пальто и укутал ее. — Старуха готовит нам поесть.

Лидия обвела глазами причудливую обстановку и вздрогнула.

— Что это?

— Что‑то вроде переоборудованной пещеры. Довольно разумно устроено, если подумать: крыша не протекает, и нет сквозняков. Наши предки именно так и жили.

— Здесь жутко и к тому же воняет, — она наморщила носик. — Сколько мы собираемся пробыть здесь?

— До завтрашнего утра, потом пойдем обратно на дорогу и попытаемся поймать попутную машину. После еды постарайся заснуть.

— Мне страшно, ты ведь не будешь спать, нет? — она как ребенок держалась за его руку. — Ты посмотришь, чтобы эта старуха не сделала ничего плохого?

— Я посмотрю.

Она закрыла глаза, и он снова вернулся к старухе, которая размешивала что‑то в котле деревянной ложкой.

— Вы — живете — здесь — долго? — он обнаружил, что повторяет телеграфный стиль старухи, и поэтому обратился снова. — Скажите, вы давно здесь живете?

Она кивнула и попробовала с деревянной ложки свое варево.

— Давно.

— А как давно?

Оставшуюся в ложке жидкость старуха выплеснула обратно в котел.

— Лед ушел. Я пришла.

Джеймс нахмурился.

— Вы хотите сказать, что родились на исходе очень холодной зимы?

Широким жестом она обвела ложкой вокруг.

— Весь лед. В Корнуэлльсе не стало льда. Я пришла.

Несколько минут Джеймс молчал, потом спросил:

— Вы хотите сказать, что родились в ледниковый период?

Старуха не отвечала, и с постели послышался голос Лидии:

— Джеймс, сколько она еще собирается возиться? Я умираю с голоду.

— Уже недолго, — он подошел к ней и присел на краешек кровати. — Ты знаешь, она говорит, что родилась в ледниковый период.

— Да? — Лидия зевнула. — А когда это было?

— Я точно не знаю, но по меньшей мере сто миллионов лет назад. Может быть больше.

— Глупости. Я же говорила, что она чокнутая.

— Разумеется, такое невозможно. Но она и в самом деле какая‑то необычная. Она легко донесла тебя сюда, а ей ведь уже столько лет. Может быть, она и правду остаток ледника? Ее предки жили здесь миллионы лет, и их наблюдения передавались от поколения к поколению. Тогда у нее самая настоящая расовая память. К тому же Корнуэлльс оставался единственной частью Британских островов, не покрытой льдами, и здесь до сих пор находят кости ископаемых людей.

— Это для меня слишком сложно, — Лидия снова зевнула.

— Хотел бы я узнать правду, — Джеймс посмотрел на старуху. — Я бы не удивился, если б узнал, что она не совсем человек. Она очень странная. Наверное, когда‑то таких как она было много в этих местах. Они жили в пещерах глубоко под землей. Может быть, эта огромная дверь ведет в их лабиринт.

— Ты снова… — Лидия нахмурилась. — Ты же взрослый человек. Она самая обыкновенная старушка, которая сошла с ума от одиночества. Таких, как она, ты здесь найдешь миллион. Выжившая из ума старушонка, только и делает, что воняет до небес, не приведи господи!

Тем временем предмет их обсуждения заковылял к кровати, неся в руках дымящуюся миску остро пахнущей смеси. Старуха сунула ее Лидии с коротким наставлением: «Ешь».

Лидия нетерпеливо выхватила серебряную ложку, наполовину погрузившуюся в жидкость, и осторожно попробовала.

— Неплохо. Чуть переперчено, если это перец, но вполне сносно.

Старуха обернулась к Джеймсу: «Ешь».

Он сел на один из трехногих стульев и взял ложку, стараясь не смотреть в сторону странной хозяйки, которая скоро отложила свою ложку и прихлебывала прямо из миски, пальцами проталкивая в рот куски мяса.

— Ваши тарелки и ложки, — Джеймс заметил, что говорит громко, как с глухой, — они очень старые?

— Угу, — старуха использовала собственную шаль вместо салфетки. — Дом. Война.

— Вы хотите сказать, что во время прошлой войны разбомбило дом, и вы…?

Он остановился. Было бы невежливо заходить дальше в своих предположениях, однако старуха отрицательно затрясла головой.