Не поворачивая головы и продолжая смотреть на дорогу, он задал еще один вопрос:
– А куда едете, если не секрет? Таким караваном..
– Аня! – громко крикнул Сережа. – Ну где ты там, поехали уже!
И я с облегчением бросила недокуренную сигарету себе под ноги и, не говоря больше ни слова и не оглядываясь на оставшегося у обочине человека, торопливо зашагала к машине, потому что ответа на этот его вопрос у меня не было.
В салоне Витары стало существенно теснее. Часть вещей из багажника перекочевала на заднее сиденье, зажав Мишку в угол, но настроение было бодрое. С облегчением освободившись от зеленой маски, папа Боря радостно заявил мне:
– Теперь на полдороги как минимум топлива хватит, если не больше. Ох, как удачно мы заехали! Хотя Лёню разгрузили изрядно. Ты бы знала, почем они нам бензин продали. Кризисные цены, мать твою растак! Давай, Анюта, ребята уже двинулись, пристраивайся в хвост. Доедем до Твери, а там я тебя сменю, кому-то из нас надо поспать.
Остальные машины действительно уже выезжали на шоссе; в зеркальце заднего вида я увидела, как один из охранников, оставшихся возле микроавтобуса, поднял руку и помахал нам вслед. Стоявший у обочины человек посторонился, пропуская нас, поймал мой взгляд и слегка улыбнулся мне. Поравнявшись с ним, я на секунду притормозила, опустила стекло, посмотрела прямо в его улыбку и сказала быстро:
– Нет больше Москвы. Не ждите завтрашнего дня. Забирайте все, что осталось, и уезжайте отсюда подальше, слышишь?
Улыбка с его лица еще не исчезла, но в глазах появилось какое-то новое выражение, и тогда я нажала на газ и, уже вырулив на дорогу, обернулась и повторила еще раз, надеясь, что слова мои не снесет ветром:
– Подальше! Слышишь?
Тридцать километров до Клина мы ехали молча. Вероятно, мой способ попрощаться с охранником на заправке испортил всем настроение. Тишину нарушало только легкое потрескивание рации; в эфире по-прежнему не было ни звука, и если бы не освещенные деревни, рассыпанные по обеим сторонам шоссе, можно было бы подумать, что мы – последние, кто едет по этой дороге, что никого больше не осталось. Ощущение это рассеялось, когда впереди появился Клин – первый город, который нам нужно было проехать насквозь, с перекрестками и светофорами, которые могут замедлить наше движение, разделить нас или заставить остановиться. Я невольно выпрямилась и покрепче обхватила руль руками.
Как это обычно бывает в маленьких городах, дома на окраинах выглядели еще совсем по-деревенски – одноэтажные, с двускатными крышами и деревянными заборами. Городские кварталы начались чуть позже, но и там дома были уютно невысокие, со всех сторон обсаженные деревьями. Оранжевые автобусные остановки, трогательные провинциальные вывески, рекламные плакаты на обочине. Не успели мы проехать и километра, как Мишка встрепенулся:
– Мам, вон люди, смотри!
Действительно, улицы были не пусты. Людей было немного, но они были, и я невольно принялась считать их: два, нет – три человека с одной стороны улицы, еще двое – с другой; они спокойно шли по каким-то мирным, безмятежным делам, и на лицах не было масок. Пока я считала пешеходов, с боковой улицы на дорогу выехал грузовик с надписью ХЛЕБ вдоль грязно-голубого металлического борта и какое-то время ехал за нами, пока снова не свернул куда-то во дворы. Мимо проплыла маленькая красная церковь. Неподалеку приветливо светилась желтая эмблема «Макдоналдс», при виде которой Мишка сказал мечтательно:
– Эх, сейчас бы булку… Заедем, может?
Несмотря на то что «Макдонадлс» был, конечно, закрыт, парковка перед ним – пуста, а внутри, за стеклянными стенами, непривычно темно, и так же закрыты оказались заправки, щедро рассаженные то тут, то там, этот город явно был жив. Волна, от которой мы бежали, еще не добралась до него, еще не заставила спрятаться прохожих, не перекрыла улицы, и это означало, что мы успеваем. Что мы, похоже, еще не опоздали.
Мы добрались до перекрестка с мигающими желтым светофорами, повернули, и немедленно сухой асфальт покрылся яркой праздничной разметкой, а над нашими головами проплыл синий указатель с надписью: «ТВЕРЬ, НОВГОРОД, САНКТ-ПЕТЕРБУРГ».
– Ну вот, – сказал папа удовлетворенно. – Ленинградка.
Город не закончился сразу; какое-то время по обеим сторонам шоссе еще попадались дома, съезды были обозначены названиями улиц, но деревьев становилось все больше и больше, пока наконец весь он не остался позади, и как только трасса привычно потемнела, этот полный событиями день и вчерашняя бессонная ночь одновременно навалились на меня, и я поняла вдруг, что красные Лёнины габариты расплываются у меня перед глазами, что я устала – смертельно, и не смогу больше проехать ни километра.
– Папа, – попросила я вполголоса, – смените меня ненадолго. Боюсь, до Твери я уже не дотяну. И, не дожидаясь его ответа, нажала на тормоз и начала отстегивать ремень безопасности, не обращая внимания на встревоженно заговорившую рацию, и провалилась в сон немедленно, как только мы поменялись местами, не успела Витара еще тронуться с места. По-моему, я даже не слышала, как папа хлопнул водительской дверью.
Такое часто случается по дороге домой: как бы крепко ты ни задремал на заднем сиденье такси, глаза твои откроются ровно за минуту до того, как водитель скажет «приехали» и остановит машину. Я проснулась резко, сразу, просто подняла голову и открыла глаза, и тут же увидела, что наше одиночество закончилось.
По освещенному шоссе в обе стороны катились машины, да и рация тоже больше не молчала; сквозь знакомое бульканье и свист было слышно, как переговариваются между собой водители грузовиков.
– Эммаусс проехали, – сообщил папа, не поворачивая головы. – Подъезжаем к Твери.
– Народу-то, народу, – сказала я, оглядываясь по сторонам, – откуда они все взялись?
Присмотревшись, я поняла, что большая часть машин стоит вдоль обочины с включенными фарами, опущенными окошками и даже распахнутыми дверцами, что некоторые из них пусты и водители прогуливаются рядом.
– Почему они стоят? – спросила я, но тут же увидела сама, что эта бесконечная, разномастная вереница автомобилей – не что иное, как длинная, в несколько сотен метров очередь к стоящим по обеим сторонам дороги автозаправочным станциям.
– Не хотел бы я быть сейчас в этой очереди, – сказал папа. – Ты смотри, сколько московских номеров. Тут и маски, наверное, никакие не помогут.
Стоило последней заправке остаться позади, как дорога изрядно опустела; мало кто из двигавшихся с нами в одном направлении мог позволить себе роскошь проехать мимо. Несмотря на это, ехавший впереди Сережа вдруг резко сбавил скорость, а следом притормозили и мы. Прямо перед нами широкая трасса раздваивалась, и поток автомобилей загибался налево, а правый ее рукав, ведущий в центр города, оказался перекрыт знакомыми бетонными балками, за которыми торчала приземистая бронированная машина на широких колесах, похожая на толстый зеленый кусок мыла с острыми краями. Над дорожным указателем возвышался огромный желтый плакат: «ВНИМАНИЕ, ВОДИТЕЛИ! ВЪЕЗД В Г. ТВЕРЬ ЗАКРЫТ. ПРОДОЛЖАЙТЕ ДВИЖЕНИЕ В ОБЪЕЗД – 27 КМ».
– Вот, значит, как, – задумчиво произнес папа, когда все наконец насмотрелись на кордон и мы снова набрали скорость. – Хорошо придумали, молодцы. Интересно, пропустят ли нас дальше. Объезд объездом, но мост-то через Волгу все равно в черте города.
– Не могут же они перекрыть федеральную трассу, – сказала я. – Вы представьте только, если в этом месте закупорить дорогу, тут такое начнется.
– А вот мы сейчас и посмотрим, – отозвался он, хмурясь.
Желтые плакаты – такие же, как тот, первый, встретились нам еще несколько раз. Они торчали по правой стороне дороги на всех съездах, ведущих к городу, и так же белели уложенные поперек куски бетона, за которыми ждали молчаливые, неподвижные военные машины. Мы миновали два или три таких съезда, и впереди наконец показались городские кварталы. Дорога была свободна, никакого кордона не было, только прямо над табличкой «Тверь» стоял еще один плакат, белый, с надписью: «ВНИМАНИЕ! ОСТАНОВКА ЗАПРЕЩЕНА! СКОРОСТЬ НЕ НИЖЕ 60 КМ В ЧАС». Приглядевшись, я увидела целую цепочку таких плакатов по обеим сторонам дороги, через каждую сотню метров.
