ПАМЯТЬ СЕРДЦА

Память сердца! Память сердца!

Где предел тебе, скажи!

Перед этим озареньем

отступают рубежи.

В. Тушнова

Клубы табачного дыма грузным фантомным облаком висят под потолком маленького бара на окраине Гаваны, с каждым часом становясь все тяжелее и тяжелее. Белесой горькой взвесью заполняют крохотное пространство питейного заведения и оставляют лишь размытые силуэты вместо посетителей. Тусклый желтоватый свет над столиками и барной стойкой, сладостный аромат рома, неспешные разговоры завсегдатаев, иногда перерастающие в пылкие ссоры и, конечно же, хрипловатое жужжание старенького музыкального аппарата - такова жизнь в "Мирее". Но только до полуночи. До того момента, когда старый Рамон отодвинет потертый запыленный занавес и откроет святая святых - небольшой круглый танцпол. Вот тогда-то тут и начинается настоящая феерия!

Бар наполняет молодежь, вливая свежую кровь в заплесневелое спокойное русло жизни клуба. Гомон и веселая болтовня разгоняют заскучавшую завесу дыма, а старый "сверчок" засыпает до следующей сиесты. Ему на смену приходят четкие ритмы сальсы и румбы, ча-ча-ча и пачанги.

И совсем скоро к букету рома и сигар добавляются будоражащие ароматы мяты, лайма, горчинки пота, страсти и острого возбуждения. Парни и девушки, это море энергии, движутся в одном сводящем с ума вихре, заставляющем сердца полусонной публики биться быстрее, выбрасывая в воздух дурман адреналина и феромонов.

Зажигательные ритмы сальсы сменяются пластичной эротикой румбы, а затем снова взрыв и безудержность ча-ча-ча. Своими движениями и игрой танцоры рассказывают о сокровенных мечтах и желаниях, о своих надеждах и стремлениях. Утром водители и мясники, уборщицы и швеи, вечером они окрыляются, словно бабочки, забывшие о нелепом прошлом гусениц, откладывают всю повседневность и суету, открывая тело и сердце танцу, наполняя душу безудержной энергией страсти и любви или, наоборот, выпуская боль и отчаянье, а иногда излучая злость и ярость.

Стрелки на моих часах уже отсчитали два часа и три четверти от полуночи. Ром огненными змейками носится по моему организму, дурманя голову и размягчая мышцы до состояния желе. Понимаю: еще бокал, - и я уже не встану со своего места или, еще хуже, потащу Викторию в самое сердце танцевального урагана.

Самое время собираться домой.

Ожидая такси, я расплачиваюсь с Рамоном. И спустя пару минут мы уже едем в старенькой легковушке к себе в отель. Откидываю голову назад и слегка прикрываю сухие от усталости глаза. Внутри меня все еще кипит кровь или все же алкоголь, требуя бешеной активности. Малая часть меня, которую я запер в самые потаенные уголки сознания, требует продолжения! Ей нужны приключения, драйв, танцы до полуобморочного состояния, когда лицо партнерши размывается из-за пота, застилающего глаза, а мир вокруг превращается в живую пульсацию музыки. Эта часть мечтает вырваться из заточения и устроить безумные гулянья, как в мои первые визиты на остров Свободы.

Кубу я открыл для себя несколько лет назад, кажется, на втором году обучения в университете. Но точнее будет сказать, Кубу для меня открыл Джеральд, мой студенческий друг, балагур и сумасшедший сплав нереальных идей. Он не давал мне скучать всю нашу долгую учебу, благо, состояния наших родителей предоставляло максимум возможностей для безудержного полета его фантазии.

Встряхиваю головой, выгоняя из пьяного разума запретные картинки прошлого. Мне кажется, я надежно завалил эту пещеру и прячу свои тайны глубоко внутри. Лишь кажется, потому что все-таки нет. Опьянение и свободный дух карибского острова легко уничтожают преграды, нарушая этот вакуум безопасности. И тут же, прочувствовав мою слабость, тонким ручейком текут воспоминания.

Только сейчас совершенно не подходящее время и место вспоминать о Джеральде.

Прижавшись ко мне, о чем-то щебечет Виктория. И ее можно понять, ведь и я сам свел Джея с ума своей болтовней после первого посещения “Миреи”. Эмоции так же рвались наружу бурным потоком. Хотелось непременно вернуться обратно, вновь погрузиться в эту необыкновенную атмосферу латинской вакханалии. Хотелось забыть про все и вся на этом свете, танцевать до утра под заводные ритмы латины.

Да, что же за напасть такая?

Открываю окно, и прохладный ночной ветер врывается в душный салон. Его плотные потоки затевают игру с крупными локонами моей любимой, заставляя ее поежиться и плотнее прижаться ко мне. Я вытаскиваю руку в окно, пытаясь хоть как-то остудить свой разгоряченный, вышедший из-под контроля рассудок и заморозить память. Только для этого, вероятно, нужны более радикальные меры, может быть, полностью высунуться из автомобиля навстречу прохладной свежести или же целиком окунуться в студеные воды Эль-Ничо.

Но выбираю проторенную дорогу, давно известную и правильную: обнимаю Викторию за плечи, поворачиваю голову и легко касаюсь губами ее макушки. К знакомому тонкому и сладковатому запаху моей любимой добавились тяжелые нотки табака, придавая ему выпуклые грани противоречия. Я глубже зарываюсь лицом в ее шелковистые волосы, погружаясь в этот карамельный океан еще и пальцами. Виктория урчит, словно котенок, в моих объятиях, мягко улыбается. Оставляю россыпь поцелуев на ее лице: висок, скула, подбородок, - и, когда добираюсь до губ, так до конца и не зародившаяся волна возбуждения, сменяется огромным приливом нежности. Нежности и благодарности этому маленькому воробушку с ангельским характером, но не с малой долей авантюризма. Она причина того, что я забыл, что когда-то мне нравился не сладкий аромат фрезии и клубники, а горький аромат вишни и шоколада.

Несмотря на ранний час вестибюль отеля напоминает небольшой муравейник. Только что прибывшие посетители регистрируются у стойки администратора, кто-то дремлет на диванчиках, ожидая своего вселения. А в противоположном конце продолжает свое веселья небольшая компания студентов. Ожидая лифт, я наблюдаю за этой обыденной гостиничной суетой в его отполированных до зеркального блеска дверях.

И неожиданно в дальнем конце вестибюля, между суетящихся с багажом портье, замечаю вспышку до боли знакомых белокурых волос. Резко разворачиваюсь и даже делаю шаг вперед, но уже поздно - никого нет.

- Роберт, что такое? - с небольшой тревогой в голосе спрашивает Виктория.

- Ничего, - прижимаю ее к себе, словно щит, за которым можно укрыться от демонов прошлого. - Показалось что-то.

А может, и действительно показалось...

Утро наступает предательски быстро. Голова слегка шумит после вчерашнего отдыха в “Мирее”, и подняться мне удается только со второй попытки. Погода сжалилась надо мной, и обычно палящее в это время солнце сейчас скрывают пушистые облака. Завтрак мы благополучно проспали, и потому я веду Викторию в небольшую забегаловку рядом с пляжем, где подают довольно посредственный кофе, но зато самые лучшие в Гаване пироги с кокосом и апельсинами.

К тому моменту, когда на моей тарелке остаются лишь крошки от божественного кушанья, поданного добродушной хозяйкой, настроение заметно улучшается. Посторонние шумы из головы исчезают под напором холодного апельсинового сока. Но так же быстро, как неуловимый бриз разгоняет кучерявые облака на синеве неба, так и моя вновь родившаяся улыбка сползает с лица, стоит моему прошлому появиться на пороге заведения.

Стремительным, твердым шагом уверенного человека Джеральд входит в место своего утреннего кубинского паломничества. Это, видимо, осталось для него таким же неизменным, как когда-то. Как и для меня. Я до сих пор люблю многое, с чем давным-давно меня познакомил Джей: и Кубу, и бар “Мирея”, и эти тающие во рту пироги.

Он совершенно не изменился с нашей последней встречи: строгие линии скул и подбородка на аристократически тонком лице, прямой, чуть длинноватый нос и аквамариновые глаза с искорками озорства в их глубине. Может быть, его золотистые волосы стали на пару дюймов короче, и рельеф мышц теперь гораздо четче прослеживается под простой, отчасти небрежной одеждой - бежевыми льняными брюками и белой облегающей футболкой.