— Еще сам на ней женись, — потеряв терпение, рявкнул я, — раз она такая, блин, прекрасная.

Не скажу, что такой ответ ведущего ошеломил, подействовал, как пощечина. О, такой вариант немало польстил бы моему самолюбию. Да только профессионалу, коим являлся Якуб-Макалов, тоже не впервой было иметь дело с подсудимыми, в том числе и гневными. Или хамоватыми. Так что не вздрогнул, не растерялся и даже не сжался этот примат в парике и во фраке. Он просто передумал читать мне нравоучения. Молча проглотил мою злобную реплику и отвалил… до поры до времени, понятно.

К Андрею Ливневу, как к человеку нелюдимому, одинокому, пришел лишь директор школы, в которой он работал. Клеймить, правда, не стал — не желая, очевидно, выносить сор из избы. Зато посюсюкал над судьбой калеки-подчиненного, что называется, от души. От меня не укрылось, как кривился от отвращения сам Вилланд… а может, и его отражение. Как уж тут разберешь?

Суть выступления директора была в следующем. В прежние времена Ливнев вел активный образ жизни, не чурался риска, у противоположного пола опять же пользовался успехом. Но травма, сделавшая его инвалидом, прежнюю жизнь начисто перечеркнула. А интересов новых, не требующих физических усилий, у бедняги так не появилось. Пытался Андрей заполнить пустоту в душе работой — директор при этом не преминул припомнить случаи, когда подсудимый охотно подменял других учителей. Но… не вышло. Возможно, даже рассудок у Ливнева немного повредился. Услышав такое предположение, я еще подумал, что с доктором Наримановым сей оратор неплохо бы спелся.

А итог-де мытарств учителя-калеки известен. Соучастие в преступлении, убийство человека. Не иначе, предположил директор школы, Андрей Ливнев взялся за оружие без всякой ненависти. Но по единственной причине — доказать, что он по-прежнему чего-то стоит. Что он все еще мужик, сильный и смелый, а не жалкое существо, тихо гниющее в одиночестве. Доказать хотя бы самому себе.

Не забыли на работе, решив навестить, и Наталью Девяткину. Хотя она даже формального сочувствия не дождалась. Делегировала сеть «Алиса» на передачу кое-кого из менеджеров — высокую и тощую как жердь даму средних лет, коротко стриженную и закованную в строгий брючный костюм.

Не выражая ни тени эмоций и с выражением презрения на костлявом лице, дама-менеджер сухо перечислила выдержки из личного дела продавца Девяткиной. Разумеется, сделав особый акцент на неудовлетворительной рентабельности магазина, в котором подсудимая продавщица работала. Именно «работала», а не «работает». Употребив это слово в прошедшем времени, дама-менеджер более чем прозрачно намекнула, что карьера Девяткиной закончена вне зависимости от исхода процесса. Столь серьезной организации, каковой себя считала сеть магазинов «Алиса», не нужны были сотрудники, не ладящие с законом.

«Профессионализм Девяткиной, ее способность приносить пользу нашему общему делу, эффективность работы и прежде вызывали сомнения, — подытожила дама-менеджер, — в соответствии с принятой у нас корпоративной традицией решение по ее судьбе руководство намеревалось принять на ежегодном праздновании дня основания сети «Алиса». Однако Девяткина своим преступным поведением, откровенно говоря, весьма облегчила нашу задачу».

В общем, в тот вечер в эфире Высшего канала было сделано все возможное, чтобы представить нас перед зрителями этакими отщепенцами, не приспособленными к жизни неудачниками, чужеродными элементами, которым в обществе нормальных людей не место. Когда же цель эта была вроде достигнута, предоставили слово и самим зрителям. Тем, которые сидели в зрительном зале студии. И я так и не смог бы сказать с полной уверенностью, были эти люди подставными и проплаченными или нет.

Собственно, ничего важного и нужного никто из опрошенных не сказал. Не услышал я от них и ничего утешительного, сколько-нибудь обнадеживающего для нас четверых. Даже интересного в этих речах ничего не было… вернее, почти ничего.

Среди выпадов в наш адрес я выбрал лишь два в качестве достойных хоть ненадолго задержаться памяти.

Во-первых, выступление дородной и немолодой уже тетки. Исполненная твердокаменной уверенностью, тетка с ходу нашла причину, толкнувшую на преступный путь хотя бы одного из нас. Точнее, одну. Наталья-Эдна виновата была по ее мнению, прежде всего, в том, что не успела познать радостей материнства и приятного бремени семейной жизни. Суррогат в виде гражданского брака не способствовал-де развитию у нее чувства ответственности. А там и до антиобщественного поведения недалеко.

А вот кабы создала Девяткина полноценную семью, нарожала кучу детей — и, по мнению тетки, ей бы и в голову тогда не пришло кого-то похищать или резать. Банально сделалось бы не до того.

«И потому, — подытожила тетка с почти официозной торжественностью, — я только рада, что наши власти ввели в школах преподавание основ демографии! Это очень важный и нужный предмет… потому что важность семейных ценностей и продолжения рода необходимо прививать с юных лет!»

Вторым, запомнившимся мне, оратором из зрителей, стал худой щуплый парень в очках с тонкой оправой и с волосами, заплетенными то ли в крохотный хвостик, то ли в косичку. Самой примечательной деталью его гардероба была белая футболка с изображением надкусанной груши и черно-белым портретом. Лицо на портрете, бородатое и задумчивое, как впоследствии я узнал от Натальи, принадлежало Джоне Стивенсу — основателю корпорации «Pear».

«То, что порядочные, на первый взгляд, граждане пошли на чудовищное преступление, — строгим и каким-то немужественно-высоким голосом изрек паренек, — на самом деле вполне закономерно. Я не удивлюсь, если окажется, что вместо верных, рожденных оригинальными идеями, устройств от компании «Pear» эти люди используют телефоны и планшеты с операционной системой «Киборг». Мало того, что в устройствах с «Киборгом» используются идеи, беспардонно украденные у компании «Pear». Вдобавок, эта операционная система позволяет беспрепятственно загружать пиратские приложения и прочий нелегальный контент! Чем исподволь, день за днем развращает своих пользователей, делая их соучастниками преступлений, приучая к мысли, что в нарушении закона нет ничего предосудительного. Или, скажем проще. Воры или скупщики краденного — вот кто они такие, пользователи «Киборга»! Стоит ли удивляться, что такие люди идут и на более серьезные преступления?! Сначала прошлогодний теракт в микрорайоне Грушевый, теперь это зверское убийство. Все ведь закономерно!»

С каждой новой фразой худосочный обличитель все больше распалялся, а голос его звучал под конец совсем уж визгливо, по-девчоночьи. Наталья Девяткина могла бы возразить ему, что хотя бы ее мобильный телефон называется «пирфоном» и тоже украшен логотипом в виде надкусанной груши. Но для полемики у нее уже не осталось ни сил, ни желания. Даже само присутствие в студии, где, казалось, сам воздух пропитался гневом и горечью, утомило ее. Да что там — всех нас утомило.

Лично я даже почувствовал что-то вроде облегчения, когда Вольдемар Якуб-Макалов объявил очередную рекламную паузу. Причем последнюю в этом выпуске. А к ней вдогонку — еще и новое СМС-голосование, которое и должно было решить нашу нелегкую судьбу.

Вариантов этой самой судьбы, выставленных на голосование, оказалось аж четыре. Телезрителям предлагалось на выбор оправдать нас, изгнать за Стену, всех четверых поместить в Дом Прозрения, либо, как это ни печально, расстрелять. То есть, вышел перечень в совокупности ни хорошим для нас, ни плохим. Серединка на половинку, как стакан, который может быть и наполовину пустым, и наполовину полным.

Мы оживились, с нетерпением ожидая результатов. Когда же до них дошла-таки очередь, Якуб-Макалов не торопился с оглашением. Как будто желал поиздеваться над нами напоследок.

— Итак, — после этого слова ведущий зачем-то взял паузу, а затем продолжил, но с нарочитой медлительностью, — по результатам… зрительского голосования… вы, Матвей Богомолов, Наталья Девяткина, Ленур Михбаев и Андрей Ливнев… признаны… виновными в вооруженном нападении на Дом Прозрения, убийстве человека… и похищении или в соучастии в похищении пациента с психическим заболеванием…