Нам не в новинку голодные зимы,
Мёрзлой картошкою брюхо набито.
К мельнику, еле дождавшись, везли мы
Новое жито,
Новое жито.
Я на мешках восседаю, бывало,
Слышу – вода запевает задорно,
С гулом, походим на эхо обвала,
Крутится жёрнов,
Крутится жёрнов.
Очередь спит на траве, на телегах.
Мельница, словно старуха седая,
Мелко трясётся, как в стужу, под снегом.
Пыль оседает,
Пыль оседает.
Мельник выходит, окутанный пылью,
Словно из сказки некое чудо.
...Старую мельницу, давние были
Не позабуду,
Не позабуду.
Где бы я ни был – на море, на суше, -
Только заслышу рокот моторный,
Звуки родные тревожат мне душу –
Крутится жёрнов,
Крутится жёрнов.
Нью-Йорк,
1959
ТРОПИНКА В ОСТЭР-БЕЕ1
Я всю Америку узнать,
Конечно, не успею.
Но вот земли заморской пядь –
Тропинка в Остэр-Бее.
Я, с ней сдружившись, отдыхал
От всех нью-йоркских шумов,
По ней немало прошагал,
О многом передумал.
Бродил я утренней порой
Извилистой тропою.
Шептались клёны надо мной,
И колыхалась хвоя.
Я радовался тишине,
Мечтая, вспоминая.
И виделась обычно мне
Тропиночка иная.
Любых дорог она длинней,
Шоссе зеркальных шире.
Далёкая – она родней
Всех прочих стёжек в мире.
Гудит над ней дремучий бор,
Хлопочет крона дуба.
Она петляет средь озёр
В краю, где всё мне любо.
Кружит среди замшелых пней,
Меж тростниками вьётся
В той местности, что с давних дней
Ушаччиной зовётся.
Она мне чудится опять.
Давно всё это было.
По ней впервые в жизни мать
Гулять меня водила.
Мой мир был мал... По ней дошли
Мы только до колодца.
Не знал я, что вокруг земли
Та тропка обернётся.
Остэр-Бей под Нью-Йорком,
1959
1 Остэр-Бей – дача советской колонии в Нью-Йорке. (Прим. автора.) АЛЕКСАНДРИНА
Не позабыть мне песню далёкой той весны:
«На Муромской дороге стояли три сосны...»
Бродили мы и пели, и с песней ты цвела, Александрина, помнишь, какая ты была!
Любил тебя тогда я, зачем теперь таить?
И ни с одним цветком я не мог тебя сравнить.
Взять василёк, но краска всего-то в нём одна, Взять лилию, но эта уж очень холодна.
Взять колокольчик, может... Да всех ты краше их!..
Такой ты мне казалась в семнадцать лет моих.
Летело время, мчалось, мне навевая сны, Как где-то на дороге стояли три сосны.
Пошли весна и лето. Зима над головой...
Александрина, где ты, подай мне голос свой!
1962
* * *
Казался веком день весенний.
Я ждал свидания с тобой.
С трудом дождался. От волненья
Молчал сначала, как немой.
Всё это просто в сказках, в песнях.
Мне смелости не занимать,
Но легче гору сдвинуть с места,
Чем о любви своей сказать.
Тот вешний день давно промчался.
Зима. Но где же твой ответ?
Уже сигнал вернулся с Марса,
А от тебя ни слова нет...
1962
* * *
Чуть угловата, острогруда,
Она сейчас на рубеже:
Ещё не девушка покуда,
Но и не девочка уже.
С людьми стеснительна порою,
А голос ломок и высок.
И сердце хрупкое такое,
Как первый осенью ледок.
1962
* * *
Я знаю: красоту любимой
Стереть пытаются года.
Но ты пригожа, как рябина,
Весною, осенью – всегда
Я помню белизну цветенья,
Твой молодой весенний дар.
Но и румянец твой осенний
По-прежнему бросает в жар.
1962
* * *
Сентябрь засыпал все тропинки
Листвою жёлтой, как всегда,
И тоненькие паутинки
Развесил, словно провода.
Ты тоже провожаешь лето,
И где-то в стороне иной
Такой же тоненький, как этот,
Мерцает провод над тобой.
Ах, если б нас без промедленья
Соединила эта нить
И мы по проводам осенним
Смогли с тобой поговорить!
1962
* * *
Пылают клёны у дорог,
Все кроны в шелесте и звоне.
В прожилках вырезной листок,
Он схож с рабочею ладонью.
А я руками с детских лет
Свой хлеб насущный добываю.
Так листья добывают свет,
Лучи в ладонях собирая.
Стою, в раздумья погружён,
Под ярким вихрем листопада.
Хлопочет многорукий клён –
Ведь сколько солнца листьям надо!
1962
СЛАВА
Не торопи до срока славу.
Она внезапно – ей видней –
Сама является по праву
К тем, кто не думает о ней.
Лишь на работу трать усилья.
А слава все тебе воздаст.
Но знай: она для умных – крылья,
Для глупых – гибельный балласт.
Не путай с подлинным признаньем
Шумок скандала, гул молвы.
Недолго держится сиянье
Вокруг тщеславной головы.
Признанью золота не надо,
Ему враждебен фимиам.
Оно не в праздничных нарядах,
А в будничных приходит к нам.
Но славы истинной рожденье
Преображает всё вокруг.
Её живое отраженье
В глазах друзей, в пожатьях рук.
1964
* * *
Я много знал самовлюблённых
И видел их печальный крах.
Когда ты вверх идёшь по склону,
Опору находи в друзьях.
А подойдя к вершине славы,
На них, надёжных, оглянись.
Коль что не так, друзья по праву
Тебе сойти помогут вниз.
1964
ПИСЬМА
К таёжным чащам, горным высям
Со всех концов во все концы
Летят по свету стаи писем,
Как быстрокрылые гонцы.
Чтоб к адресату достучаться,
Чтоб вовремя явиться к нам,
Они на самолёте мчатся,
Бегут по рельсам, по волнам.
И тот поток неиссякаем
В ненастье, в солнечные дни.
Мы, ожидая их, гадаем:
А что нам принесут они?
Когда мы ждём вестей счастливых,
Нам кажется, что он ползёт
Улиткою неторопливой,
Несущий почту самолёт.
А коль посланья попадутся
Без искренности, без души,
Пускай хоть на волах плетутся,
Ты получить их не спеши.
Но письма есть чернее мрака,
В них – кривда, зависть, злобный взгляд.
Такие поручить бы раку,
Чтоб с ними пятиться назад.
1960
* * *
Люблю я солнышко в зените
И сумрак ночи грозовой.
Дождя связующие нити
Сближают облако с травой.
Защита будущему хлебу –
Снежинки подают во мгле.
Мы издавна стремимся к небу,
А небо тянется к земле.
1965
* * *
В стихах воспето всё на свете,
В них всё описано подряд:
И дождь, и радуга, и ветер,
И снег, и град, и листопад.
И ровной строчкою и рваной
Давно рассказано о том,
Как дождь, негаданно нагрянув,
Прошёл по травам босиком.
Не раз описан бор сосновый...
Но для чего ж тогда опять
Я за перо берусь? Чтоб снова
О том же самом написать?
Хоть ливень длился целый вечер,
А ветер ночью был и днём,
Пишу о сердце человечьем.
Гляжу – и дна не вижу в нём.
1963
ЗИМНЕЕ
Люблю въезжать на санках в зиму.
Из-под копыт – огонь и снег.
Уж коль зима тебя обнимет,
Её объятья жарче всех.
Летим. За лесом за высоким
Мерцает месяца фонарь,
И стужа нас целует в щёки,
И в жар бросает нас январь.
Пар над конями, словно дым.
Полозья, врезав след широкий,
Вписали в снег такие строки,
Что, право, хоть завидуй им.
1960
* * *
Ещё я крепок и подвижен,
Ещё гожусь для трудных дел.
Но в зеркале себя увижу
И сразу сникну – постарел.
Потом утешусь: - Ты ж мужчина.
