Тем не менее записки генерала Беркесова "Пятисотлетняя война" имеют несомненную ценность оригинальностью подхода к русской истории в попытке постановки правильного диагноза, который дает возможность определить и оптимальное лекарство. Если русские в течение веков сами не в состоянии заключить мир, возможно, имеет смысл обратиться к миротворческим усилиям мирового сообщества, которое пока набирается опыта на пылающих окраинах бывшего СССР. Общими усилиями, может быть, и удастся помирить этот таинственный народ и варягов, так неосторожно пришедших на Русь. Что касается описания Беркесовым истоков "перестройки", то готов присягнуть, что по меньшей мере половина приведенных фактов является правдой, а вторая половина — вполне может быть правдой.

Д. М. Макинтайр

Часть 5

XIV

Я сидел в дипломатическом салоне аэропорта Пулково, ожидая самолет из Парижа, на котором в Петербург должен был прилететь Билл Трокман. Самолет задерживался, и я, развалившись в кресле, с любопытством посматривал на экран телевизора. Было около десяти часов вечера. По местному каналу передавали блок городских новостей Глеба Вензорова.

На экране возник величественно-прекрасный интерьер кафедрального Преображенского собора, где по случаю какого-то православного праздника службу вел лично местный митрополит Иоанн в праздничном облачении. Золоченые оклады икон, отблески свечей, пышно убранный алтарь и страстная (но не озвученная) проповедь митрополита — все это выглядело впечатляюще. Митрополит обращался к пастве, которой было немного. Главным образом, старушки в платочках, печальные и убогие, как и вся тысячелетняя история этой страны. Но впереди старушек проповеди митрополита внимали истинные светочи возрождающегося православия.

Среди них выделялся прибывший из Москвы бывший генерал КГБ Севрюгин, одетый в полную форму чекистского генерала, и истово осеняющий себя крестным знамением. Получалось у него это до смешного фальшиво. Он напоминал полинезийца, над которым в течение нескольких лет трудились христианские миссионеры, обучая христианским ритуалам, смысл которых до него так и не дошел. Но положение обязывало, ибо генерал Севрюгин был главой очень хитрой организации, именуемой "Русский Национальный Собор", чьей главной задачей, ко всеобщему удовольствию, была определена борьба с мировым сионизмом. За такой замечательной ширмой можно было обделывать какие угодно делишки, не платить налоги и предоставлять крышу кому вздумается, поскольку борьба с мировым сионизмом, требующая, естественно, гигантских затрат, должна протекать в обстановке полнейшей секретности и безотчетности.

Я знал Севрюгина по старым временам, когда он возглавлял в КГБ отдел так называемых "новых экономических структур", у которого было одно задание — распихать часть денег КПСС среди нужных людей и пустить их в оборот через систему фиктивных бирж, созданных опять же КГБ. Однако, генерал показал себя на этом поприще полной бездарностью. Менталитет у него был рядового "совка". Он бросился приватизировать какие-то квартиры и дачи, а между его рук уплыли миллиарды долларов, на которые можно было купить целый город. Его отстранили от денежных дел и хотели уж было выгнать с конфискацией дачи (высшая мера наказания за некомпетентность), но тут для него подвернулось новое поприще.

Еще в допутчевые времена стал формироваться "Русский народный фронт" на основе чистой, светлой и динамичной идеи. Именно на этой идее произошло знаменитое Русское чудо начала XX века, когда за десять коротких лет Россия обрела такую динамику национального развития, что пришлось срочно начинать Первую мировую войну, чтобы ее хотя бы притормозить. Ничто и никогда в мировой истории не подвергалось такому шельмованию и дискредитация, как эти 10 лет российской истории. Поэтому больше всего на свете власти, начиная с 1917-го года, боялись именно возрождения этой идеи и, надо отдать им должное, научились мастерски ею манипулировать. Достаточно вспомнить, как начиналось общество "Память" и во что его очень быстро превратили. Я читал отчет одного немецкого разведчика по этому поводу и от души хохотал. Если бы отчет не был секретным, он наверняка мог бы стать бестселлером. Впрочем, может быть когда-нибудь и станет.

Так вот, генерала Севрюгина бросили на русскую национальную идею, и он тут же повел ее на борьбу с мировым сионизмом. Причем расстарался так, что от самого слова "русская идея" многие стали вздрагивать. Это, собственно, от него и требовалось. Но и тут вышел скандал. Генерала обвинили, что он тратил "соборные" доллары не на борьбу с мировым сионизмом, а на самого себя. Из руководства "Собором" его то ли выгнали, то ли отозвали, и теперь, глядя как он истово приобщается к религии, я подумал: не собираются ли его назначить где-нибудь митрополитом, а то и еще пуще — объявить архангелом при Марии Дэви Христос. Какие мысли могут возникнуть в недрах монстра, не в силах предугадать никакая разведка. Мысли монстра выдают щупальца.

Рядом с Севрюгиным (слева от него) истово крестился Василий Дмитриев в своей шикарной черной униформе с адмиральскими погонами. Он, видимо, по совместительству курировал "Русский собор". Крестился он гораздо более профессионально, чем Севрюгин, хотя в глазах у него не читалось никакого благочестия.

Справа от Севрюгина стоял генерал Орлов, поддерживаемый под руку каким-то молодцем в полувоенной форме. Выглядел он очень плохо и, кажется, в его молитве было что-то искреннее.

Чуть поодаль от этой компании скромно стоял Беркесов. Нет, он не крестился. Он держал в руке свечку с каким-то печальным и сосредоточенным видом. В глазах его была какая-то грусть, хотя именно сегодня у полковника Беркесова были все основания благодарить Всевышнего. Утром пришло сообщение о его производстве в генералы. Генерал Беркесов. Я вспомнил кое-какие события десятилетней давности, и мне тоже стало грустно. Все-таки жизнь человеческая построена на одних идиотизмах. Ведь, можно сказать, что я был свидетелем, когда Беркесову предсказали его генеральское будущее, казавшееся столь далеким. А вот он уже генерал.

Сказочная красота Преображенского храма сменилась в передаче Вензорова убогим видом какой-то городской окраины. Дюжина милиционеров в форме и штатском вытаскивали из какого-то заросшего пруда труп.

Голос Вензорова за кадром пояснял: "А это, видимо, обычные мафиозные разборки. В озере Шувалово обнаружен труп мужчины со связанными руками и со следами пыток. На вид примерно 35–40 лет. Начато следствие".

Камера крупным планом показало лицо убитого. Я вздохнул. Виктору Ивановичу Белову совсем не нужно было торопиться на волю из следственного изолятора на Шпалерной. Интересная страна Россия: здесь или вовсе не выполняют приказы, но если выполняют, то очень быстро.

Дальше замелькали какие-то пойманные рэкетиры и квартирные воры, пожары, помойки и голодные старухи. На минуту возникло растерянное лицо какого-то полковника на фоне знамени СССР, призывающего свергнуть существующий режим. Затем Вензоров с полуулыбкой сообщил о завтрашней погоде, и на экран, как кавалерийская орда мамлюков, ворвалась на ковбойских лошадях и автомашинах всех марок реклама наших (американских) сигарет. В Америке ее давно запретили, и она лихо эмигрировала на территорию бывшего Союза.

Я отвернулся от экрана и взглянул на табло. Там все еще зеленело объявление, что авиарейс из Парижа задерживается на 40 минут по техническим причинам. Я уже собрался отправиться в бар и выпить пива, как вдруг услышал свое имя. Оглянувшись, я не поверил своим глазам: Патриция О'Нейл — Великолепная Пат — в шапке своих золотых волос и с насмешливым взглядом зеленых глаз шла прямо в мои объятия.