Ужасом было охвачено все государство. Пустели города и села; разбегался народ на Дон, на Волгу, в Брянские, Муромские, Пермские леса. Кого перехватывали драгуны, кого воры забивали дубинами на дорогах, кого резали волки. Порастали бурьяном поля, дичало, пустело крестьянство, грабили воеводы и комиссары… И пусть топор царя прорубал окно в самых костях и мясе народном, пусть гибли в великом сквозняке смирные мужики, не знавшие даже зачем и кому нужна их жизнь, пусть треснула сверху до низу вся непробудность — окно все же было прорублено, но случилось совсем не то, чего хотел гордый Петр. Россия не вошла, нарядная и сильная, на пир великих держав. А подтянутая ими за волосы, окровавленная и обезумевшая от ужаса и отчаяния, предстала новым родственникам в жалком и неравном виде — рабою…"
Можно сказать больше. Для усмирения бушующей непрерывной войны Петр уничтожил старое русское государство с помощью иностранного вторжения, схожего в деталях с тактикой, которой прибегнул Ленин через 200 лет.
Осуществляя план, задуманный в Кукуевой слободе, правительство Петра как бы признало, что за 1000 лет своего владычества на захваченной торговым домом "Рюрик и братья" территории им не удалось утвердиться и покорить с виду смирный и невоинственный народ. И правительство открыто призвало на помощь Западную Европу. Немцы, голландцы, англичане, французы, швейцарцы, поляки и шведы десятками тысяч откликнулись на этот призыв, хлынув на просторы новооснованной Российской Империи, захватывая ключевые посты в органах государственного управления, в армии и на флоте, в экономике и торговле, в просвещении и культуре, создав, наконец, тот слой между властителями и народом, на который власть могла более менее надежно опереться. Более менее, но не больше, ибо среда развращает, а война захватывает, бросая то по одну, то по другую сторону линии фронта. Многие попали под нож неутихающей войны еще при жизни Петра, убитые на дорогах по пути в неведомую страну, разорванные на куски в бунтах и восстаниях, перемолотые страшными жерновами террористического режима, павшие в бесконечных внешних войнах. К ним тянулось, а вернее подгонялось царевой палкой, и новое русское дворянство, забывая родной язык и обычаи, превращаясь в настоящую оккупационную силу по отношению к раздавленному народу.
Но окружавшие Петра иноземцы чувствовали себя не в большей безопасности, чем "уничтоженные как класс" бояре во времена Ивана Грозного.
Прямо из кабинета великого преобразователя можно было попасть на виселицу, на плаху, на колесо или даже куда-нибудь похуже. Один из фаворитов царя — Вилли Моне — брат стародавней любовницы Петра, с помощью которой велась обработка юного царя еще в Кукуевой слободе, позволил себе легкий флирт с супругой Петра Екатериной. Что там было в действительности — неизвестно. Скорее всего, ничего серьезного. Но этого было достаточно, чтобы Петр отправил старого приятеля на плаху, а его отрубленную голову, погруженную в сосуд со спиртом, приказал поставить в спальне своей жены. Вскоре после этого царь скончался, не дожив до 53-х лет. Ходили слухи, что его отравила жена вкупе с другими фаворитами, которые, видя, как чередой идут на плаху вчерашние сообщники, чувствовали себя не очень уютно.
Неизвестно, дожил ли до кончины Петра кто-нибудь из тех голландцев-мечтателей, кто думал о снижении накладных расходов по транспортировке русского хлеба в Амстердам. Если да, то их разочарованию не могло быть границ. Вывозить из страны было нечего. Страна была разорена дотла. Все, кто создавал какие-либо материальные ценности в Московском государстве, были истреблены в войнах и бесчисленных стройках баз, кораблей и крепостей, на рытье каналов, на прокладке дорог. А экономика европейского типа, несмотря на даровую и рабскую силу, оказалась совершенно неконкурентноспособной на мировом рынке. Не платить рабам ни копейки — очень заманчиво, но это приводит к экономическому развалу и застою, о чем знали еще древние римляне, погибшие при попытке перестроить свое государство. А в России забыли, ибо за напоминание подобных вещей полагалась смертная казнь.
Говорят, что Петр, успев критически проанализировать свое царствование, составил завещание для потомков и, хотя многие считают, что это завещание сфабриковано западными спецслужбами, его содержание говорит о том, что никаким западным фальсификаторам не дано было подняться до таких высот мысли и понимания российской действительности.
Понимание русской действительности очень отличало Петра от такого утопического идеалиста, каким был его предтеча Лжедмитрий I, мечтавший провести преобразование цивилизованными методами.
Обозревая дело рук своих, Петр ясно увидел, что если ему что и удалось, то это превратить Россию из шумной, вечно дерущейся "стенка на стенку" и стремящейся к хаосу деревни, в огромный военный лагерь, где все было милитаризованно до абсурда и зажато замешанной на терроре табелью о рангах. На таком фундаменте, указывал Петр, можно добиться небывалого. А именно — завоевать весь мир. Поэтапно, конечно. Сокрушить Польшу, затем — Германию и Швецию, а там — и злобную старуху Англию, и можно сказать — дело сделано, поскольку Франция в этом случае капитулирует сама. Армия, которая может воевать без еды и сапог, которая может позволить себе любые потери — способна даже под командованием самых посредственных командиров одерживать немыслимые победы, создавая миф о собственной непобедимости (на страх врагам) в делая некомпетентные в военном деле ничтожества великими полководцами для вящей славы истории. Что же касается народа, то великий преобразователь гениально указал, что народ необходимо искусственно держать в нужде, бесправии и неграмотности, дабы легко было использовать и расходовать его для государственных нужд. Чтобы, выдернутый из своей жалкой, голодной и бесправной деревенской жизни, народ не почувствовал большой разницы, попав во фронтовую траншею или на какую-нибудь "великую стройку", зная, что, где бы он ни был, ему одинаково суждено погибнуть от голода и непосильной работы. Поэтому, главное — это постоянный террор в стране, по возможности, беспрерывные внешние войны, учил Петр, опередив почти на век Робеспьера и на два века Владимира Ильича, который в гордыне почему-то считал, что придумал что-то принципиально новое.
После смерти Петра, при его преемниках, созданный вулканической энергией безумного царя Балтийский флот сгнил за ненадобностью, так и не пробившись из Балтийского моря в Северное к ганзейским портам и к Голландии.
Флот сгнил, а террор остался. Прежде всего, в лучших традициях, расправились с любимцами и фаворитами покойного царя. Шеф Тайной канцелярии, правая рука Петра, — граф Петр Толстой, чье имя произносили не иначе, как срывающимся от ужаса шепотком, был арестован. Восмидесятидвухлетний возраст не спас его от наказания кнутом и ссылки в страшную подземную тюрьму Соловецкого монастыря. Полицмейстер Петербурга Девьер также бит кнутом и выслан в Сибирь. И, наконец, сам генералиссимус Русской армии, долголетний сотрудник Петра и некоронованный властелин страны светлейший князь Меньшиков вместе со всей семьей высылается в далекий сибирский городок Борисов, где и коротает остаток жизни.
Разгром петровского аппарата касался только людей, а не системы. Жалкие преемники первого Всероссийского Императора отлично сознавали, что ничего лучшего для безнаказанной возможности высасывать соки из огромной страны они не в состоянии придумать. Уцелела, естественно, и Тайная канцелярия, которую на три последующих царствования возглавил заместитель арестованного графа Толстого — генерал Андрей Ушаков, которому еще предстояло дослужиться до графского достоинства.
Террор и внешние войны — простая методика Петра — по мере сил осуществлялась его преемниками.
Царствование императрицы Анны Иоановны почему-то вошло в историю нашей страны как период особо страшного террора, как будто до и после царили мир и благодать. "Даже издали, на расстоянии полутора веков, — пишет историк, — страшно представить это ужасное, мрачное, тяжелое время с его допросами, очными ставками, с железами и пытками. Человек не сделал никакого преступления, вдруг его схватывают, заковывают в кандалы и везут неизвестно куда. За что? Когда-то, года два назад, он разговаривал с каким-то подозрительным человеком. О чем они разговаривали, — вот из-за чего вся тревога, страхи, пытки. Без малейшей натяжки можно сказать, что ложась спать вечером, нельзя было поручиться, что не будешь к утру в цепях и не попадешь в крепость, хотя бы не знал за собой никакой вины". Огромно было количество жертв террора в царствование Анны Иоановны. Арестовали, зверски пытали и мучительно казнили большую часть князей Долгоруких. Сенатору Мусину-Пушкину вырезали язык и сослали в Сибирь. Секретарь волынского суда, переведший для Волынского несколько исторических книг, был жестоко избит плетьми. Самого Волынского, как известно, после страшных истязаний казнили, предварительно вырвав язык и доставив на эшафот в специальном наморднике, надеясь таким образом скрыть факт вырывания языка от иностранных послов. Сержанта Семеновского полка Шубина, приближенного царевны Елизаветы, гноили в каменном мешке, пытали, секли кнутом и выслали в Сибирь, так и не добившись показаний на царевну. Сама царевна Елизавета — дочь Петра I — с минуты на минуту ожидала ареста, поскольку порой против собственной воли была втянута в заговор "с целью свержения" и вела тайные переговоры со шведами, с которыми Россия находилась в состоянии войны, что очень попахивало изменой родине.
