— Фантастикой увлекаешься? — спросил я Еремеева.

— Миша, — сказал он мне, — тезка, ты разве никогда не читал этого? Разве ты слышишь эти слова в первый раз?

"Отважные и гордые, они мечтали о полной свободе. Они хотели вырваться из лона Господня и навлекли на себя черное безумие, — вспомнил я палящий полдень Солт-Лейк-Сити и слова казавшегося полубезумным мормоновского проповедника. — Мы умрем тысячу раз, но спасем Землю. И рухнет Империя Зла!" А, может быть, это был палящий полдень Иерусалима, "Я пришел спасти мир и всех вас! Господи, прости их, они не ведают, что творят…"

Что я мог сказать по этому поводу Беркесову? Ничего. Он бы не понял меня.

"Мы умрем 1000 раз, но спасем Землю от Империи Зла и черного безумия," — вздохнув, сказал Беркесов.

Я вздрогнул:

— Я повторил ваши слова, — удивился Беркесов, — которые вы только что сказали.

— Но я ничего не говорил, — запротестовал я. — Откуда вам известны эти слова?

— Не знаю, — признался Беркесов. — Мне показалось, что это сказали вы. А, может быть, это из какой-нибудь самиздатовской книги. Знаете, сколько я их прочел? Я мог бы уже стать академиком.

— А, может быть, вы слышали это от Еремеева? — спросил я.

— Может быть, — устало согласился Беркесов. Он провел ладонью по лбу и сказал, подавая мне газету:

— Вы знаете, что умер Орлов?

— Да, мне говорил Климов, — я взял газету и прочел: "Русская демократия понесла невосполнимую утрату. Скоропостижно скончался доктор исторических паук, член-корреспондент Российской Академии, генерал-лейтенант в отставке Орлов Константин Павлович. Перестало биться сердце видного ученого, отважного чекиста, одного из наиболее популярных российских предпринимателей нового времени экономических реформ…"

"Прости меня, Койот, — подумал я, глядя на фотографию Орлова в некрологе. — Я тоже не ведаю, что творю. Но знаю, что тебе сейчас лучше, чем было. Ты сможешь, наконец, с пользой применять свою вулканическую энергию. Прости меня. Ты знаешь, что мы расстаемся ненадолго".

Первой под некрологом стояла подпись генерала Севрюгина, а затем — Беркесова.

Я знал, что Орлов финансировал Севрюгина, и тот приехал в Петербург для отчета по своим обычным финансовым злоупотреблениям. Отдавая Беркесову газету, я спросил:

— Орлов разве тоже сражался с мировым сионизмом, и поэтому Севрюгин первым поставил подпись под некрологом?

— А вы считаете, что сионистского заговора не существует? Что все это выдумка? — вопросом на вопрос ответил Беркесов.

— Не знаю, — вздохнул я, — может быть, и существует. Мы все живем в мире собственных иллюзий, полковник, предпочитая лучше сражаться с тенью, чем с реальным противником. У меня другой подход к этой проблеме. Мне этот заговор, существует он или нет, нисколько не мешает. Ни мне, ни моей стране. Скажу больше, если благодаря этому заговору пали такие режимы, как режим Третьего рейха и ваш, то я сожалею, что в этом заговоре не участвовал.

Беркесов ничего не ответил.

— Ну, хорошо, — сказал я, взглянув на часы. — С вашего разрешения, мой генерал, я пойду. Желаю вам удачи, Василий Викторович. Что ни говори, а мне было приятно работать с вами. И надежно.

Беркесов встал из-за стола и подал мне руку:

— Прощайте, Михаил Еремеевич. Не поминайте лихом.

Пожимая ему руку, я почувствовал, что он сунул мне в ладонь кусок плотной бумаги.

Добравшись, наконец, до консульства, я с некоторой опаской из-за недоброго предчувствия вынул из кармана беркесовскую бумагу и прочел записку, написанную жирным Зеленым фломастером: "Срочно. До отлета в Париж, в 19.00 приходите в "девятку".

Я не могу здесь дать точное описание "девятки”, поскольку "девятками" еще пользуются и я могу подвезти пару дюжин людей и с той, и с другой стороны. Скажу только, что "девятки" — это сверхсекретные совместные явки ЦРУ и КГБ, созданные еще во времена Сталина и Рузвельта. О их существовании в мире, как я уже сказал, знают не более тридцати человек. "Девятки" имеются и в США. Помимо всего прочего, как мне было известно, там приводятся в исполнение и смертные приговоры, вынесенные заочно. На территории бывшего СССР "девятками" уже не пользовались лет 10, если не больше. Никто из знающих о "девятках" не имеет права не явиться туда, если его приглашают. За игнорирование можно заплатить головой. В ЦРУ тоже есть свои пределы, за которыми нет не только никакой демократии, но и вообще закона. Это логика работы спецслужб.

У меня заколотилось сердце. Я неожиданно вспомнил то, что не имел права забывать: "ПРЕЗИДЕНТ ПОДПИСАЛ ОБЕ БУМАГИ!"

Его зовут в "девятку", чтобы ликвидировать!

Я схватился за телефонную трубку, чтобы предупредить Беркесова никуда не ездить. И бросил трубку на рычаг. Контакт разорван, и мне уже никогда до него не дозвониться.

Я вынул из сейфа бутылку виски, налил себе бокал и, не разбавляя, выпил его залпом.

Я свалился в кресло, с пятого раза зажег сигарету и пытался привести свои мысли в порядок.

Но зовут-то в "девятку" меня, а не Беркесова!

Беркесов приглашает.

Значит ликвидировать хотят и меня. Или нас вместе, что вполне логично. Нет, ни в какую "девятку" я не поеду. Разбирайтесь без меня.

С ноля часов сегодняшнего дня я уже не резидент.

Мои коды и шифры аннулированы, моя магнитная карточка проникновения к компьютерной информации более не действует. У меня нет больше средств подключения к системы команд, контроля и управления.

Все! Я частное лицо. Агент ЦРУ, выведенный во временный резерв накануне постоянной отставки. Есть такая официальная формулировка.

Я врал сам себе, но искренне верил, что прав. Можно сохранить космический объем информации в мозгу, можно иметь в голове компьютер следующего поколения, но нервы и инстинкты останутся нервами и инстинктами личинки: физиологической и жалкой.

Я приказал Крампу подстраховать меня и отогнать машину из Пулково обратно. Бросил в кейс безопасную бритву, зубную щетку и полбутылки виски. Велел подготовить машин. Самолет на Париж вылетал в 21.10.

Решено! Ни в какую "девятку" я не поеду. Отобьюсь разницей в поясном времени, которое я якобы перепутал.

Не поеду!!!

Я гнал машину в аэропорт, инстинктивно подчиняясь сигналам светофоров. К счастью для меня, прямой, как полет копья, проспект работал на режиме "зеленой волны".

Подъезжая к площади Победы, я взглянул на часы, было уже 19.10.

В зеркальце заднего обзора, я видел машину Крампа, который вместе с двумя морскими пехотинцами из охраны консульства ехал за мной. В случае, если меня схватят в аэропорту, они по меньшей мере это засвидетельствуют, а Крамп сможет действовать в качестве официального представителя консульства США.

Глупости! Как они могут меня схватить? У меня дипломатический иммунитет. Если схватят публично, то все равно должны будут выпустить.

Могут убить? Да. Случайная драка со стрельбой. Сколько они уже за последнее время совершили убийств, невинно ссылаясь на рост криминального беспредела! Я-то знаю. Крамп и морские пехотинцы проэскортируют меня до трапа самолета…

Я сбросил газ въезжая на площадь Победы.

И тут догадка перехватила мне дыхание!

Развернувшись на площади, я погнал машину в обратном направлении. Машина Крампа, отрезанная светофорами, беспомощно мигала тормозными огнями…

С визгом затормозив, я выскочил из машины у входа в "девятку".

На противоположном углу улицы, я увидел небольшую толпу людей, окруживших горящую легковую машину, поливаемую пеной из пожарных шлангов.

Дрожащими руками я повернул ключ, ожидая целую вечность, когда электронный механизм включит синхронизатор входа. Я ворвался внутрь. Там не было никого. Круглое, похожее на корабельный иллюминатор, окно "девятки" с полуметровым стеклом было выбито с частью стены. В помещение врывался ветер, разметая поляроидннй занавес. На столе лежал бесшумный пистолет без глушителя, который в КГБ по каким-то причинам считался секретным. Входная, отделанная тиком, дверь пробита двумя пулями на высоте примерно пятидесяти сантиметров от пола.