Сукарриета, любитель легкой наживы, воспользовался моей минутной слабостью. Он пригласил ее присоединиться к нему и заказал официанту «Лари-ос», разливной джин из бочонка — ту самую бурду, которой частенько угощалась Ковадонга.

В следующее мгновение вагон-паб наполнился посетителями и превратился в несносную дискотеку с убогими психоделическими огнями. Стремясь отвлечься от всех трагических происшествий недели, пассажиры пожелали провести эту последнюю ночь в шумном веселье-люди недалекие, обладающие дурным вкусом, с неизменным постоянством понимают веселье, как гулянку на всю катушку ночь напролет.

Все пустились в пляс, нелепо кривляясь под надрывающие уши ритмы, сотрясавшие вагон. Я повернулся спиной к постыдному зрелищу, оставшись на прежнем месте и с усердием приканчивая «Гленморанджи».

Танцевала даже Ковадонга (слава Богу, она здорово это делала!) в паре с убийцей. Он неумело извивался около нее. Госпожа Перниль изрядно захмелела. Я заметил сразу, еще когда она только вернулась с ужина, что дама хорошенько нагрузилась; теперь же повторные щедрые возлияния ее доконали.

Я расслышал, как она велела Хасинто отправляться вместе с собакой спать, а некоторое время спустя сообщила новому охраннику, непригожему Сабуго, что он также может отдыхать.

И тогда я понял с пронзительной горечью… Презренный Сукарриета танцевал в тот момент медленный танец с депутатом, тесно к ней прижимаясь и бесстыдно лапая. Ковадонга станет следующей жертвой мясника! Вне всякого сомнения, сей Джек Потрошитель мундакианского разлива надеялся осуществить свои замыслы сегодня ночью!

Фактически, события развивались у меня на глазах с головокружительной быстротой. Они вернулись к бару и допили свои рюмки. Сукарриета прошептал что-то на ухо жертве, она согласно улыбнулась, и в следующее мгновение они выскользнули из паба: она, потом и он через минуту-другую; проходя мимо, он посмотрел на меня с вызовом.

Я должен был действовать быстро! Надо чем-то вооружиться и предотвратить новое зверское убийство. За неимением лучшего, я схватил бутылку, в которой виски оставалось чуть на донышке, и кое-как выбрался из этого вертепа — от ярких вспышек светомузыки у меня голова пошла кругом.

Возможно, я просто хватил лишнего. Пока я брел по коридору к купе Сукарриеты, выписывая кренделя, то прикончил содержимое посудины, чтобы было удобнее использовать ее в качестве дубинки. В процессе я немного отвлекся и врезался в огнетушитель, торчавший на стене…

Сознание вернулось ко мне. Шишка на лбу на ощупь показалась мне размером с орлиное яйцо.

Сколько времени я лежал в беспамятстве? Я взглянул на циферблат швейцарского «Универсала». Прошло всего десять минут. Я надеялся, что еще не слишком поздно…

Бутылка при падении разбилась. Но это не имело значения. Времени совсем не оставалось. Даже на то, чтобы заручиться поддержкой вооруженного Сабуго. Я добрался до купе Сукарриеты и яростно забарабанил в дверь с громким криком, что он — паршивый убийца.

Из купе раздался его голос, невообразимо спокойный: он приглашал меня войти; вопреки всякой логике засов не был задвинут.

Я крадучись вошел в логово зверя. Редкая растительность у меня на теле встала дыбом. Сукарриета сидел на кровати: расстегнутый воротник открывал шею с выступающим кадыком, который нервно поднимался и опускался. В объятиях он держал полураздетую и бесчувственную Ковадонгу. Какое изумительное черное белье! Оно до сих пор стоит у меня перед глазами.

Но сколь ужасен был взгляд убийцы: горящие кроваво-красные глаза с мерцающими желтоватыми искрами вместо свинцово-серых глаз замаскированного Сукарриеты — глаза вампира!

Сукарриета оказался вампиром! Хищником, питавшимся человеческой кровью! И это объясняло, почему тела всех трех жертв были обескровлены. Невероятно! Вампиры существуют! В легендах таилась истина!

Дьявольский взгляд сломил мою волю. Упырь заставил меня сесть на пол, почти у самых его ног. Он зашелся демоническим хохотом, широко разинув пасть и обнажив длинные клыки, жаждущие вонзиться в тугую плоть жертвы; вернее, жертв, ибо он объявил мне, что после Ковадонги примется за меня (полный набор: националист, вампир и бисексуал). Он добавил, будто не сомневался, что я попадусь в ловушку и непременно суну нос в его нору. Той ночью он намеревался убить одним выстрелом двух зайцев и пополнить нами, одной за другим, легион носферату: бессмертных…

Пробудили ли в нем неодолимую вечную жажду генерал Бокаррота и сладкая Полли Флок, на которую Сукарриета, по его собственному признанию, напал с воздуха, превратившись в чудовищного летающего монстра? Вот и объяснение необъяснимого. А говорили, что это сделал орел!

На японца, как на обезглавленного, проклятие не распространялось. Вампир, казалось, не спешил утолить свою жажду крови; понимая, что полностью владеет ситуацией, он пространно рассказал мне о том, как сам стал жертвой проклятия. Вампирическая сущность Сукарриеты не вылечила его от словоблудия, поэтому, из уважения к читателю, передаю суть повествования.

Карлос Мария Сукарриета Реторта родился на самом деле в Бильбао в 1870, матерью его была уроженка Теруэля. В 1899, столетие назад, когда в его вены влили эту ненасытную жажду, он ни в коей мере не был националистом, напротив, являлся убежденным либералом, работавшим агентом безопасности в отделении партии Ллойда в Бильбао. Однажды ночью на пасхальной неделе, после ужина с товарищами по работе на улице Сомера, он сблизился с роковой женщиной, признавшейся ему, что некогда принадлежала к ярым баскофилам и была отчаявшейся экс-возлюбленной отца баскского национализма, самого Сабино Араны. Отвергнутая угрюмым фанатиком, она влачила жалкую жизнь.

Сукарриета занимался с ней любовью, на что ушла целая ночь. Давнишняя подружка Араны, которую звали Бригитта Итурраре, оказалась вампиршей и с наслаждением впилась зубами в глотку бедного агента безопасности, как, в свою очередь, всего несколько месяцев назад, прокусил ее собственное горло один из клиентов — капитан Сустача, вампир из Наварры, карлист, служивший флигель-адъютантом генерала Сумалакарреги в 1835 при первой осаде Бильбао.

Если бы мне не грозила серьезная опасность со стороны вампира Сукарриеты, возможно, я бы пожалел его: быть обреченным на вечное проклятие и национализм всего-навсего из-за укуса.

Однако кое-какие детали не вписывались в картинку. Если справедлива большая часть расхожих представлений об особенностях и ограничениях вампирического существования (он успел сообщить мне, что поверье, будто они не отражаются в зеркалах — чепуха), как он мог спокойно разгуливать под убийственными лучами солнца? Сукарриета просветил меня, что раньше такое действительно было невозможно, приходилось довольствоваться ночным моционом. Но заметные достижения в косметической индустрии в последние двадцать лет позволили ему, начиная с восьмидесятых годов, бесчинствовать среди дня, обильно намазавшись солнцезащитным кремом номер шестьдесят девять. Также он объяснил, почему всегда, даже в помещении, носит зеленые солнцезащитные очки.

Тогда, приняв во внимание vademecum о вампирах, собранный в классическом романе Брема Стокера и фильмах Хаммера, я сделал вывод, что крест должен отпугнуть его…

Уцепившись за призрачную надежду — а это все, на что я был способен, приняв внутрь три четверти литра огненной воды и под гипнотизирующим взглядом Сукарриеты — я вытащил из-за пазухи золотой крест, висевший на цепочке, который мне подарила бабуля Виситасьон на первое причастие, и сунул его под нос вампиру… Непостижимо, Сукарриета захохотал: он сказал, что на него может подействовать только вид lauburu .

Дидактический порыв вампира угасал. Ковадонга начала выходить из глубокого обморока, вызванного потрясением, и тихонько всхлипнула. Я не мог шевельнуться, некая высшая сила сковала мою волю, словно пригвоздив мой зад к плюшевому ковру, руки бессильно повисли. Безоружный и беззащитный, я смотрел, как Сукарриета готовится вонзить длиннющие клыки в красивую шею Ковадонги Перниль, одновременно лаская ее грудь.