Размышления успокаивали, кокон дёргался и раскачивался, ругань поутихла, сопение с кряхтением усилилось. Да и вся дорога уложилась, по примерным ощущениям пленницы, в четверть часа. После чего послышались явно детские вопли, а потом и женские голоса с вопросительной интонацией. Запахло костром, пищей, неким отголоском скотного двора.

Оптимизма у Черновой прибавилось:

«Может, зря боялась? И никто бы меня в обиду не дал? Ведь довольно часто в отсталых общинах и анклавах царит матриархат… Хотя не факт, что правительницы племени могут оказаться мирными, добрыми и пушистыми. Вдруг они как раз деловито интересуются у добытчиков, с каким соусом приготовить доставленное мясо?..»

Гомон вокруг усилился, а там и кокон пару раз грубо дёрнули, на что-то зацепили и стали погружать в тёплую, маслянистую жидкость. Дарья не столько испугалась, сколько возмутилась: неужели дикари решили сварить трофей в бульоне, прямо вот так? В остатках одежды и вместе с коконом? Вполне естественно, что следовало выказать недовольство в той же обсценной лексике, но ничего, кроме мычания, не получилось. Ну и задёргаться вышло, показывая, что живая.

Тем не менее снаружи услышали, увидели и поняли опасения пленницы. Тут же гомон утих, а один женский голос что-то проговорил. Судя по интонациям: строго и успокаивающе. Так примерно обращаются к ребёнку, который капризничает и не хочет умываться.

«Ладно, утопят или сварят, всё равно, – смирилась Дарья, перестав мычать и трепыхаться. – Яйцо у меня во рту, а это бородатое тело мне всё равно не нравится».

Вера в иное возможное переселение у неё стала незыблемой и окончательной.

Папуасы, или кто они там, не стали топить свой трофей с головой. Наверняка разобрались, где у него верх, а где низ. И со спиной не сомневались. Затылок иномирянки упёрся в какой-то мягкий валик, и лицо осталось над поверхностью окружающего бульона.

Сам бульон стал заметно и быстро нагреваться. Но Дарья только обозначила первые свои движения, как вновь над ухом раздались непонятные, но явно успокаивающие слова. Пришлось вздохнуть и уже смиренно ждать своей участи.

Стало довольно горячо, но потом нагрев приостановился на терпимой отметке, а по всему кокону стали ощущаться лёгкие толчки и подёргивания. Да и возобновившийся женский гомон вокруг подсказал, что женщин не меньше десятка, и все они занимаются делом. То есть распутывают, расплетают или ещё как-то пытаются разобрать кокон на составляющие его нити. Предположения энтомолога оказались верны.

С полчаса длилось это кропотливое мероприятие. Затем довольно острые крючки стали доставать до тела. А там и целые участки кожи оказались открытыми, потому что от одежды оставались одни обрывки, которые тут же беспардонно отрывались и отбрасывались в сторону.

«Где же это тело носило? – размышляла Чернова. – И в каких пертурбациях оно побывало?..» – и замерла, окаменев в напряжении и перестав дышать.

Женские ручки наконец добрались до паха. Гомон усилился. Одежду и оттуда бесцеремонно убрали, а особо бесстыжие руки потеребили мужское достоинство. Скорее всего оно оказалось никакое, скукоженное и маленькое, потому что женские голоса дружно перешли в смех и весёлый гогот.

Дарья же от новых, незнакомых ей ощущений в ужасе замычала. Не будь яйца во рту, слова разнеслись бы сродни мыслям:

«Блин! Всё-таки я – мужчина! Какой позор!.. Обломиться и не срастись!.. Мамочка, роди меня обратно!..»

Увы! Мамочка её не слышала. Родиться обратно в собственном теле не светило. И женщина, прожившая пятьдесят три года с осознанием своего несомненного преимущества, вдруг ощутила себя осквернённой, униженной, поруганной и втоптанной в нечистоты. Нет, мужчин она в своей жизни любила, обожала, но вот стать одним из них или хотя бы на часок оказаться в его шкуре не мечтала ни разу. Даже в болезненных кошмарах ей такое не могло привидеться.

Она – прекрасная, достойная и гордая женщина! Всегда покорявшая мужчин богиня! И вдруг превратилась в такое же, как они, ходячее недоразумение?! Поневоле от такого стресса можно с ума сойти.

«Фу! Какая же это мерзость! – крутились в голове мысли, полные отвращения к самой себе. – Как они вообще живут-то?.. И вообще, не пора ли помирать?.. Потому что факт погружения моего сознания в тело мужика – уже повод для самоубийства. Пусть и не станут местные дикари насиловать, но… Блин! Лучше бы меня изнасиловали!..»

Ну да, присущая женщине логика рассуждений осталась, несмотря на мужскую оболочку.

Местные жительницы завершали свою работу по освобождению трофея из кокона. В районе лица они своими крючками не тыкали, зато чуть слуха не лишили, попадая в уши. Остальному телу тоже изрядно досталось, когда покров истончился и стал сниматься целыми кусками. Руки пленника стали практически свободны, и вот-вот проворные женские пальчики собирались и лицо ему открыть.

Перед Черновой встал жёстко вопрос: что делать с артефактом? Как поступят аборигены? Сразу убивать пленённое тело или подвергать мучениям вроде не должны, если судить по мирному, весёлому, если не сказать, фривольному тону и поведению окружающих… А вот если трофей продолжит мычать в ответ на естественные вопросы, могут такое поведение истолковать неверно. Не раскрывая рта, одними жестами не объяснишься. Да и улыбнуться дружески – никак не получится. Неуважение и гордыня чужаков осуждаются даже самыми миролюбивыми племенами.

С другой стороны, удастся ли незаметно сохранить спасительный кусочек мрамора в руке? Потому что даже остатки одежды, куда можно было бы хоть что-то спрятать, безжалостно отрезались и отбрасывались. Оказаться без яйца означало только одно – остаться в этом мире и в этом теле навсегда. До самой смерти. А та могла прийти ежеминутно.

Но всё равно Дарья решила зажать артефакт в ладони. В самый последний момент успела. Затем замерла, чуть ослеплённая ярким светом после снятия плотного куска кокона с лица. Не ощутив в свой адрес никакой агрессии, распрямила долго согнутые руки, шевельнула затекшими плечами, спешно стараясь проморгаться заслезившимися глазами. При этом ощущала шлепки ладоней по открытому телу, которые носили явно подбадривающий характер. Кто-то ткнул в правую руку и громко воскликнул:

– Арис Шенгаут! – Несколько голосов подхватили эти странные слова, но скорей констатируя или удивляясь. Что они обозначали, Чернова не задумывалась.

Сразу четыре руки интенсивно подталкивали, предлагая сесть.

Получилось. Да и проморгаться в положении сидя не в пример проще. После чего оставалось только осмотреться по сторонам да понять, чего хотят окружающие люди. Ну и классифицировать их как можно быстрей. А это, увы, представлялось сложным по причине разнообразия одежд.

Сразу становилось понятным, что к дикарям или к папуасам местных аборигенов отнести нельзя. Как нельзя и чётко определить историческую эпоху их развития. Уж слишком большое разнообразие царило в одежде, обмундировании, украшениях и даже в оружии. Этакая смесь всех стилей, времён и народов, начиная от Древней Греции и викингов и заканчивая русскими витязями с деталями экипировки войск специального назначения из двадцатого века Земли.

Кирасы, кожаные доспехи, кольчужная защита и шлемы – у мужчин. При этом несколько типов имели на себе жилетки, очень напоминающие разгрузки. Огнестрельного оружия было не видать, зато наборы метательных ножей поражали своим количеством, а топоры и мечи – истинным великолепием, достойным любого музея. Ещё несколько личностей выделялось неким подобием хитонов или тог, присущих жрецам или римским патрициям. У них на головах имелись остроконечные кожаные шлемы самой лучшей выделки, украшенные кусочками стекла.

Среди женщин преобладали одеяния в виде сари, тог, накидок и пончо. Все ткани очень яркие, многоцветные, хотя на вид излишне плотные и тяжеловатые. Были среди женщин и воительницы, тоже одетые кто во что горазд.

Действия происходили на внушительной поляне, метров ста пятидесяти в поперечнике. Она представляла собой холмик, утыканный всюду и особенно по краям низкими приземистыми сараями из камня. Причём возле каждой свободной стены помещения протянулись скамейки из расколотых пополам и тщательно оструганных брёвен. Между сараями, а в особенности ближе к центру поляны, располагались очаги открытого типа с каменными ваннами и здоровенными медными котлами. Кое-где между ними возвышались каменные идолы метра по три высотой, с довольно гротескно обозначенными формами тела и с весёлыми и добрыми, тщательно выбитыми в камне лицами.