мииа.
С тех пор как ее перевели в другой корпус, они виде¬
лись очень редко й мельком. Антон был изумлен.
— Люся! Как вы сюда попали?
Лицо ее свежо и смущенно румянилось, суженные
глаза смеялись.
— Подучиться захотелось: лучше поздно, чем нико¬
гда. — И прибавила, кокетливо тряхнув локонами: — Вот
мы и опять вместе. Это судьба! Я ведь говорила вам,
что от меня нелегко отделаться...
— Вот убейте меня, Люся, если я думал, что буду
когда-нибудь сидеть с вами за одной партой!
— Я тоже не думала... Где вы сидите? Рядом места
нет? Ну, тогда я сяду сзади вас.
Прошел год, как Люся Костромина поступила в цех.
Вставая каждый день в семь утра и в шесть вечера воз¬
вращаясь домой, она поняла, что такое работа, узнала,
как зарабатывается копейка, чтобы купить кусок хлеба...
Работа, суровая дисциплина кузницы и глубокое чувство
любви к Антону преобразили ее. Как далека она была
от той, прежней Люси, девушки-мотылька! Остались раз¬
ве что смех да бойкое, острое слово. И теперь вот ее
никто не гнал учиться — сама пошла.
Раздался звонок. В класс вошел Дмитрий Степанович,
положил на стол папку и, окинув взглядом редко рас¬
саженных по партам учеников, проворчал: «Маловато!..»
После второго урока выяснилось, что учитель математи¬
ки не пришел, и группу распустили по домам. Сбежав с
крыльца, Люся остановилась подождать Антона, — она
не может больше оставаться в неведении, не может боль¬
ше гадать, надеяться. Она выяснит все. Костя Антипов,
неизменный ее поклонник, сказал ей, что Антон помчал¬
ся за Олениной, когда она уехала к морю. Но возможно,
что это не так, возможно, ошибся Костя или слишком
сгустил краски, ревнует ее. Где-то в глубине души оста¬
валась еще надежда на взаимность, — ведь она неплохая
девушка, красивая, ведь она первая его, Антона, любовь.
— Поедемте в город, — предложила она, глядя на
оранжевое половодье заката. — Мне бы хотелось с вами
поговорить...
— О чем?
Люся звонко и немного принужденно засмеялась:
— Ишь, какой хитрый!.. Так я вам сразу и скажу.
Поедем, побродим... Быть может, там и поведаю.
Антон согласился. Они миновали бульвар, спустились
в метро и доехали до станции «Белорусская».
В сгущающихся сумерках, на фоне угасающего зака¬
та, бронзовый Горький посреди площади вырисовывался
отчетливо, простой и по-рыцарски мужественный. За
углом начиналась улица его имени. Сразу во всю ее дли¬
ну вспыхнули цепочки фонарей. Заколебались, замелька-
ли автомобильные огоньки: справа — красные, слева —
белые, зеленые...
Сияли затейливые вензеля реклам, отовсюду слыша¬
лись гудки машин, шипение покрышек по асфальту, го¬
вор и смех празднично настроенных, нарядных и ожив¬
ленных людей. Антон и Люся были вовлечены людским
потоком в самую стремнину улицы.
Пересекая площадь Маяковского, они увидели вдали
на углу дома гипсовую фигуру девушки; сумрак скрады¬
вал не совсем изящные ее формы, даже серп и молот,
нелепо вложенный в ее руку скульптором, не был заме¬
тен. Сейчас создавалось впечатление, что она летит
ввысь, тянется до звезды, крупной и яркой, горевшей
над площадью Пушкина.
Разнообразные звуки жизни вечерней улицы точно вих¬
рем овевали Люсю. Ей нравилось идти рядом с Антоном,
спокойным, сильным, улыбающимся, и она безумолку
болтала, острила, влюбленно заглядывала ему в лицо.
— Люблю Москву до самого последнего закоулоч¬
ка!.. Видите, красный венчик зажегся в небе? Это на
шпиле высотного дома на Смоленской. — Помолчав не¬
много, она спросила тем же тоном: — Кто эта девушка,
с которой вы разговаривали, когда я подошла к вам?
Она похожа на амазонку, смелая, горячая, будто только
что спрыгнула с коня после стремительной скачки.
— Да, — согласился Антон неохотно, — красивая...
Она фрезеровщица.
На площади Пушкина они свернули налево, в сквер.
Возвышаясь над молодыми, окружавшими памятник ли¬
пами, поэт стоял, печально склонив голову, как бы при¬
слушиваясь к веселому говору людей. За спиной его
рвались вверх упругие струи фонтанов; переливаясь че¬
рез края огромной вазы, ниспадали в бассейн тяжелые,
шелковые ленты воды, пронизанные розовыми, зелеными,
фиолетовыми лучами.
Люся подвела Антона к бассейну, дуновение ветра
заносило в лицо прохладную водяную пыль. Она вспом¬
нила фонтан во Дворце культуры... У нее тоскливо сжа¬
лось сердце. Коснувшись подбородком плеча Антона, она
спросила вкрадчиво, шопотом:
— Ты еще любишь меня, Антон?
Антон не пошевелился, только лицо меняло выраже¬
ние от падавших на него отсветов:
— Не поздно ли спрашивать об этом?
— Нет, не поздно. Ведь ты любил меня, ты сам го¬
ворил мне об этом.
— Когда это было — помните? Да, я любил вас...
— Большая любовь не проходит...
— Прошла, Люся, — помедлив, признался он. — Вы
принесли мне много огорчений тогда, много боли... Но
спасибо вам, Люся, за то, что вы заставили меня обоз¬
литься на себя...
Люся отстранилась от него, произнесла с раскаянием:
— Тогда я была девчонкой, ничего не знала, не ви¬
дела... — И, не находя отклика в нем, она поникла, сжа¬
лась и прошептала: — Не любит... — Повернулась и мед¬
ленно побрела прочь, вышла из сквера и затерялась в
толпе.
Последние два месяца комплексной бригадой руково¬
дил Константин Антипов; он знакомил Антона с вновь
поступившими предложениями. Заявок было много, среди
них попадались дельные, глубоко продуманные, были и
пустячные, технически безграмотные. Антипов сказал,
что Олег Дарьин придумал интересную комбинацию сво¬
ей поковки, но предложение подал прямо в общецеховую
бригаду, Семиёнову.
Антипов выглядел обеспокоенным чем-то, говорил то¬
ропливым и изредка срывающимся голосом, стараясь не
смотреть Антону в глаза. Только тут Антон заметил и
отчетливо осознал, что технолог сильно изменился, каза¬
лось, он давно забыл о своей солидности и покровитель¬
ственно-небрежном тоне в обращении с товарищами.
Сбросив с себя несвойственную ему личину, он стал бо¬
лее естественным, движения выдавали юношескую, непо¬
средственную порывистость, горячность. От его прежнего
облика сохранилась лишь ровная ниточка пробора, раз¬
делявшая волосы; даже курточку со вставной кокеткой
надевал редко. Зато взгляд его сделался каким-то рас¬
терянным и печальным. Часто, обрывая шаг, он внезапно
останавливался и как бы чутко прислушивался к той
драме, которая разыгрывалась в его душе. Он жил под
тяжестью каких-то неразрешенных и мучительных дум.
Сейчас Антипов волновался потому, что не знал, как
начать разговор на другую тему. Отодвинув папку с чер¬
тежами и пояснениями к ним, он молча выписывал на
газете треугольнички и заштриховывал их. Антон ждал.
— Спросить тебя хочу, — сказал Антипов, все еще не
подымая глаз. — Я знаю: ты честный парень, прямой...
и товарищ хороший... Скажи мне, только открыто, прямо,
чтобы я сразу понял и не рассчитывал бы, не думал...
Ты любишь Люсю Костромину?
Озадаченный вопросом, Антон взглянул на часы:
— Неподходящее время выбрал ты для таких разго¬
воров, честное слово.
— Выдохся я, — сознался Антипов и улыбнулся как-
то просительно. — Терпение иссякло... А знать — вот как
надо! Понимаешь?..
Антон не осуждал его, наоборот, Антипов вызвал в
нем сочувствие и какую-то глухую тоску — было время,
когда он сам мог бы так же вот спросить другого, лишь
бы избавиться от гнетущих раздумий и мучений.
