бя полным ничтожеством: так оно подавляет тебя своим

величием, своей грозной силой. Человек перед ним —

лишь одушевленная песчинка: была и нет — сдуло вет¬

ром времени. А оно, море, вечно! Даже вот этот каме¬

шек переживет нас с вами: до нас трогало его множест¬

во рук, и после нас кто-то новый, незнакомый станет ка¬

саться его, гладить... А нас уж и в помине не будет...

Таня попросила умоляюше:

— Иван Матвеевич, милый, не надо, ну, пожалуйста,

не надо, все это я уже слышала от вас, да и читала

где-то. Зачем вы так принижаете человека? Должно

быть, это у вас идет от эгоизма... Почему вы не рассуж¬

даете по-другому: человек выше моря, потому что он

сам создает моря, значит он не песчинка.

Тонкие губы Семиёнова шевельнулись в снисходитель¬

ной улыбке:

Если вы имеете в виду Рыбинское так называемое

Море, то ведь это не море, а лужица, из середины кото-

рой видна колокольня... Но поскольку вы меня просите

не распространяться на эту тему, я покорно молчу,

Татьяна Ивановна... Только вы не дослушали до конца

я мою мысль. Что касается того, что человек якобы соз-

дает моря, так это, простите, чепуха, как если бы вы,

льстя себе, как человеку, заявили, что человек создает

планеты по своему усмотрению... Вот на этом берегу, где

у мы имеем счастье загорать, жили до нас целые народы:

одни вымирали, другие перекочевывали к иным берегам,

I а на их место селились новые; происходили битвы, мор-

водец Ушаков водил эскадры. Где-то тут тосковал Пуш-

кин. Бродил с посохом странника наш Максим Горький,

которому смеялось море. Ну, и ещё, раз-два и обсчёлся…

А мы с вами? Кто будет знать о нашем пребывании

здесь?

Таня разрушила крепость, кинула камешек в воду,

сказала, безнадежно вздохнув:

— Не понимаю, зачем людям знать о вашем пребы-

вании на курорте... Но уж если вы хотите, чтобы о вас

Щ непременно знали, тогда... прославьтесь, что ли... совер-

шите что-нибудь, сделайте открытие...

Семиёнов прервал ее:

— Об этом я уже думал... Для этого необходимо,

Татьяна Ивановна, быть первым. А это невозможно —

все первые места заняты...

Но не всегда Иван Матвеевич был настроен на фи¬

лософский лад. Выпадали минуты, когда он был весел

и остроумен, правда, острил он самым странным обра¬

зом. Однажды в предвечерний час в беседке группа от¬

дыхающих вела спор о прочитанных книгах, о мастер¬

стве московских артистов, дававших в санатории кон¬

церт. В паузу, когда все замолчали, приведя в порядок

свои мысли, Иван Матвеевич, завернув штанину, открыл

свою коленку и с видом солидного ученого, читающего

ученикам лекцию, произнес:

— Вот эта коленная чашечка — в высшей мере уни¬

кальное творение, единственная в своем роде; она состо-

ит из шестнадцати отдельных частиц и невозможно не

обратить внимание на исключительной красоты лепку.

Пракситель! — и ощупывал ее любуясь.

Присутствующие растерянно переглянулись, озадачен¬

ные неожиданностью, пауза затянулась, а Иван Матвее¬

вич вдруг разразился хохотом, один. Вслед за ним, не

выдержав, фыркнула смешливая Маруся и шепнула Та¬

не на ухо:

— Да он у вас псих!

Таня усмехнулась с горечью, чтобы скрыть смуще¬

ние, а позже, оставшись наедине с ним, спросила:

— Иван Матвеевич, зачем вы это сделали? Вы же

^мный человек.

Он оскорбленно вскинул голову, сжал губы:

— Что же мне теперь и пошутить нельзя... в вашем

присутствии?

— Но ведь это не смешно, это скорее... грустно.

Он обиженно замолчал, спускаясь за ней к морю.

Здесь было прохладно, море неторопливо и ровно взды¬

хало, тускло отсвечивало сталью. Изредка срывалась

крупная звезда и, вспахивая черную мякоть неба, падала

в море, и вода, казалось, шипела, гася ее, а Таня, глядя

на полет звезды, всегда опаздывала что-либо загадать,

Ориноко, оранжевым неярким фонарем висела в про¬

странстве луна, бросая на воду красноватую, едва колеб¬

лемую полосу. Вдалеке, озорно и дразняще перемиги¬

ваясь с луной, потухал и снова вспыхивал огонек мая¬

ка. Прошли мимо любителей ночных ванн: двое плеска¬

лись возле берега, осыпая друг друга фосфорическими

брызгами.

Купающиеся остались позади, в тишине слышались

таинственные ночные шорохи, и вздохи моря стали как

будто глуше, осторожнее. Умолкли сверлящие звуки

никад, кое-где бесшумно мелькали во мраке людские

тени...

И оттого, что все — и природа и люди — как будто

оробело, а тишина теплой ночи невыносимо тяжко дави¬

ла на душу. Тане хотелось кричать. Не надо ей этой ка¬

менной ограды, этого добровольного заточения! Ей хо¬

чется смеяться, слышать страстный шопот, а не этот раз¬

меренный, тошный голос...

— Я надеялся, Таня, что здесь, среди этой роскоши

и волшебства, вы раскроетесь передо мной, приблизи¬

тесь, а вы все такая же — ровная и прохладная, и сколь¬

ко я ни иду к вам, вы отдаляетесь, как мираж. Пра¬

вильно я говорю, или это мне только кажется?

Таня молчала, тихонько ступая по камням, точно

слова эти толкали ее в спину, не давая остановиться.

— Я бесконечно терпелив, Татьяна Ивановна, — про¬

должал Семиёнов, — мне давно надо было бы стать в

позу неоцененного, высказать вам свое резюме и гордо

удалиться, как в старой доброй драме... Но я этого не

делаю: жду, когда вы, подобно звезде в море, упадете

на мою грудь. Дождусь ли?

Тане хотелось закричать в лицо ему зло и уничто¬

жающе: «Не дождетесь!»

Но, повернувшись и увидев этого человека, застыв¬

шего в позе робости и готовности, сказала без гнева,

спокойно, но беспощадно:

— Извините меня, Иван Матвеевич, не могу я при¬

выкнуть к вам и знаю: никогда не привыкну. Давайте

расстанемся по-хорошему. А если вы не оставите меня,

я вас возненавижу! Не знаю, почему я не могла сказать

вам об этом раньше, — женская слабость, а может быть,

Елизавета Дмитриевна была рядом, сдерживала.

Иван Матвеевич ужаснулся:

— Я не могу поверить тому, что вы сказали... Это

шутка?

Тане вдруг стало легко и радостно, точно ее выпу¬

стили на волю, как ту бойкую синицу, для которой Иван

Матвеевич открыл клетку: перед ней во всю ширь — про¬

стор, лети, куда хочешь!

— Нет, Иван Матвеевич, это не шутка, — проговори¬

ла Таня. — До свидания! — и скрылась прошуршав

кустами.

— Погодите, дайте мне прийти в себя... Таня!

На другой день Таня вышла к морю одна. Иван

Матвеевич отыскал ее, чтобы потребовать от нее объяс¬

нений. Но, увидев приближающегося к ней Семиёнова,

Таня, скользя по камням, рискуя упасть, сползла в воду.

Иван Матвеевич поплыл за ней, но, оглянувшись,

увидел, что далеко оторвался от берега, от людей, за¬

боялся, лишь крикнул ей вдогонку:

— Таня, не плавайте далеко, вернитесь!

А Таня удалялась от берега все дальше, дальше, где

волны были массивней, выше, а вода чище и зеленей...

В это время Антон Карнилин, выйдя из санатория,

остановился на площадке. Он прибыл сюда вчера вече¬

ром. Длительный путь и волнения утомили его. Он усми¬

рил в себе желание немедленно отправиться на поиски

Тани, принял ванну и лег спать, лишь мимолетно взгля¬

нув на темное, глухо ворчащее море, распаханное попо¬

лам широкой бороздой лунного света. Спал он неспо¬

койно, тревожимый неумолчным шумом прибоя, неяс¬

ным ощущением близости чего-то огромного, грозного...

И вот наутро, после врачебного' осмотра, он вышел из

санатория и остановился на вершине лестницы.

Над морем, громоздясь одни на другие, заслоняя