неистов, напорист, подбадривал Илью Сарафанова, кря¬

кал, ухал, в короткие передышки пронзительно смеялся:

он все более походил на факира, с огнем и громом вы¬

полняющего свой самый трудный номер.

Однажды на вечере кузнецов во Дворце культуры, си¬

дя в буфете, Камиль увидел появившегося там Фирсоно-

ва, ударил по столу кулаком, приказав приятелям:

— Сиди тихо!

Задевая за углы столов, он неудержимо и косолапо

ринулся к Алексею Кузьмичу, подступив, почти пропел,

широко улыбаясь:

— Ты хитрый человек, хороший человек! Зачем гля¬

дишь строго, секретарь? Давно Камиль не пил пива —

денег нет. Теперь деньги есть — Камиль пиво пьет. За

твое здоровье пьет! Спасибо тебе, секретарь! Теперь, что

скажи — все сделаю по-твоему. Что спроси — все отдам.

Сердце спроси — сердце отдам, на!—Он бухнул себя по

широченной гудящей груди.—Давай выпьем, Кузьмич!

Не хочешь? Тогда целоваться давай за дружбу.

Фирсонов вышел, с добродушным осуждением покачи¬

вая головой и усмехаясь.

...После сигнала Камиль, отшвырнув клещи, сунул ру¬

ку в разбитую половинку окна, схватил горсть снега,

смял, откусил кусок, остальное приложил к пылающим

щекам.

— Скоро буду вызывать Фому твоего на поединок, —

известил он, подмигивая Антону. Подошедший Фома

Прохорович одобрительно кашлянул, ответил:

— Давно пора.

Саляхитдинов отправился мыться, а к Полутенину

Василий Тимофеевич привел молодого парня и сказал:

— Вот тебе, Прохорыч, новый нагревальщик. Учи

его... — Повернулся к Антону, вытянул из нагрудного

кармана книжечку и, заглянув в нее, распорядился: —

А тебя, гляди, парень, освобождаю от работы сроком на

три дня: походи по цеху, поучись — и на молот.

— Мне есть у кого учиться, — с обидой за Фому Про¬

хоровича ответил Антон.

— Делай, что тебе велят.

— Тебе дельно подсказывают, — поддержал Фома

Прохорович. — Есть такие артисты, Антоша, — залю¬

буешься! Дарьин, например, присмотрись-ка к нему.

Новый нагревальщик встал к печи. Познакомив его

с приемами работы, Антон пошел вдоль корпуса, мимо

выстроившихся с обеих сторон огнедышащих, ревущих

громад; красные брызги окалины бились в железные пре¬

дохранительные щиты, сыпались под ноги, на чугунные

рубчатые плиты пола и гасли, превращаясь в синие бле¬

стки.

Оглушительная пушечная пальба не смолкала ни на

минуту, и в железные ящики валились дымящиеся ступи¬

цы, поворотные кулаки, коронные шестерни, шатуны, ва¬

лики, фланцы и множество других поковок — части буду¬

щих машин. Работа людей, стройная и красивая, как

'песня, захватывала и увлекала Антона. В плавных и му¬

жественных движениях кузнецов виделось что-то бога¬

тырское, победное.

Вот самый огромный, агрегат, умно и сложно оплетен¬

ный конвейерами, изогнутыми монорельсами со свесивши¬

мися цепями и крюками. Здесь штампуется, коленчатый

вал — самая громоздкая и тяжелая поковка. Подземные

толчки здесь резче, явственнее, полотнища пламени от

ударов захватывают пространство шире, жарче. Над мас¬

сивной печью неугасимо и метельно вихрится, бьет ввысь

огонь; на одном конце ее загружают длинные холодные

стержни, на другом вынимают их белыми от нагрева.

Двадцать крепких, плечистых парней на трех молотах и

двух прессах'мнут, плющат сталь: обвал, обвал!—сотря¬

сает пол первый молот, проворные руки хватают красную

глыбу, и другой молот вторит с еще большей яростью:

залп, еще залп! И коленчатый вал, четко и красиво изог¬

нутый, обрезанный под прессом, виснет на крюках, потом

серый, поблекший, медленно уходит по подвесному кон¬

вейеру в отделение термической обработки.

Антон постоял тут, наблюдая слаженную, до послед¬

него поворота рассчитанную работу кузнецов, и с неохо¬

той побрел в бригаду Олега Дарьина.

Попав на завод, Антон надеялся, что Дарьин, как ста¬

рый товарищ, поможет ему быстрее освоиться в цехе,

постичь тайны профессии, и они, молодые, смекалистые,

полные сил, пойдут бок о бок, поведут за собой осталь¬

ных— будут советоваться, изобретать, выдумывать. И

они сблизились вначале, как бы подружились: встреча¬

лись в цехе, Антон часто заходил к Олегу домой.

— Самое главное в нашем деле — это не подпускать

никого, не давать забегать вперед, — поучал Олег покро¬

вительственно. — Увидишь, что кто-то вырывается впе¬

ред — осади, то есть поднажми сам.

— Это что же, твоя трудовая программа? — спросил

Антон.

—• Можно сказать, выстраданная, — подтвердил Олег.

— А как же иначе, посуди сам. Давай разберемся... Жить

просто, как все, серо, ровно — неинтересно; один раз жи¬

вем. Мне больше по душе другое... Вот идет, скажем, по

корпусу чисто одетый человек, видно, что не наш, не за¬

водской, поглядывает по сторонам; и я уже вижу—¦ это

газетчик, и знаю — ищет меня. Поговоришь с ним, рас¬

скажешь кое-что... Смотришь, через несколько дней в га¬

зете про тебя очерк написан или фото твое красуется...

Люди смотрят, читают... Разве это плохо? Тут, брат, нет

никакой подтасовки, я ведь в работе злой, ты знаешь,

себя не пощажу... А если другой вырвется вперед — зна¬

чит, о другом будут писать...

— А как же ты со мной-то делишься? — спросил Ан¬

тон насмешливо. — А вдруг я забегу вперед?

— А я с тобой не всем делюсь, — засмеялся в ответ

Олег. Но в этом шутливом ответе заключалась вся сущ¬

ность Дарьина, и это Антону не понравилось.

Со временем стена отчуждения между Олегом и Ан¬

тоном незаметно становилась все выше и глуше. Антон

был уверен, что Дарьин преуспевает только потому, что

на него устремлены взгляды других людей. Лишить его

особого внимания — и он поблекнет, засохнет... Жизнь

напоказ возмущала Ануона больше всего. Его злило пре¬

небрежительное отношение Олега к людям, стоящим ни¬

же его, в частности к нему, Антону, а главное, к своей

жене Насте, скромной, тихой, работящей женщине, — он

как бы подчеркивал, что женился не из любви к ней, а

из милости.

Поженились они полтора года назад. Олег жил в за¬

городном бараке, в общей комнате, где помещалось чело¬

век сорок. С Настей он познакомился в цехе, когда она

неделю работала в его бригаде. На него, лучшего кузне¬

ца завода, резкого, грубоватого и от этого казавшегося

смелым, она смотрела с обожанием. Ему льстило, когда

она робела перед ним, почти трепетала, и понравилась ее

доброта. Они встречались около года, — Олег все ждал,

когда ему дадут комнату. Но дом все еще строился, а

время шло. И Настя из девичьего общежития перебра¬

лась к нему. Они перенесли койку в угол, устроили из

простыней нечто вроде ширмы, — хотелось иметь хоть

какой-нибудь свой уголок, где можно остаться наедине.

Олег был с ней ни добр, ни ласков, ни слишком груб —

безразличен. Настя присматривалась к нему ожидающим

взглядом, скрывая в душе и тоску, и боль, и разочарова¬

ние. Радостная семейная жизнь не получилась...

Антону всегда было немножко жаль ее; ему неловко

было видеть, как она старалась угодить мужу, повинова¬

лась не словам его, а лишь взглядам. Но иногда в гла¬

зах Насти проскальзывало что-то отчаянное, решитель¬

ное, что зрело в ее душе, и думалось; вот-вот вырвется ее

истошный, возмущенный крик. Неприязнь к Олегу возра¬

стала.

Как-то вечером, подходя к Дворцу культуры, Антон

увидел у входа Олега Дарьина, грубо и заносчиво кри¬

чавшего на билетершу:

— Нет у меня билета, забыл! Дарьин я, кузнец, зна¬

ете? Вон портрет мой висит, оглянитесь!