— Не забудьте, — ответил Макс, — что наводнение уже несколько раз замедлялось, а потом двигалось дальше с еще большей скоростью.
Они стояли, как люди, спасшиеся от кораблекрушения, прижавшись друг к другу, еще дрожа от пережитых ужасов. Они были так разбиты усталостью, что малейший жест вырывал у них крик боли. Они удивленно смотрели друг на друга, оглядывая свои рваные одежды, изодранную в клочья обувь, израненные руки. Теперь, когда чувство близкой опасности миновало, к ним вернулась способность вспоминать. Мысли, которые неясно шевелились в голове во время бегства, захватили их целиком. Им представилась картина всеобщего бедствия: весь мир под водой, исчезнувшие города… Париж! Лондон!.. Рим!.. Флоренция!.. Женева!.. Ах, Париж! А люди?.. Несколько оставшихся в живых существ, затерянных на вершинах, зовущих о помощи и лишенных возможности сообщаться друг с другом… Раздирающий душу образ любимых лиц обрисовывался с отчетливой ясностью… Что с ними сталось?..
— Мой брат… — прошептал задыхающимся голосом де Мирамар.
И жалобно продолжал:
— Моя маленькая Жермена…
— Мои родители… — простонал Макс.
— Наши друзья…
Ева думала о Жане Лавореле. Она вспомнила, что он хотел взобраться на Южный Зуб. Остался ли он жив? Ютится ли он где-нибудь на одной из этих вершин?
Они хранили тяжелое молчание, и каждую минуту перед ними раскрывались новые картины бедствия.
— Спасены… Но на сколько времени? — произнес вдруг Губерт.
Эти слова поставили их лицом к лицу с действительностью, и взгляды их устремились на долину, служившую им убежищем.
Зажатая между пустынными рядами Южного Зуба и цепью снежных вершин с прилегающим к ним величественно сверкающим ледником, долина Сюзанф поднималась отлогим скатом к перевалу, высокая стена которого закрывала горизонт. При ярком солнце она открывалась целиком: без единого деревца, сверкающая и голая, с хмурой скалистой почвой, на которой среди жидкой травы виднелись редкие пучки ярких цветов. Поток, падающий с ледника по отвесным стенам, наполнял тишину однообразным шумом. Насколько охватывал взгляд, нигде не виднелось человеческого жилья, если не считать убогой хижины, затерянной между скал в пустыне сланца и льда.
Все молчали, охваченные тяжелым унынием. Они не заметили, как подошла к ним своим крупным бодрым шагом Инносанта, крепкая и сильная, несмотря на свой возраст. Она подумала, что они любуются горами, к которым она питала особую привязанность.
— Большой Рюан, Малый Рюан и Башня Сальэр, — перечисляла она машинально, возвращаясь к своим привычкам проводника. — Иностранцы говорили, что это одно яз прекраснейших мест на Земле…
— На нашей бедной Земле, которая поглощена водой, — прошептала Ивонна.
Инносанта остановилась на полуслове. Среди этой группы измученных людей ее высокая фигура выделялась с особенной резкостью. Ее суровое лицо застыло. По щекам скатились две медленные слезинки. Она окинула мысленным взглядом Иллиэц, его деревню, церковь и маленькое кладбище на террасе, склоненной к долине, где она рассчитывала когда-нибудь упокоиться.
— Мы здесь не при чем, — отрывисто сказала она. — Это великое несчастье…
Наступило молчание.
Ивонна встала и положила руку на плечо сестры:
— Идем к маме, — сказала она.
После полудня старый Ганс сообщил, что вода стоит неподвижно.
— Надо здесь устроиться возможно лучше, чтобы прожить несколько дней до спадения воды, — сказал Макс, уже занятый мыслью о существовании.
Коснулись вопроса о пропитании.
— Скот-то есть: взгляните на всех этих овец!
Инносанта указала на большие желтые массы, двигавшиеся на верхних террасах. Стада коз рассеялись по всем склонам Южного Зуба. А выше мелькали более легкие силуэты, убегавшие к высотам.
— Серны тоже, — сказал пастух.
— И птицы, — воскликнула Ивонна.
Они взлетали над скалами целыми стаями, и шорох их крыльев казался шелестом шелка. Воробьи усеивали каменистую почву черными точками, летало множество голубей, и медленно кружились хищники.
— Их-то всех кто предупредил? — шептала Ивонна.
— А кроме этого, у меня есть куры, которых я принесла с собой, — сказала Инносанта с широкой улыбкой.
— Ну! — откликнулся Макс, — значит, мы не умрем с голода.
— Зато можем умереть с горя, — тихо сказала маленькая Ивонна.
Мужчины вытащили из карманов коробки со списками. Но как поддерживать огонь в этой долине, где росло только несколько пучков рододендрона?
— Вот что, дети, — приказала Инносанта, — идите к Новым Воротам и соберите все сухие рододендроны, какие только найдете!
Бармацские ребятишки сняли сапоги, чтобы чувствовать себя свободней, и побежали взапуски…
Сумерки надвигались медленно, как бы спускаясь с высоких гор, которые исчезали одна за другой. На мужчин и женщин, сидевших около хижины, напала бесконечная грусть. Ни костер из хвороста, ни крики детей вокруг Инносанты, жарившей козленка, не могли рассеять их уныния. Одни молчали, другие переговаривались вполголоса. Де Мирамар снова взял свой портфель и крепко прижал его к себе. Гувернантка, исчезнувшая было на весь день, требовала свой зонтик, который она никогда не сможет заменить другим… Роза и Виржини, наплакавшись вдоволь, неподвижно сидели около госпожи де Мирамар, находившейся в бессознательном состоянии. Ивонна отказалась от кружки молока. Ева с ужасом ожидала наступления ночи, которую нужно было провести в тесной хижине. Мать, сестра, гувернантка и несколько крестьянок… Все окажутся так прижатыми друг к другу, что нельзя будет даже вытянуть ноги. И тут же дети… Накануне большинство крестьянок провели ночь, сидя на своих мешках около хижины, защищавшей их от ветра. Но сегодняшняя ночь обещала быть более холодной…
Губерт тоже вздрагивал при мысли провести эту ночь под открытым небом. Указывая на меркнувшее пламя догоравшего хвороста, он вздохнул:
— Наш первый и последний огонь…
— Я хорошо знаю, где есть дерево! — отозвался пастух Иг-нац. — Завтра я пойду его искать.
Эти слова, казалось, пробудили энергию Макса:
— Я тоже знаю… Я пойду с вами…
Оба мысленно видели перед собой пространство серой воды, где плавали стволы деревьев, доски, бесчисленные обломки…
— Надо будет пилить… — добавил пастух. — У меня только нож…
— Смелей, Ева! Мы завтра улучшим наше жилье, — прошептал Макс на ухо своей невесте.
Она попыталась улыбнуться. Но тоска сжимала ей грудь, и остальные были удручены не меньше. Горы давили их своим безмолвием. А недалеко от них простиралось другое неизмеримое безлюдье — пустыня неподвижной воды с плавающими по ней мертвецами.
— Внезапное поднятие морского уровня! — сказал неожиданно де Мирамар, выйдя из оцепенения. — Ужасное поднятие морского уровня! Еще ужаснее, чем при Ное!
Его слова были встречены молчанием.,
— Да, — добавил ученый своим обыкновенным ровным и авторитетным голосом, — симптомы сейсмического наводнения очевидны: море вышло из своих берегов на громадных пространствах и в своем сильном порыве унесло за собой все… Этому явлению несомненно предшествовало землетрясение, которое мы не могли наблюдать…
Они сгруппировались вокруг него и слушали с таким напряженным вниманием, какого никогда не проявляла аудитория Сорбонны. Послышался почтительный голос госпожи Андело:
— Значит, вы думаете, что вода спадет, и что море вернется в прежние границы?
— Через сколько же времени? — воскликнул Макс.
— В Библии сказано — через сто пятьдесят дней, — решилась сказать Ева.
— Рассказы о потопе в этом пункте противоречивы… Разве дни библейского сказания были действительно днями? Известно одно: при поднятии морского уровня после движения воды вперед, всегда следует движение назад… Это странно, — добавил он, — но я не думал, что теория Сюэса подтвердится с такой очевидностью. Я считал серию катаклизмов, прерывавших нить цивилизаций, законченной. Луи Андело судил правильно…
