Теперь пришел черед удивляться Инглориону:

— Вы читаете книги? Может быть, и баллады слагаете?

— Книги читаем, — сказал орк. — А баллад не слагаем. Мы по-человечески не поем. Ладно, пойдем уже.

Инглорион согласно кивнул и встал. Орк обмотал веревочку вокруг запястья, закинул ремень сумки на плечо и защелкнул пряжку на поясе с мечом. Эльф вышел за ним из комнаты, в которой провел ночь.

…Самой странной чертой этого подземного поселка Инглориону показалось именно отсутствие настоящих странностей. Здесь, разумеется, царил подземный полумрак, но глазам эльфа хватало света, можно было рассмотреть все мелкие детали, и он оглядывался, глазел по сторонам, помимо воли ожидая, что взгляд наткнется на какую-нибудь тяжело описуемую мерзость, которая все объяснит. Инглорион сосредотачивался и напрягал внимание, но вокруг был просто поселок, поселок во время войны, и только. Посреди пещеры не валялись гниющие трупы; никакой монстр не творил отвратительных чар, не вызывал Порождения Зла и не резал над пылающей бездной человеческих детей. Обитатели поселка даже не думали нападать друг на друга, чтобы убить или насмерть замучить. Твари занимались до нелепости будничными делами.

У источника несколько молодых орков стирали в корытцах одежду, а по ходу стирки визжали, огрызались и брызгали друг на друга водой. Они показались Инглориону чем-то похожими на человеческих подростков, и это ему совсем не понравилось. В кузнице стоял красноватый полумрак, на камне около решетки плясали отсветы горна; оттуда слышалось буханье больших молотов и звон малого, между ударами эльф расслышал шуршание лезвия по шлифовальному кругу — и это тоже были нормальные звуки любого поселка в тяжелые времена.

Под тусклым синеватым светильником маленький орк с металлическими колечками в ушах — может, серьгами? — и таким же колечком, продетым сквозь кожу под нижней губой, сидя на корточках, кормил кусочками чего-то темного нескольких громадных крыс. Гадкие звери с поразившей Инглориона доверчивостью опирались лапами на его ноги, цеплялись за пальцы и, взяв подачку, садились ее поедать, как белки, свернувшись пушистым комком и расстелив длинные голые хвосты по каменной плите. Выглядела эта забава довольно противно, но и в таком зрелище эльф не усмотрел ничего чрезвычайного: орк возился с крысами, как человек с котятами, с какой-то даже ласковостью, осклабив длинные клыки и поглаживая когтистыми зелеными лапами бурые крысиные спины.

Паук между тем увидел вооруженных тварей, явно пришедших сверху, обрадовался, издал приветственное урчание и обнюхался с беловолосым монстром в грубых доспехах из кожи, проклепанной железом. Они не сочли нужным общаться так, чтобы эльф мог понять — хрюкали, каркали, рычали, толкались и скалились, но, по-видимому, донесли друг до друга какие-то невнятные сообщения. Паук ухмыльнулся Инглориону и сказал:

— Сегодня наверху хорошо. Тихо и солнце светит. Тепло.

«Они беседовали о погоде», — подумал эльф и подавил нервный смешок.

— Тебе нравится солнце? — спросил он. — Не знал, что орки его любят.

— Я люблю, когда тепло, — ответил Паук даже, пожалуй, весело. — И свет люблю. А что?

— Ты же — порождение Тьмы, — сказал Инглорион. — И мне странно.

Паук совсем по-человечески пожал плечами.

— Когда тепло и светло, почти всем приятно, — сказал он. — Даже крысам.

— Нетопыри живут во мраке, — возразил эльф. — Им, к примеру, свет ненавистен.

Паук пнул его в плечо так, что Инглорион вынужденно сделал шаг в сторону.

— Они просто спят днем, — заявил он. — Отсыпаются днем, чтобы ночью охотиться. Их добыча появляется ночью, мотыльки, комары, понимаешь? Так что же, прикажешь им любоваться солнцем на пустой желудок, чтобы понравиться тебе?

— Нетопыри мерзкие, — упорствовал Инглорион. Он смутно ощущал какое-то странное неудобство, почти недомогание, но никак не мог сообразить, в чем дело. — Отвратительные твари с отвратительными повадками.

— Нетопыри милые. — Паук мотнул головой и дернул эльфа за руку в узкий коридор, закончившийся вырубленной в скале винтовой лестницей. Стеклянные шары в тесаной стене освещали ее тускло и слабо. Пришлось подниматься в полутьме, едва ли не на ощупь. — Чем они тебе не угодили? Они смешно пищат, у них рожицы забавные, у них очень хорошие уши, даже лучше наших. Они отличные охотники, они летать умеют. Хорошо же уметь летать, а?

— О да! — буркнул Инглорион, у которого на бесконечной спирали лестницы закружилась голова и ноги заныли, что было непривычно и чудовищно неприятно. — Очаровательные зверушки! Просто не хуже пташек! Ловят комариков, пищат и все такое! Одна маленькая деталь: они служат Злу.

— Тебя послушать, так все служат Злу! — фыркнул Паук, вероятно, сделанный из железных рычагов и передвигающийся быстро и ритмично. — И все отвратительные. Ты не слишком-то любишь живых существ.

«Вот это замечательно, — подумал Инглорион потрясенно. — Я живых существ не люблю! А орки их любят. На обед, надо полагать. Как можно нести такой вздор?!»

В этот момент Паук остановился перед глухой стеной так резко, что Инглорион, поднимавшийся следом, едва не налетел на него. Орк обнял стену лапами, проделал нечто, в высшей степени напоминающее колдовские пассы, и в стене открылся узкий проход, а за ним ослепительно сияло голубое горное небо.

Паук вышел, и Инглорион вышел за ним, сумбурно думая одновременно об орочьих грязных чарах и о возможности сбежать. За спиной эльфа опустилась каменная плита — почти бесшумно, но с ощутимым жутковатым движением вытолкнутого воздуха, — и Инглорион увидел себя стоящим на каменном карнизе шириной шага в четыре, а под карнизом то ли клубился густой туман, то ли неподвижно стояли облака.

Головокружение усилилось до нестерпимости, и эльф невольно сел на горный склон, поросший багульником и лавандой, глубоко вдыхая чистый холодный ветер с запахами дождя и трав. Рядом с ним стоял орк, один-единственный орк, и Инглорион подумал, что настал очень подходящий момент для попытки освободиться. Но подумалось как-то лениво и вяло; эльф чувствовал себя разбитым и больным, сидеть казалось приятнее, чем двигаться, а самое главное — надо было обезоружить и убить орка и почему-то совершенно не было сил и правильной ненависти для убийства.

«Пуща так далеко, — подумал Инглорион, усаживаясь поудобнее. — Нужно будет перебираться через эти Тьмой проклятые горы, которые кишат рабами Зла — а я так нездоров… будет слишком тяжело… Чересчур много крови и грязи за прошедшие дни…» Некстати вспомнился бой на мосту, резня, взрыв, летящие ошметки человеческих тел — на миг стало муторно, и эльф удивился тому, насколько ему дурно и насколько он стал чувствительным по пустякам…

Хотя, вдруг пришло ему в голову, почему, собственно, человеческие смерти — такой уж пустяк? Ведь люди, вероятно, по-своему хотят жить, цепляются за свое краткое никчемное бытие… им, наверное, все-таки не хотелось умирать, да еще так, от дикой боли, сознавая, что битва проиграна…

Инглорион вспомнил свое собственное отрешенное спокойствие в тот момент, когда земля ушла из-под ног и он едва успел ухватиться за какие-то корни, торчащие из развороченной скалы, и вдруг содрогнулся от запоздалого ужаса. Как бы он летел вниз, целую милю вниз, возможно, ударяясь о торчащие валуны, ломая кости, и в конце концов разбился бы вдребезги, так, что тело бы просто расплескалось вокруг…

Если бы не этот орк…

Инглорион обернулся. Паук сидел на корточках, озирался, принюхивался к ветру, раздувая ноздри и выпятив кабанью челюсть. Из его пасти торчала былинка, он жевал ее стебелек; грубая морда, располосованная старыми шрамами, показалась Инглориону задумчивой и сосредоточенной.

— Паук, — окликнул эльф, — о чем ты думаешь? Ты ведь думаешь?

Орк обернулся, выплюнул изжеванную былинку и ухмыльнулся.

— Тихо как, — сказал он и почесал за ухом. — Тут ни людей, ни таких, как ты, еще не было. Так тихо, будто войны и нет, да?

— Тебя это должно огорчать, — предположил Инглорион. — Ты скучаешь по войне, не правда ли? Скучаешь по убийствам?