Гришка же, уверовав в престол московский, оженился на дочери палладина Сандомирского и, понуждаемый иезуитами в свите своей, изготовился насадить на Руси богопротивную веру римскую, угрожая всем несогласным лютой смертью. Повинуясь воле народной, он, Василий Шуйский, поддержанный всей знатью и с благословения святой православной церкви, собрал силы великие и разбил в 1606 году самозванца и взял у него собственноручные бумаги, где содержались все его козни злодейские, а также письма от папы Римского и кардиналов его, о том же толкующие.
В этом письме Василий Шуйский, уже воцарившись на московском троне, не сообщал, как был убит Лжедимитрий. В народе уверяли, что ему срубил голову его писарь, ставший во главе заговора в Кремле. Случилось это на рассвете шестого дня после свадьбы Гришки. (Лермонт завязал узелок на память: самое опасное время в Кремле — предутренний час, вот когда надобно обходить караул.) С ним был убит и годуновский воевода Петр Федорович Басманов, перекинувшийся к нему под Кромами. Почти все москвичи помнили, что уже утром их голые изувеченные тела лежали на лобном месте, причем срамота была прикрыта рогожей.
Невезучему Царю Шуйскому пришлось защищать царство и от второго названого Димитрия. Дважды осаждали восставшие Москву: в 1608-м и 1610 году.
Этот второй Лжедимитрий был так ловок, что его пустила на свое ложе вдова первого Лжедимитрия, хотя он ни капли не был похож на Гришку Отрепьева.
Тем временем, стремясь избежать войны с сильнейшим противником и «унять христианскую кровь и жить в тишине и покое», Шеин вел переписку с Андреем Сапегой, оршинским старостой, и Александром Гонсевским, старостой Белижа, улаживая бесконечные пограничные споры. Одновременно он умело вел напряженную разведку Пограничья, засылал в Оршу, Велиж, Могилев, даже в Варшаву своих соглядатаев. Один из его верных помощников, Юрий Буланин, направленный с листом Шеина к пану Гонсевскому, выведал в Велиже, что король Жигимонт собирается отправить из Вильны королевича Владислава на Москву будто бы с посольством к Царю Василию Шуйскому, а на Москве королевич свергнет Царя и сядет на его место, на Московское государство. Гонсевский засылает своих лазутчиков в Смоленск, склоняя смолян к измене и передаче Смоленска польскому королю.
Разведкой у Шеина ведал товарищ воеводы, молодой, да бывалый князь Горчаков.[76] Вдвоем Шеин и Горчаков доносили Царю, что лазутчики-крестьяне, русские и белорусы, из Орши, Мстиславля, Дубровны, Копыси и их «сходники», то есть платные и тайные подручные, которые сходились с лазутчиками в условленных местах и передавали им добытые сведения о польско-литовских делах и замыслах против Смоленска и Москвы, сообщили тревожные вести о сборе по всей Речи Посполитой денег для похода на Москву.
В 1609 году Симон Гонсевский, брат велижского старосты, вторгся в пограничные смоленские волости, Шучейскую и Порецкую, вместе с именитыми польскими панами, ворачи и государевыми изменниками Хрипуновыми. Ляхи и предатели жгли деревни, грабили и убивали крестьян, объявили, что захваченные области отведены к велижскому рубежу. Вновь Шеин слал Александру Гонсевскому листы, жалуясь на нарушение перемирных условий и требуя, чтобы тот вывел своих людей из Московского государства.
В ответном листе велижский староста писал:
«Ты хочешь, чтоб польских и литовских людей вывести из Москвы, а я спрошу у тебя: каким способом? Если грамотами королевскими, то таковые уже были им посланы; король хотел послать еще гонца и приказал мне переговорить с тобою о том и обо всем добром деле на съезде. И вы сами от того бегаете, держась своего московского обычая: брат брату, отец сыну, сын отцу не верите; и тот обычай привел Московское царство к теперешней великой погибели. А потому я к тебе о том пишу, что сам знаю все московские обычаи: в нашем народе не так…
…Зная, что у вас от ваших Государей и от народа нет такой доверенности, какая есть у нас, и что ты сам по себе по обычаю московскому не можешь выслать на съезд со мной, я писал тебе, чтобы ты объявил об этом архиепископу (смоленскому) и другим смольнянам и с их ведома устроил съезд; но и это не помогло. Припоминая себе дела московские, к которым, будучи в Москве, пригляделся и прислушался, также и нынешнее ваше поведение видя, я дивлюсь тому: что ни делаете, все только на большее кровопролитие и пагубу своего государства…»
Этот и другие листы из переписки Шеина и Горчакова с Гонсевским и Сапегой Лермонт тщательнейшим образом переписал для своей истории. Среди донесений Царю Василию Шуйскому были письма лета 1609 года о покорности Царю жителей Торопца, передавшихся ранее Тушинскому вору, и о разгроме ляхов под Дорогобужем войском князя Барятинского и Ададурова и взятии им Вязьмы.
Шеин как никто другой знал польские дела, сидя в Смоленске под боком у Польши и засылая в Речь Посполитую лазутчиков. Особенно ценные вести постоянно присылал ему некий Ян Войтехов, человек вельми мудрый, понимавший, что король не только желает посадить своего сына Владислава на московский престол, но и покорить для польской короны и для римской церкви всю Московию. Собирал Войтехов вести и о «крутиголове Димитрии», который надеялся добыть Москву весною 1609 года. Войтехов, подкупленный Шеиным, не стеснялся напомнить смоленскому воеводе о мзде за свои вести. «Пришлите мне, — писал он по-польски, — бобра доброго черного самородного…»
Бывало, что Войтехов слал и ложные вести, а нарочно или не нарочно, сказать трудно. Так, отписал он, будто Мнишек именем Димитрия, зятя своего, присягнул отдать короне Смоленск и Северскую землю и тем удержал поляков от войны и желания посадить Владислава на царство Московское.
Когда до Шеина дошло, что Царь Василий Шуйский заключил со свейским королем Карлом IX вечный союз против Польши, он понял, что ему надо ждать в Смоленске скорого прибытия короля Польши и Великого князя Литовского Жигимонта III к воротам Смоленска. Из Варшавы ему доносил пан Ян Войтехов, что Жигимонта зовут в Москву бояре, перепуганные Болотниковым и Тушинским вором, поднявшими против них всю чернь, почти все простонародье. Шеина несказанно бесила вероломная трусость бояр, готовых помочь Жигимонту покорить Московское государство из смертного страха перед простым народом, доведенным ими же до отчаяния и бунта.
В июле лазутчики донесли Шеину, что велижский староста Александр Гонсевский приводил жителей пограничных смоленских волостей к присяге Жигимонту и что Гонсевский идет с нарядом на Смоленск и сам король туда нагрянет в августе.
Гетман Станислав Жолкевский отговаривал короля в Минске от похода на ключ-город, считая Смоленск неприступной твердыней, но в Минск примчался гонец от Гонсевского: Смоленск остался беззащитен, поскольку Шеин отослал почти всех своих ратников Скопину! Король немедля выступил в поход. В Орше он встретился с канцлером своим Львом Сапегою, и тот тоже убеждал его спешить походом: Смоленск, словно яблочко спелое, сам в руки упадет. 16 сентября 1609 года лазутчики Шеина и Горчакова предупредили воевод о походе на Смоленск войска во главе с королем Жигимонтом.
Сапега пришел первым под Смоленск 19 сентября. 21 сентября пожаловал и сам Жигимонт. Теперь под стенами крепости стояли пять тысяч польской пехоты, двенадцать тысяч коронной конницы, десять тысяч запорожских казаков, тысяч до двух литовских татар.
Началась осада Смоленска первоклассным войском честолюбивого и воинственного короля польского Сигизмунда III, мнившего себя великим полководцем. Ударную силу королевского войска составили двенадцать сотен польско-литовских рыцарей — цвет шляхетства Речи Посполитой, большой отряд немецких ландскнехтов-копейщиков, гроза пехоты, быстрая как вихрь конница из литовских татар, десять тысяч не знавших страха вольных казаков, присланных Запорожской Сечью, во главе с кошевым атаманом. И все это отборнейшее войско почти два года беспомощно топталось под неприступными стенами Смоленской крепости.
