— В семьдесят восьмом меня пригласили принять участие в слушаниях о Демократической Кампучии в Осло. Меня довольно резко раскритиковали, а остальным участникам раздали разгромную статью о моей книге. Потом в интервью Торбену Ретбёллю[28] я повторил, совершенно искренне: да, не исключено, в чем-то я ошибался. Трудно корректно описать революцию в деталях — будь то камбоджийскую или французскую. На следующий день в газетах сообщили: «Поншо признает, что заблуждался». Честно говоря, с этими людьми, с этими маоистами, было бесполезно о чем-либо спорить.
Революция победила и потерпела поражение. Франсуа Поншо продолжает работать в стране — такой, какой революция оставила ее после себя. Он лично участвует в восстановлении километровых оросительных каналов, построенных красными кхмерами. За кубический метр вывезенной земли и ила люди получают несколько килограммов риса.
— Каналы мелковаты и местами запущены. Однажды, когда я приехал туда, они встретили меня старыми рабочими песнями времен красных кхмеров и сказали, что это как при Пол Поте. Я сказал, что мне стыдно. «Вы вкалываете, как рабы, чтобы не умереть с голоду, а вон там стоит экскаватор, который за минуту сделал бы то, что вы делаете целый день. Мне стыдно, что такое возможно в двадцать первом веке». Но они ответили: «Нет-нет, не говори так. Если бы ты нанял экскаватор, деньги пошли бы хозяину, а нам было бы нечего есть». Они копали два месяца и проделали неимоверную работу. Позднее я говорил с другим начальником коммуны и предложил ему экономическую помощь, если он восстановит плотину, построенную красными кхмерами. Он отказался. «Это была идея красных кхмеров, а этим мы сыты по горло». Я ответил: «Конечно, но вода бесцветна — она не красная, не синяя и не белая. Если вы передумаете, имейте в виду, что мое предложение остается в силе». Через некоторое время он нашел меня. Теперь у них четыреста гектаров возделываемой земли, против прежних трехсот.
Он ненадолго замолкает.
— Работа, проделанная красными кхмерами, не была идиотизмом, идиотизм — только их идеология. И то, как они обращались с людьми. Коммунистический бред. Но не все, что они делали, было бессмысленно.
195.
ОРГАНИЗАЦИЯ — ПОВЕЛИТЕЛЬ ВОДЫ, ПОВЕЛИТЕЛЬ ЗЕМЛИ!
196.
Внешне он ничем не отличается от других, но это не так. Одну ногу он занес на небольшой мотоцикл. Машина сверкает чистотой. На левом запястье часы. Он молод, просто одет и слегка улыбается. Рядом другой мужчина — собирается сесть за ним.
В стороне от них проходят люди с велосипедами, одетые в черное. На одном багажнике — канистра с бензином.
Снимок сделала Анника Андервик у паромной переправы в Прек Кдаме. Красиво схваченное движение. Улыбка, садящийся на мотоцикл мужчина.
Это могло происходить где угодно, когда угодно. Переправа, люди, спешащие по своим делам на другой берег. Но есть одна деталь, которая меняет наше отношение к снимку. Наручные часы.
Ключ к пониманию этой фотографии.
В 1978 году простые люди не носили часов. В Демократической Кампучии часы были только у проверенных товарищей и говорили о статусе. Примерно как шариковые ручки. Ранг партийного функционера можно было вычислить по числу шариковых ручек в его нагрудном кармане.
Улыбающийся молодой человек, сверкающий мотоцикл. Он не человек из толпы.
Понимали ли это шведы? Или же думали, что это простой деревенский парень, которому революция доверила мотоцикл?
Фотография Анники Андервик есть в их книге, «Кампучия между двух войн». Она также украшает первую полосу газеты «Kampuchea», номер 3–4, 1978 год. Почти весь номер этой газеты, выпускавшейся Обществом шведско-кампучийской дружбы, посвящен поездке шведской делегации.
В передовице редактор отвечает на уже прозвучавшую и потенциальную критику шведского визита в пол-потовскую Кампучию:
Этой весной о нашей поездке ходили разные слухи, и были люди, уже заранее отрицавшие смысл такого визита. Один журналист писал: «Я сам участвовал в подобных политических групповых поездках, так что я знаю, что это такое». Нас не устраивают подобные расплывчатые высказывания. Гораздо труднее, но зато куда осмысленнее проанализировать для себя каждую ситуацию и определить: что я вижу? Какие я могу сделать выводы? О чем я судить не могу? Именно так наша делегация пыталась проанализировать и оценить то, что мы видели во время двухнедельного путешествия по Демократической Кампучии. Мы видели, что у людей — в тех местах, которые мы посетили, — была пища, одежда и жилье. Мы видели также, какие разрушения оставила после себя война с американским империализмом. Их масштаб трудно себе представить.
Автор передовицы, предположительно Гуннар Бергстрём, пишет, что им разрешали останавливаться и разговаривать с кем угодно. Что в городах они могли свободно перемещаться. Пагоды, которые якобы были снесены, стояли в целости и сохранности. Люди, вопреки утверждениям, не работали под дулом винтовки.
Преобладающее большинство населения Кампучии до войны были бедными крестьянами. Благодаря революции дети бедного крестьянина теперь едят досыта и могут ходить в школу, а сам крестьянин не имеет долгов. Более того, в ближайшие десять лет все семьи получат новые дома, деревянные, с черепичной крышей. Раньше о черепичной крыше, защищающей от дождя и бури, бедный крестьянин даже мечтать не мог.
Тут следует небольшая оговорка:
Необходимо подчеркнуть, хотя на самом деле это и так очевидно, что мы объездили не всю страну, и, главное, мы приехали не сразу после освобождения. К тому же мы не говорим по-кхмерски. Это значит, что есть факты, которые невозможно установить в такой поездке, как наша. Короткое путешествие накладывает свои ограничения. Это значит, что об отдельных нарушениях нам доподлинно неизвестно. Следовательно, мы не можем высказываться об отдельных, возможно достоверных, случаях, описанных беженцами.
Затем автор констатирует, что размах достижений действительно велик. Демократическая Кампучия вполне сможет обеспечивать себя сама, «рассчитывать на собственные силы».
Мы видели большие ирригационные сооружения, которые позволяют орошать огромные участки земли. Мы видели, что начинает появляться излишек сельскохозяйственной продукции, который отправляют на экспорт.
Предстоит еще много дискуссий, много тяжелой работы. Предстоит принять много новых решений. И все же мы собственными глазами увидели, что в скором будущем Кампучия сможет сделать большой шаг вперед и стать современной аграрной страной. На горизонте уже маячит цель — индустриализация Кампучии. Сегодня Кампучия — очень бедная аграрная страна. Мы видели, что планы быстрого развития, о котором так много говорилось в кампучийских сводках, — реальны.
197.
Вы понимаете, мы ни в чем не сомневались, потому что были полностью преданы революции. Мы ни о чем особо не задумывались. Мы очень доверяли нашим лидерам и не думали, что партия может ошибаться. Не знаю, читали ли вы письма Бухарина Сталину? Именно так мы и чувствовали. Вообще, это было потрясающе. Я чувствовал точно то, что чувствовал он. Даже если партия заявляла, что я предатель, я готов был сказать: «Если партия считает меня предателем, значит, я предатель. Я недостаточно проницателен, чтобы видеть это сам, чтобы разоблачить свое собственное предательство». Вот как это было. Фанатизм. Как солдаты аятоллы Хомейни, бросавшиеся под иракские танки, чтобы скорее попасть в рай! Это было примерно то же самое.
Суонг Сикын подносит к губам свой стакан с кофе, сваренным на дождевой воде. По тропинке возле дома проходит сосед. Это пожилой господин, седой и коротко стриженный, в больших очках. На нем черная крестьянская форма, на плече висит сине-белый крестьянский платок. Он словно сошел со страниц пропагандистской брошюрки красных кхмеров.
