пиратского капитана (имя Микаэль называть наотрез отказывался), литанээ вскоре сам попал в его

шайку и принялся бороздить моря в поисках лёгкой добычи. Вольная жизнь, весёлые товарищи,

льющийся без остановки хмельной лэй и сотни портовых красоток – всё это вскружило голову

юноше и заставило позабыть мирную сухопутную жизнь и Дом.

Лишь потеряв ногу в потасовке с морским пилозубом(55) и осев на Аэдагге, Микаэль начал

осознавать, что добрая половина его жизни прошла в беспутном кутеже, драках и пиратских

набегах. Возвращаться в Алдорию ему было нельзя. Однажды в пылу битвы он прирезал какого-то

особо приближенного к королю чиновника, и за голову пирата-литанээ назначили немалую

награду. На Аэдагге же Микаэля хорошо знали и уважали за смелость и щедрость.

Подлечив ногу (вернее, то, что от неё осталось) и придя к выводу, что прежняя жизнь морского

разбойника ему претит, а он умеет лишь Говорить с камнями, Микаэль решил заняться ювелирным

делом – то есть тем, от чего в своё время сбежал в море. Сначала изготовление самоцветных

амулетов и талисманов показалось ему страшно скучным, но от природы литанээ не уйдешь.

Постепенно бывший пират втянулся и даже начал получать удовольствие от работы. Требуя за свои

услуги куда меньшую плату, чем алдорские литанээ, Микаэль вскоре оброс обширной клиентурой

из числа бывших собутыльников и товарищей по команде.

С Микаэлем я познакомилась год назад, когда Моррису потребовалось изготовить новый амулет

видения взамен утерянного. Вначале высокий смуглый человек неопределённого возраста со

впалыми щеками и радужными – как у всех Говорящих – глазами, показался мне слишком чопорным

и высокомерным. Пообщавшись с ним, я поняла, что это только маска. Микаэль не желал никого

пускать в душу и предпочитал держать дистанцию, будучи на самом деле вполне приветливым и

дружелюбным. Пару раз он предлагал мне сделать личный малый амулет из кошачьего глаза от

дурного глаза и порчи, обещая значительно сбить цену, но я медлила, предпочитая вежливо

отнекиваться. В сглаз я не верила, да и не было в ту пору у меня явных недоброжелателей.

Теперь, вспомнив про Микаэля и его предложение, я усмехнулась. В свете недавних событий его

упоминание об амулете показалось чуть ли не пророческим. "Связи между вещами глубже, чем

кажутся", - говорили мне монахи монастыря Белой девы(56) в Хайане, и с каждым новым витком

моей жизни я всё больше и больше верила им.

Итак, Микаэль.

Литанээ жил через две улицы от меня в относительно тихом Жестяном квартале. По крайней мере,

убийства и пьяные дебоши случались там в два раза реже, чем на всей остальной Аэдагге. Глянув в

окно, затянутое мутной плёнкой бычьего пузыря и отметив, что, судя по проблескам солнца,

пробивающимся меж серых облаков высоко в небе, до вечера ещё далеко, я принялась

заворачивать Камень в изрядно поистрепавшуюся шаль Назиры, застегивать блузу и натягивать

юбку. Нетерпение и радостное возбуждение, запевшее внутри при мысли о литанээ, подсказали,

что я на верном пути.

***

Я тщательно надвинула капюшон плаща на голову, подобрала длинную полу и неторопливо

направилась в сторону Жестяного квартала, стараясь не подходить близко к кособоким домам, чьи

79

Мелиан. Охота Дикой Кошки.

налепленные друг на друга этажи грозно нависали над улицей. Их окна тускло мерцали

подслеповатыми бельмами. То одно, то другое распахивалось, и наружу высовывалась

взлохмаченная голова, орущая непристойную песню, полуголая девица, зычно зазывающая к себе,

или рука, выплескивающая на выщербленные булыжники ведро с помоями. Соленый запах моря и

водорослей перебивал едкий "аромат" кислятины и подгорелого мяса, сочившийся из таверны

"Песнь сирены", мимо которой я прошла.

...После случившегося с Соколом меня, едва не потерявшую рассудок от шока, приютил старый

Одноглазый Том. Не знаю, чем я приглянулась ему, но старый пират поселил меня у себя и стал

заботиться, словно о родной дочери. Даже обучил кое-каким приёмам владения саблей и ножом.

- Тебе уготована жизнь в жестоком мире, - часто повторял он, вкладывая в мою руку оружие. - На

Аэдагге женщинам приходится несладко, так что будет нелишним, если научишься постоять за

себя.

Том никогда не говорил, что заставило его взять меня под крыло, кормить, учить и оберегать. На

мои расспросы он отмалчивался или отмахивался, но я часто ловила на себе взгляд его глаза. В нём

скользило сочувствие и... жалость, что ли. Я же испытывала к старику нечто вроде дружеской

привязанности. Нельзя сказать, что он заменил мне отца, но Том пришёл на помощь в трудный миг,

и за это я чувствовала благодарность. Он терпеливо возился со мной, приводя в чувство после

пережитого шока, и не сделал ни единого гнусного поползновения.

Жаль, что я так и не успела сказать ему "спасибо".

Старый Том погиб вместе с кораблем "Морской ветер", на котором отправился в Хайань. Понятия не

имею, что ему там понадобилось. Старик не посвятил меня в свои планы, а лишь легко поцеловал в

лоб и пообещал вернуться как можно скорее. Обещания своего он не сдержал. В ночь после

отплытия "Ветра" разыгрался страшный шторм, и корабль пошёл ко дну на корм морским

чудовищам. Об этом нам рассказал единственный выживший – Аймак Крыса, которого спустя три

дня подобрали в океане дрейфующим на обломке мачты. Пережитое наградило его белой, как

луна, сединой и заиканием. Кое-как придя в себя, Крыса поведал нам о жутком шторме, о

разваливающемся, словно карточный домик, "Ветре" и о какой-то чёрной тени, будто бы

метавшейся в грохочущем небе над разыгрывающейся бедой. Выслушав Крысу, пираты перебрали

в разговоре всех известных им монстров и чудищ, мифических и реальных, но так и не решили, кто

же это мог быть. Пришлось сойтись на том, что разыгрался не только шторм, но и воображение

Крысы.

В тот момент я тихо сидела в стороне, напряженно пытаясь уловить малейшие детали обсуждения.

К горечи от осознания полнейшего одиночества примешивалось острое ощущение себя лишней в

этом мире.

Вместе с Томом ушла последняя опора, надёжное плечо, на которое я могла опереться. Я

чувствовала себя крохотной песчинкой, попавшей в бурные волны океана.

Пиратское братство теперь отторгало меня: единственная ниточка, связывающая нас, оборвалась.

Оставались ещё мои песни; морские бродяги любили слушать их, собираясь вечерами по тавернам,

но в остальном меня сторонились. Том был лишь одной из причин; другой стала неискоренимая

пиратская суеверность.

Матёрые морские волки, не боявшиеся ни богов, ни чудовищ, пасовали перед миром духов и

привидений. Из пиратских баек и поверий о призраках можно было бы сложить здоровенный том на

радость увлекающимся народным фольклором учёным мужам из Алдории. Призраков на Аэдагге

боялись так отчаянно, что придумывали различные ритуалы, чтобы не навлечь на себя гнев

бестелесного духа.

80

Мелиан. Охота Дикой Кошки.

Когда я убила Сокола и Волка, пираты мигом разнесли слух о некоем довлеющим надо мной

проклятием. Не желая мириться с тем, что слабой женщине, место которой в постели или весёлом

доме, удалось в одиночку справиться с двумя бывалыми искателями приключений, морские братья