Если, сойдя в Окубо, не идти по улице Накахякунин по направлению к военной школе Тояма, а от переезда сразу свернуть и подниматься вверх по отлогому склону, узкая, с метр шириной, дорожка приведет к редкой бамбуковой рощице. Перед рощицей и позади нее стояло два домика. В одном из них и жил Нономия. Сансиро вошел в небольшие ворота, стоявшие несколько в стороне от дорожки, совсем не на месте. Вход в дом нашел не сразу: он оказался не напротив ворот, а почему-то сбоку. Складывалось впечатление, будто ворота были поставлены несколько позднее, чем сам дом, и для них не нашлось другого места.

Сад перед домом не был ничем огорожен. Лишь несколько высоких, в рост человека, кустов хаги почти скрывали галерею, куда выходила гостиная. Зато позади дома, со стороны кухни зеленела великолепная живая изгородь. В галерее сидел Нономия и читал европейский журнал. Увидев Сансиро, он сказал, точь-в-точь как тогда, в подвале естественного факультета:

– Пожалуйте сюда.

Сансиро не знал, войти ли ему прямо из садика или через главный вход, обогнув дом. Но тут Нономия уже более настойчиво повторил:

– Пожалуйте сюда. – И Сансиро поднялся в галерею. Выходившая в галерею комната – кабинет Нономии – была метров около двенадцати. В ней внимание Сансиро привлекли европейские книги, их было довольно много. Нономия предложил свой стул Сансиро, а сам сел на дзабутон. Начав с ничего не значащих фраз о том, что место здесь тихое и спокойное, что не так уж оно далеко от Отяномидзу, поинтересовавшись затем опытом с подзорной трубой, Сансиро наконец спросил о главном:

– Говорят, вы вчера искали меня. Я вам зачем-нибудь понадобился?

– Да нет, просто так, ничего особенного, – чуть виновато ответил Нономия.

– А-а, – протянул Сансиро.

– А вы ради этого пришли?

– Да нет, не только.

– Дело, собственно, в том, что ваша матушка прислала мне прекрасную вещь в благодарность, как она пишет, за то, что я забочусь о ее сыне… Так вот я тоже хотел поблагодарить вас…

– Ах, вот оно что! Что же она вам прислала?

– Красную рыбу в маринаде.

– Наверно, барбульку?

Сансиро про себя подумал, какой, в сущности, это пустяковый подарок. Однако Нономия подробно расспросил его об этой барбульке. Прежде всего Сансиро объяснил, как ее есть. Жарят барбульку в чешуе и снимают ее лишь перед тем, как класть на блюдо, иначе рыба потеряет свой вкус.

Пока они беседовали о барбульке, солнце зашло. Сансиро решил, что пора домой, и стал прощаться. Но тут как раз принесли телеграмму. Прочитав ее, Нономия пробормотал: «Да… Вот незадача». Сансиро забеспокоился, но, боясь проявить излишнее любопытство, спросил лишь:

– Что-нибудь случилось?

– Да нет, ничего особенного, – отозвался Нономия и показал Сансиро телеграмму: «Приезжай немедленно».

– Вам надо ехать?

– Да вот младшая сестра просит немедленно приехать. Она захворала и лежит в университетской клинике.

Нономия говорил совершенно спокойно. Зато Сансиро встревожился. Сестра Нономии, ее болезнь, университетская клиника – все это почему-то напомнило ему девушек, которых он встретил у пруда, и привело в волнение.

– Она опасно больна?

– Ну что вы, разумеется, нет. По правде говоря, там в клинике с ней мать… Случись что-нибудь серьезное, проще было бы приехать сюда… Скорее всего, это проделки сестры. Она, глупая, частенько так забавляется. Я ни разу не навестил ее, с тех пор как переехал сюда. Сегодня воскресенье, она, наверно, ждала меня, и вот… – Нономия задумался, чуть склонив голову набок.

– Лучше все же вам съездить. А вдруг в самом деле ей хуже, тогда…

– Да. Хотя за те несколько дней, что я не был, вряд ли произошли серьезные перемены. Однако съездить, пожалуй, надо. Верно?

– Конечно, надо. Непременно.

Перед уходом Нономия обратился к Сансиро с просьбой. Если больной действительно хуже, он не вернется сегодня, в доме остается только служанка – ужасная трусиха, а район у них неспокойный. Так что Сансиро приехал весьма кстати. Может быть, он заночует здесь, если это не в ущерб занятиям? Возможно, телеграмма прислана просто так, тогда он сразу вернется. Знай он раньше, попросил бы того же Сасаки. Но сейчас ему никак не успеть. Речь идет лишь об одной ночи, к тому же неизвестно еще, останется ли он в клинике. Разумеется, слишком эгоистично с его стороны доставлять беспокойство постороннему человеку, и он, конечно, не настаивает… Нономия был не очень красноречив и не умел уговаривать, да это, собственно, и не требовалось – Сансиро сразу же согласился. На вопрос служанки, будут ли они ужинать, Нономия ответил:

– Я не буду, – и, извинившись перед Сансиро, сказал: – Вы уж тут без меня поешьте. – Он вышел из дома и уже из темноты сада крикнул Сансиро: – Возьмите в кабинете какую-нибудь книгу. Особо интересных, правда, нет, в общем, сами увидите! Там вы найдете и кое-какие романы.

Сансиро поблагодарил и остался один.

Вскоре Сансиро уже сидел в кабинете и ужинал. На столе он увидел ту самую барбульку, о которой говорил хозяин, и очень обрадовался – на него повеяло ароматом родных мест, в которых он так давно не был. Однако рыба не показалась ему очень уж вкусной. Нономия не напрасно назвал свою служанку трусихой – ее лицо и в самом деле выражало испуг. Сансиро заметил это, когда она принесла ему ужин. После ужина служанка ушла на кухню. Вдруг Сансиро почувствовал тревогу. А вдруг сестре Нономии действительно стало хуже? Слишком долго он собирался в клинику. Мысль о том, что та самая девушка и есть сестра Нономии, не давала покоя. Сансиро восстановил в памяти черты ее лица, выражение глаз, одежду, силой воображения перенес все это на больничную койку, рядом поставил Нономию и представил себе, как они с сестрой обменялись несколькими фразами. Больная осталась недовольна братом. Размечтавшись, Сансиро вместо Нономии представил у больничной койки себя самого, заботливо ухаживающего за девушкой. В этот момент где-то внизу прогрохотал поезд, и Сансиро померещилось, будто дрожит пол, сама комната и даже сад – таким громким и отчетливым был звук.

Сансиро осмотрелся. Дом был ветхий, опорные столбы потемнели от времени, раздвижные перегородки покосились, и закрыть их плотно не было никакой возможности. Потолок совсем почернел. Только лампа была новой. Может быть, Нономия из прихоти снял такой дом вблизи бамбуковой рощи, оставшейся от феодальных времен? В таком случае это его дело. Если же за город его погнала нужда, остается только его пожалеть. Сансиро слышал, что Нономия, видный ученый, получает в университете всего пятьдесят пять иен в месяц. Поэтому он, наверно, и вынужден преподавать в частной школе. А сейчас еще сестра в больнице. Вот он и переехал в Окубо, чтобы хоть как-то сводить концы с концами…

Вечер только начался, но вокруг стояла тишина. Слышно было лишь, как стрекочут и жужжат в саду насекомые. Сидя здесь в одиночестве, Сансиро особенно остро ощущал легкую грусть ранней осени. Вдруг он услышал крик:

– А-а-а-а! Уже недолго!

Кричали вроде бы где-то за домом, но очень далеко. К тому же крик сразу смолк, и Сансиро не успел определить направление. Он только понял, что это крик человека, всеми брошенного и отчаявшегося. Сансиро стало не по себе. Теперь вдалеке послышался шум приближающегося поезда, он все нарастал, и, наконец, грохоча с удвоенной силой, поезд пронесся под бамбуковой рощей. Комната перестала дрожать, и Сансиро, который до этого сидел бездумно, вдруг вскочил, пораженный мыслью, которая блеснула у него в мозгу, словно высеченная из кремня искра: уж не связаны ли между собой этот жалобный вопль и поезд, только что прогрохотавший? Сансиро стало страшно. От спины к ступням ног побежали мурашки, и он почувствовал, что не может больше спокойно сидеть на месте. Он пошел в уборную и стал глядеть в окошко. В эту ясную звездную ночь хорошо видны были железнодорожные пути и насыпь.

Сансиро вглядывался в темноту, буквально прилипнув носом к бамбуковой решетке окошка.

От станции по путям шли люди с фонарями. Судя по голосам, их было трое или четверо. Когда они дошли до переезда, свет фонарей исчез под насыпью. Каждое слово было отчетливо слышно, будто разговаривали совсем рядом: