Затянувшаяся застольная беседа в «Остерии» закончилась: «Профессор сказал мне сегодня, что в доме фюрера сегодня распалубят лестницу. Я едва могу этого дождаться. Брюкнер, прикажите подать машину, мы сейчас же поедем туда. Вы, конечно, поеде с нами?»

Он поспешно вбежал на лестницу Дома фюрера, осмотрел ее снизу, с галереи, с лестницы, опять поднялся наверх, он был в упоении. Наконец, были осмотрены все углы стройки, Гитлер еще раз доказал, что точно знает каждую мелочь и размеры всех комнат и как следует ошеломил всех участников строительства. Довольный тем, как продвинулось дело, довольный самим собой, потому что он был причиной и двигателем этих строек, он двинулся к следующей цели: вилле своего фотографа в районе Мюнхена Богенхаузен.

При хорошей погоде там подавали кофе в маленьком саду, окруженном садами других вилл, площадь которого была не больше двухсот метров. Гитлер пытался противостоять искушению съесть кусок пирога, но под конец, отпуская комплименты хозяйке, разрешал положить себе немного на тарелку. Если светило солнце, случалось, что фюрер и рейхсканцлер снимал пиджак и в одном жилете ложился на газон. У Гофманов он чувствовал себя, как дома, однажды он попросил принести томик Людвига Тома, выбрал пьесу и читал ее вслух.

Особенную радость доставили Гитлеру картины, которые фотограф прислал ему на выбор домой. Вначале я просто онемел, когда увидел, что Гофман демонстрировал Гитлеру и что ему нравилось, позднее я к этому привык, но не отказался от коллекционирования ранних романтических ландшафтов, например, Ротмана, Фриза или Кобеля.

Одним из любимых художников Гитлера был Эдуард Грюнцер, который со своими пьющими монахами и управляющими винными погребами вообще-то больше подходил к образу жизни фотографа, чем аскета Гитлера. Но Гитлер рассматривал картины с «художественной» точки зрения: «Как, это стоит всего 5000 марок?» Продажная стоимость картины составляла никак не больше 2000 марок. «Знаете, Гофман, это даром! Посмотрите на эти детали! Грюцнера сильно недооценивают». Следующая картина этого художника обошлась ему значительно дороже. «Его просто еще не открыли. Рембрандт тоже ничего не значил даже много десятилетий спустя после своей смерти. Его картины тогда отдавали почти бесплатно. Поверьте мне, этот Грюцнер когда-нибудь будет цениться так же, как и Рембрандт. Сам Рембрандт не смог бы изобразить это лучше».

Во всех областях искусства Гитлер считал конец XIX века одной из величайших эпох человеческой культуры. Он только считал, что из-за малой удаленности во времени она еще не понята. Но это почитание кончалось там, где начинался импрессионизм, в то время как натурализм Ляйбла или Тома соответствовал практичному вкусу. Выше всех он ставил Макарта, высоко ценил и Шпицвега. В этом случае я мог понять его пристрастие, несмотря на то, что его восхищала не столько широкая и часто импрессионистская манера, сколько скорее жанр, изображение жизни добропорядочных немцев, мягкий юмор, с которым Шпицвег посмеивался над мюнхенскими мещанами своего времени.

Позднее обнаружилось, что эту любовь к Шпицвегу эксплуатировал фальсификатор, это было неприятной неожиданностью для фотографа. Гитлер вначале забеспокоился, какие из его Шпицвегов настоящие, но очень скоро подавил эти сомнения и сказал со злорадством: «Знаете, те Шпицвеги, которые висят у Гофмана, частично являются подделками. Мне это бросается в глаза. Но пусть уж себе радуется». В Мюнхене Гитлер любил подделываться под баварскую мелодику.

Он часто посещал «Чайную Карлтона», заведение, обставленное с поддельной роскошью, с имитированной стильной мебелью и ненастоящими хрустальными люстрами. Он любил его, потому что во время таких посещений жители Мюнхена не беспокоили его, не докучали аплодисментами или просьбами дать автограф, как обычно бывало в других местах. Часто поздно вечером мне звонили из квартиры Гитлера: «Фюрер едет в кафе „Хекк“ и просит Вас тоже приехать туда». Мне приходилось вставать с постели без перспективы вернуться туда раньше, чем в 2-3 часа ночи.

В таких случаях Гитлер извинялся: «Я привык долго быть на ногах в годы борьбы. После собраний мне приходилось еще присаживаться с моими ветеранами, и, кроме того, мои выступления так взвинчивали меня, что я все равно не мог бы заснуть до раннего утра».

В противоположность «Чайной Карлтона» в кафе «Хекк» стояли простые деревянные стулья и металлические столы. Это было старое партийное кафе, в котором Гитлер раньше встречался со своими соратниками. Однако, во время своих визитов в Мюнхен после 1933 г. он больше не встречался с ними, хотя они были преданы ему в течение стольких лет. Я ожидал встретить тесный круг мюнхенских друзей, но ничего подобного не было. Напротив, Гитлер бывал скорее недоволен, когда кто-нибудь из ветеранов хотел поговорить с ним и почти всегда умел найти предлог, чтобы отклонить такие просьбы или оттянуть их исполнение. Старые товарищи по партии, безусловно, не всегда умели держать дистанцию, которую Гитлер, несмотря на свою внешнюю приветливость, все же считал приличной. Часто они придавали беседе неподобающе доверительный характер, якобы заслуженное право на интимность больше не сочеталось с исторической ролью, которую Гитлер уже признавал за собой.

Лишь очень редко он посещал кого-нибудь из них. Они к тому времени вступили во владение господскими виллами, большинство из них занимало важные посты. Они встречались только один раз, в годовщину путча 9 ноября 1923 г., которая отмечалась в «Бюргерской пивной». Удивительно, но Гитлер ничуть не радовался таким встречам, а, как правило, выражал свое неудовольствие в связи с этой обязанностью.

После 1933 г. довольно быстро образовались различные круги, далекие друг от друга, но одновременно подсиживавшие друг друга, соперничавшие и презиравшие друг друга. Распространялась смесь пренебрежения и недоброжелательства. Это было связано с тем, что вокруг каждого нового сановника быстро образовывался тесный круг людей. Так, Гиммлер общался почти исключительно со своими подчиненными из СС, где он мог рассчитывать на безоговорочное преклонение, Геринг сгруппировал вокруг себя когорту некритичных почитателей, частично из числа своих ближайших родственников, частично из ближайших сотрудников и адъютантов; Геббельс хорошо чувствовал себя в окружении поклонников из литературных и кинематографических кругов; Гесс занимался проблемами гомеопатического лечения, любил камерную музыку и имел чудаковатых, но в то же время интересных знакомых.