«Медицина катастроф» еще не подоспела, побитых ребят-монтажников загрузили в их же фургон; туда же по приказу МЧС запихнули Глубилина; всех отправили в Центр. Парни были в фирменных серебристых комбинезонах… Вот и ответ, почему тогда привиделись «инопланетяне», тесная кабина «звездолета», «фантастические» приборы и оборудование. А вторая вспышка-воспоминание… Лицо его друга в какой-то неземной печали? Длинные волосы, серый халат, джинсовая куртка. Игла, по которой звонкие стеклянные пузырьки перекатились из сердца ночи. Это неотступно преследовало, мучило вопросами, на которые не находил ответа.
Убедив белокурую медсестру, что только она вернет его к жизни и восстановит пошатнувшееся здоровье, он прогуливался под руку с красавицей по дорожкам центр-катастрофского парка. «Да, вот самому Янковскому, бывало, говорю… — нес подобающую в таких случаях ахинею. — Сбегай-ка ты, Олежек, за водкой! А Машков тут как тут. Ладно, сидите, мол. Я сам схожу». Длинные ресницы девушки трепетали, кудряшки весело рассыпались из-под медицинской шапочки. Она была заинтригована. И правда, ведь его навещают такие матерые театралы! Недавно был худрук, требовал скорее выздоравливать, вернуться в театр. Без него ничего не могут, и спектакли отменяют. Без него даже занавес не откроют!
Вдруг Глубилин дернулся… Что это? Последствия сотрясения?! Лесные демоны преследуют его, черные реки непреодолимы, стеклянное небо обрушилось! Вадим прошел мимо. Длинные волосы Джинсовая куртка, скроенная из кусочков, под чем-то серым… Халат, испачканный в земле! Серые резиновые перчатки. Несет в руках грабли! Сознание едва не померкло. Почувствовал, что сейчас рухнет, вцепился в милосердную руку сестры. К-к-к-ттт-о-о?! ЭТО??!!
Девушка проследила за его взглядом, устремленным вслед мелькнувшей и пропавшей за деревьями фигуре:
— Хм-м… А что вы так разволновались? ЭТО совсем не то, что вы думаете. — Взглянула на него многозначительно. — ЭТО только у нас здесь встречается.
«Разумеется… пытался рассуждать логически. В парке катастроф встречается именно ЭТО. А в парке английского замка, пожалуй, бродил бы по дорожкам призрак графа, убиенного наследничками. Но не схожу ли я с ума?»
— Вы думаете одно, а на самом деле, ЭТО совсем другое! — Ресницы красавицы вспорхнули, готовые вот-вот улететь причудливыми бабочками. — Ой-ой… да вы побледнели! Вам плохо? Давайте-ка, идем обратно. Что же вы, больной? Столько просили погулять с вами, и на тебе, расклеились!
Захлопотала подле, подставляя плечо, чтобы вынести с этого поля (вернее, из парка) незримого боя.
Что значит «одно»? «другое»? Да у нее самой-то все ли дома… в этой ее прелестной головке с веселыми кудряшками? А ведь не довелось общаться с представительницами этой, самой гуманной, профессии. За исключением Камиллы, конечно…
— Да объясни по-человечески! — едва не сорвался на крик.
— Не истерикуйте, больной! Сказано вам, ЭТО — ОНО! Да вы с ЭТИМ могли уже встречаться. ОНО вам капельницу ставило, когда вас всех привезли после потасовки. Врачей-то никого не было. Катастрофы у нас тут, как и снег в России, всегда неожиданны.
— Что еще за ОНО? Оборотень в медицинском халате?!
— Да, вроде того. То есть, это медбрат (хотя и не медбрат вовсе). Он раньше был на самом деле девушкой… и она, девушка… любила одного парня. Мне рассказывали, кто здесь давно работает. А этот парень пропал, погиб трагически. Она так переживала, что как бы перевоплотилась в «него». Сейчас же меняют пол? А она нет, ничего такого не делала. Но стала думать, что она как бы «тот парень». Одевается, как «он». И картины какие-то рисует… странные, непонятные. Разноцветные пятна, ничего не разберешь. Шьет себе куртки из старых джинсов. Но «он»(она) молчаливый(ая). Себе на уме. Никто и не догадывается. Так как-то прибился(лась) к больнице. Работает здесь, берет анализы крови. Кто сейчас на такие деньги пойдет? Да еще цветы какие разводит! Настоящие амазонские джунгли! Вот и прошел (ла) с граблями.
Он вернулся в палату, переоделся кое-как, сложил, что у него было здесь, в пакет. Позвонил худруку. «Сколько ты там медперсонал будешь завлекать! — кричал Мизюков. — Давай срочно в театр, наши девочки тебе любой стриптиз… тьфу! я хотел сказать сюрприз организуют. Мы предыдущий спектакль, «Мертвую царевну и семь богатырей», разобрать на сцене не можем.
Все на каких-то веревочках, проволочках, скобочках. Одно потянешь — все рушится. А ты разбирал, помнишь, как это делается! И «Волшебное кольцо» на завтра подготовишь, не все же у тебя из мозгов вылетело. У нас детский дом приезжает. Что, опять ребятишкам от ворот поворот давать? Все, еду за тобой!»
Монтажники из волшебной фирмы, как рассказывали актеры, навещая его, поклялись на своем железном чемоданчике и на станине электромотора — ноги их в этом театре не будет! Они завещают это своим детям и внукам, они разнесут эту черную весть по всем фирмам, занимающимся театральной электромеханикой, пусть попробует хоть кто-нибудь нарушить закон! Слово их твердо и замкнуто на ключ; а ключ на море-океяне, на острове Буяне; спрятан под камень бел-горюч.
И он навеки прикован к этому занавесу.
Осторожно, держась за перила, спускался по лестнице. Навстречу поднимался стройный светловолосый «парень». Джинсовая куртка из кусочков, наброшенный серый халат. Перед собой нес цветочный горшок с буйным и разросшимся, почти тропическим растением. Широкие влажные листья, раскинувшиеся по сторонам, закрывали лицо. Глубилин посторонился, давая «ему» пройти. На нижней ступеньке остановился, посмотрел прошедшему вслед. Да… сложение явно не мужское!
— Камилла! — окликнул он. — Strange days have found us, strange days have tracked us down!
Узкая спина «парня» напряглась. Зеленые листья подрагивали, передавая нервную вибрацию.
— Ты знаешь… я давно хотел тебе сказать… Задолго до Майка Науменко, Джим Моррисон пел на втором альбоме «The Doors», «Strange Days», 1967 года. Странные дни нашли нас… Странные дни выследили нас.
Глубилин пошел к машине. Худрук Мизюков приехал, ждал его.
Утомленные виагрой
На юбилее этой американской компании я оказался совершенно случайно, разумеется, меня туда никто не звал. Кристи на меня так странно посмотрела (а до того лишь обмолвилась, где и когда это будет происходить), когда я туда к ним приперся. Недели две назад Кристи попросила меня написать сценарий предстоящего праздника, юбилея этого. Вот я и постарался, думая, что заработал вполне приличную сумму (из которой она авансом отдала только половину). Кристина устраивает всевозможные праздники для богатеньких фирм, делая на этом неплохие деньги. Вот я и пришел, чтобы встретиться (на мои звонки она к тому времени почему-то не отвечала), получить оставшееся.
Бодрые мужчины и женщины российского филиала этого американского монстра, раскинувшего свои сети по всему миру, смеялись и радовались как дети. Все с надувными шарами, в блестящих гирляндах, которыми они обматывались с ног до головы. Клоунски раскрашенный человек, наряженный фантастическим членом баклажаньего цвета из японского фильма «Империя чувств» (вообще-то, это был поролоновый костюм «перца», символа, что ли, этой корпорации), сзывал всех в кучки, чтобы с ним фотографировались. Громкими аплодисментами собравшиеся приветствовали каждого своего нового пришедшего знакомого (как можно было понять, знакомого по неким «командам», на которые делилось это своеобразное сообщество). Фирма эта, как и многие другие, устроенная по принципу «пирамиды», распространяет пищевые добавки… прямо панацею от всех бед!
«Почему ты опять такой лохматый?» — зашипела Кристи, когда я наконец-то отловил ее в бурлящей толпе. «Посмотри, какие мужчины все вокруг чистые, нарядные и побритые. Смотреть приятно!» Я сказал, что не лохматый, а отращиваю волосы под афрокосички, ничего она не понимает. А после того, как прочитал у нашего классика Шолохова определение «васильковый запах трупа», лосьон «после бритья» ассоциируется у меня с разлагающимся мертвецом. Судя же по окружающей «ауре», которой разит здесь, я будто нахожусь в морге, где испортилась холодильная установка.
