И однообразно, по кругу, перебирал жизненные моменты, рассматривал их с одной стороны, с другой… Так, пожалуй, и в вязаном свитере найдешь предательскую петельку; и потянешь, потянешь. Можно «распустить» бесконечность пространств, храм отгоревшего заката, ветер и волны, дикие камни, бурелом. Дойти до того, что останется коряжка, поверженный ствол, валежник, куст. Одним словом, край…

Почти ничего не ел, пил один чай, заваривая листья смородины, малины. Воду набирал небольшом бочажке, разыскав его неподалеку, в нем бил крохотный живой ключик. Вглядываясь в свое отражение, я видел, что почернел, осунулся. Волосы падали на глаза, щетина обметала скулы. Может, побриться? Нет, нет… подожду пока. Грозный Байкал насылал шторма, погода не устанавливалась. В кромку прибоя и зайти страшно, ноги сводило не просто холодом… а каким-то первохолодом. От самых недр, от истоков, от начала времен.

А ведь думал, открою неизвестные горизонты. Но даты в моем дневнике на удивление быстро перелистаны; я же не мог сдвинуться с места. Понимал, надо как-то преломить ситуацию, что-то делать. Нельзя провести весь отпуск с таким трагическим мироощущением. И я подошел к Байкалу. Расправил плечи. Скинул штаны и стянул майку. Я решил искупаться, иначе мое существование теряло смысл.

«Э-э… эй! — услышал свой внутренний голос. — Ты чего это? Что собираешься делать?»

— Как что? — удивился (сам себе). — Купаться, разумеется. Шторм почти стих. Сейчас брызнет солнце!

«Ничего себе! Ты это брось. Что за маразм?»

— А что такого? Сейчас пойдем купаться, смотри, как здорово!

«Ха! Где это здорово? Ветрюга какой! Ты что, сдурел? Холодина! Потом заболеешь, кто с тобой будет возиться?»

— Кто… ты, что ли? Да и что делать, как не купаться? Мы и так здесь сидим сколько. Хватит уже, пора!

«Нет уж! Иди, купайся, если ты весь из себя такой… морж, а я здесь посижу. Каменюки скользкие, огромные, пока забредешь, чтобы окунуться, уже околеешь! А поскользнешься? А волной закрутит-завертит? Не забывай, кроме нас здесь никого нет. Я тебя на себе не поташу, если что».

Я не понял… но как это? Ведь это мой внутренний голос! Я пойду купаться, несмотря на вопли какого-то придурка!

Но проклятый внутренний голос не сдавался.

«Хочешь купаться, иди! Только без меня. А я посмотрю, какой ты будешь, — весь синий, трясущийся. Если вообще выберешься оттуда. Тебя же предупреждали, чтобы ты в одиночку не лазил, куда не надо!»

— Да ты, — разозлился, — вечно меня во всем ограничиваешь! То не делай, туда не суйся! Надоел! Без тебя как-нибудь разберусь!

«Без меня? Ну-ну… Да ты вообще живешь на свете, можно сказать, благодаря мне! Вспомни, как ты ловко выбросил в московское небо того здоровяка… мужа N? А я, между прочем, подсказал тебе ухватить его в последний момент за ногу — поболтать немного на высоте девятого этажа, чтобы охладился, — и втянуть обратно! А разбился бы он насмерть? Где бы ты сейчас прохлаждался?»

— Да… спасибо за это, конечно. А если я сейчас не выберусь, так и тебе конец? Мы ведь всегда были заодно, верно? Я благодарен тебе за помощь и поддержку, которую ты мне оказывал. Я почти всегда к тебе прислушивался. Но сейчас — не преодолею себя, не искупаюсь, — всю оставшуюся жизнь буду презирать себя за это!

Ситуация двусмысленная. Препираться (разговаривать с самим собой) в этих местах… пожалуй, что чересчур. Что же делать? Ветер доводил до исступления. Волны бухали в нагромождении валунов, закручивая круговерть. Все это (лед, хрусталь, зеленоватая глубина) не особо располагало к затее с водными процедурами. Я застыл на грани между ужасом и восторгом, и это (буквально: острая грань камня, на котором я стоял) — словно делило мое сознание? личность? прошлое и будущее? И тогда (чтобы заглушить в себе предосторожность) я огласил древний берег первобытным ревом!

И ринулся в пучину Байкала.

Мой крик был жалок по сравнению с грозным морем. Теперь я боролся, плыл среди вздымающихся валов, казалось, удвоивших свою ярость и… какие к черту сомнения? Теперь бы выбраться обратно!

Оглянувшись… (как будто меня что подтолкнуло)… увидел на берегу этого огромного. Черного. Да это настоящий борец «с умом»! И тут же накрыло волной… Не зря восхищаются прозрачностью байкальских глубин: с особой четкостью я видел летящий на меня замшелый бок камня… Как будто космонавт, потерпевший крушение, падал на неизвестную (с гранями горных «хребтов», коричневыми и красноватыми пятнами «равнин») планету: сейчас расплющит! В такие мгновения ничего не соображаешь… Но что-то древнее… гул подводных течений разбужен в крови… Сгруппироваться, подставить под удар плечо, оттолкнуться, вырваться на поверхность! А силы потеряны. Вот-вот стальной капкан сожмет мышцы, дыхание будет парализовано, не выдержит сердце.

И тогда я принял единственное решение.

На четвереньках, конечно (иначе нельзя, сшибет), выбрался из прибоя. Выпрямился во весь рост. И вышел из Байкала.

…Я увидел огромные закаты, я увидел — один — такую красоту, что передать невозможно. Ко мне подплывали рыбаки, и они запросто делились со мной серебристыми слитками омулей. Потом, с другими рыбаками, мы противостояли братьям Толстопятовым, беглым бичам, укравшим из тайника карабин с двадцатью пятью патронами. Я встретил замечательного туриста и рыбака Олега, настоящего знатока этих мест. На берегу у него спрятана байдарка, на сем утлом челне мы проплыли вдоль побережья от Сухой до Гремячинска. Но это было в следующее лето, и еще в одно, и еще… Я приезжал, чтобы идти в поход, в одиночку или с другом. Попав во внезапный шторм (на Байкале все меняется мгновенно) наша байдара летела со скоростью курьерского поезда на прибрежные камни; лодка вставала на дыбы, нас утягивало в пенные крутящиеся водовороты; мокрые, спасшиеся, счастливые, мы выползали на берег, вытягивали измочаленные рюкзаки. Я поднялся на высшую точку полуострова Святой Нос, шел по скалистому гребню — и совсем рядом (стоило протянуть руку!) летел черный коршун, он широко разевал клюв, пил ветер. И так же я «летел» вместе с ним к грозной седой вершине. Поднимался на нее два раза; во время последнего восхождения, оставшись на ночевку, попал в страшный ураган. Сорвало и унесло палатку. Чтобы не замерзнуть под ледяным ливнем и ветром, я до утра танцевал и вопил жизнеутверждающие хиты Пахмутовой и Добронравова. То, что я увидел на этом «космодроме» — как будто предвещало наступление каких-то иных, грозовых времен. Все природные явления, какие только можно представить, происходили одновременно! В декорациях, возведенных мановением космической воли — казалось, вот-вот будут разыграны события планетарного масштаба.

Но с чем я столкнулся там, во время своего крещения в водах Байкала?

Это был мой Страх. Это было сомнение, неверие и слабость духа.

Сгорбившись, монстр побрел в свой темный и загадочный лес.

В каждой девушке сидит камикадзе

В фирму «Аэроэкология» Олег устроился четыре месяца назад. Работа, в общем, не пыльная. Сидишь перед монитором, отгородившись от всего окружающего (в буквальном смысле: на голове наушники, включенные в компьютер). В наушниках время от времени возникает определенный «звук» — здесь он называется «бьюис». Услышав его, надо выделить в специальной компьютерной программе, на шкале, соответствующую «область» (условно говоря, значение в 400, 500, 600, 700 и т. д. «бьюисов»; это зависит от ряда параметров, которыми характеризуется «звук»).

Каждый «щелчок» по «области» становится информационным файлом, который передается на сервер. «Бьюис» получает привязку в пространственно-временных координатах; после сложных вычислений, обработки и перевода в алгебраический ряд, занимает свое место в последовательной математической «фазе». За все это время Олег так и не понял, зачем это нужно? Никто ему ничего не объяснял. Можно подумать, он сидел в какой-нибудь секретной лаборатории или в центре космических исследований. Нет, это просто загроможденный оборудованием склад. Еще множество кабинетов, мастерских (все это называется «базой») расположены под самой крышей, как бы на «антресолях» (над двумя залами) спортивного комплекса, принадлежащего крупному заводу; «Аэроэкология» арендует этот «верхний этаж».