-Объявление всё повторялось и повторялось. «Немедленно направляйтесь к ближайшему пункту эвакуации». «На улицах дежурят полицейские и военные». Возможно, где-то ещё и было так, но мы видели совершенно иное. Эти слова были словно издевательством. Всё что тогда происходило на Октябрьской и Дворянском гнезде – полный беспорядок. Никакого контроля местных властей, никаких пунктов эвакуации. Военные и полицейские сбежали или были покалечены. Люди остались совершенно одни и продолжали покидать свои дома, сбиваться в кучи и брести, словно свиньи бойню, туда, где те, кто добрался раньше не оставили и камня на камня от их спасения. Я не знаю, уместно ли так говорить, но нам повезло, что мы как можно раньше увидели зараженных и крах эвакуации. Это дало нам время спрятаться до того, как улицы полностью поглотила вакханалия, распространявшаяся от центра, где мы засели, всё дальше и дальше, разливаясь прочь за границы города…
Егор Дьяченко (старший лейтенант ОМСН, во время инцидента - участник спасательных операций)
-На самом деле, ещё многие пункты продолжали функционировать. Как только мы с эвакуированнымиприбыли в загородную зону, располагавшуюся в какой-то местной областной деревушке, после доклада начальству меня неофициально определили в другой отряд ОМСН и опять направили в город. Оно и понятно, каждый боец был на счету, особенно учитывая обстановку. Оплакивать товарищей было некогда. Мы с отрядом, значит, погрузились в вертушку и вскоре были на предписанном эвакуационном пункте. Он располагался на бывшей автостоянке и там насчет зараженных были уже в курсе. Паники, переходящей в бешенство, среди гражданских категорически не допускали. К тому времени даже был отдан приказ о применении оружия к зачинщикам беспорядков. Нам, значит, даже специально выдали резиновые пули. Почему их раньше не выдали, я не знаю. Солдат на пункте уже было гораздо больше, чем на том, где я был раньше – видать, прибывали войска. Зараженных, напротив было меньше. Если вдруг один из них появлялся в толпе, его скручивали, обездвиживали и доставляли в специально отведенную под это дело палатку. Туда же отправляли укушенных и тех, кто не прошел анализы. Затем за ними приезжал грузовик и куда-то отвозил, хотя дороги были просто перегружены машинами.
Он умолкает.
-Мне…как бы… было тяжело думать о том, что произошло всего час назад. В голову всё ещё лезла всякая мерзость. Было стыдно и обидно. Даже, в некотором роде страшно. – Егор неуверенно поднимает глаза на камеру и вновь резко их опускает. – Работа помогала забыться, но не полностью. Я иногда просто уходил в себя и пялился в одну точку. Появилось чувство безысходности и… - Ему тяжело дается красочное описание собственных чувств. Он прикусывает нижнюю губу и чешет нос, подбирая нужное слово. - …обреченности. Я смотрел на людей, толпящихся у ограждения, и думал, что они все уже обречены. Но они проходили в палатки, рассаживались по вертушкам, и их место занимали другие. Всё было относительно нормально. Я уверен, что большая часть всех тех людей даже не имели представления о результате заражения и о скрюченных. Мы работали. Горожане эвакуировались. А где-то в городе разгорались очаги заражения и беспорядков, поглощая квартал за кварталом. Я знал это уже тогда. Вернее, чувствовал, потому что не так давно был вырван Богом из такого очага…
Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)
Он ерошит свои и без того находящиеся в беспорядке волосы. У Виктора очень резкие движения. В некотором роде в них даже чувствуется нервозность.
-Так вот. К тому моменту мы точно знали, что болезнь, превращающая людей в кровожадных зомби, была в воде. Почему заразились не все, мы не имели понятия, да и не это было главным. Мы были абсолютно уверены, что эвакуация провалилась, и нас бросили на произвол судьбы. И последним нашим шансом на спасение было самостоятельно попытаться выбраться из города. Найти транспорт и свалить куда-нибудь, где ещё оставался порядок и не было зараженных, а такое место существовало. Иного варианта даже не рассматривалось. Это только в фильмах мир падает за один день, а у нас пал пока только город. Но когда я думал о том, чтобы снова выйти на улицу, я буквально ощущал свою физическую неспособность на это. Будто я был рыбой в аквариуме, даже не пытавшейся спустя долгие годы своей жизни в нем, пробить стекло. И, я уверен, большинство чувствовали то же самое. Поэтому, даже определившись с тем, что делать дальше, мы продолжали сидеть на верхнем этаже «Коралла», пить пиво и газировку и молча плавать в собственных мрачных мыслях, ища в них укрытие от неприятной реальности. На часах была половина двенадцатого.
Виктор вновь нависает над столом и смотрит в камеру, как он обычно делает, решаясь на откровение.
-Вообще, с падением человечества как адепта цивилизации, пало ещё нечто куда более важное, составляющее основу нашего общества, его неравенства, уважения и любви. В общей панике с людей, как с тополей в октябре листья, слетали маски. И какими бы крутыми мы не старались казаться, как бы отвязно и бескомпромиссно мы себя не вели, в ужасе мы становились лишь глупыми загнанными животными. К примеру, Санек – лидер, победитель. Для меня он всегда был олицетворением силы и целеустремленности. Особенно это чувствовалось при виде того, как он разносил зараженных детей с апатичным лицом и крепкой, уверенной рукой. Но глядя на него, сидящего в «Коррале» и нервно сжимающего банку пива, на его ввалившееся глаза, обескровленные губы, кусаемые до болезненной белизны, я понимал, что тогда, у поликлиники это был лишь эффект шока. Адреналиновый приступ, которому все мы были подвержены. Но теперь, когда приступ прошел, мы были жалки. Мы ещё не сталкивались с настоящей опасностью, по сравнению с которой быстрые зомбята – лишь ласковые хомячки, мы ещё не видели реальной человеческой смерти, мы ещё не выматывали свои организмы ради выживания. Даже те увечья, которые мы видели на солдатах, были только тизером того, что нам ещё предстояло увидеть. Но уже тогда, пережив лишь малую толику уготованных нам ужасов, мы превратились в загнанных животных, не приспособленных к самостоятельному выживанию…
Георгий Вагнер (журналист – писатель)
-Ну что ж, город гряз в зараженных. – Георгий разводит руками. – Словно нефтяные пятна на воде, язвы беспорядка и ужаса, расплывались по улицам, поглощая их одну за другой. Как я уже говорил, военные, брошенные в пекло и скованные приказом, становились жертвами пандемии. На пунктах эвакуации, откуда отступать было некуда, их буквально давили зараженные вперемешку с испуганными горожанами. Многие люди прятались по близлежащим зданиям, рассчитывая, что за ними вскоре придут. – Он кривит губы в улыбке. – Но мы же знаем, что за ними явились только через тридцать два дня. Дороги были забиты, дворы заполнялись слоняющимися сумасшедшими, жаждущими чьей-нибудь крови. Эвакуация ещё барахталась в доказательстве своей жизни, но уже к двенадцати часам её судьба была очевидна, а к двум город уже пал.
Он поправляет свои тонкие очки. Натренированная еле заметная улыбка на секунду сходит с его лица.
-В первые же часы эпидемии были понесены огромные финансовые и людские потери. К полному окончанию эвакуации из города в безопасные зоны были вывезены только 18% населения. Вы можете себе это представить? А скольких людей власти обрекли на смерть или на заражение своими бездумными действиями? Сколько солдат были раздавлены в панике или закусаны до смерти? Скольких горожан эти самые несчастные солдаты расстреляли, чтобы хоть как-то защититься? Сколько людей получили укусы в толпе и позже были убиты выжившими? Эти цифры умалчиваются. Есть лишь статистика погибших во время эпидемии, но не загубленных государством.
Георгий поудобнее усаживается в кресле, взяв тем самым паузу для обдумывания красочного завершения своего монолога. Его лицо выглядит жестче чем обычно. Наигранность на время уходит из его жестов.
