– Рад это слышать. Надеюсь, аппетит тоже скоро вернется к ней.

– Вот и моя крестная так говорит. Она тоже очень переживает из-за мамы.

– А братья или сестры у тебя есть, Пип? – поинтересовался Мэтт.

Вопрос казался ему достаточно безобидным. Но Пип вдруг обернулась к нему, и то, что он прочел в ее глазах, повергло его в настоящий шок. Огромная, недетская тоска, от которой у него все перевернулась в душе, заставила Мэтта онеметь.

– Я… да. – Она помялась, словно не зная, что сказать. Потом вдруг снова заговорила, глядя на него своими печальными глазами, и Мэтту внезапно показалось, что он погружается в тот мир, где живет Пип. – Нет… Ну, не совсем… Не знаю, как вам объяснить. Моего брата звали Чед. Ему было всего пятнадцать. А в прошлом октябре… он… с ним случилось несчастье…

Проклятие, и кто его тянул за язык?! Все сразу стало ясно – и горе ее матери, и то, почему она почти ничего не ест. Господи, что может быть ужаснее для матери, чем потерять ребенка?!

– Прости, Пип… – Мэтт растерялся, не зная, что сказать.

– Ничего. Знаете, он был такой умный, совсем как папа. – То, что она сказала потом, ошеломило его. И в то же время объяснило многое. – Самолет, которым управлял папа, потерпел крушение, и они… они оба погибли. Он взорвался, – с трудом проглотив комок в горле, почти беззвучно добавила Пип. Она не жалела о том, что рассказала ему. Почему-то ей хотелось, чтобы он все знал.

Не в силах выдавить из себя ни слова, Мэтт долго смотрел на нее.

– Господи! Прости, Пип. Мне очень жаль. Какое счастье для твоей мамы, что у нее есть ты.

– Да, наверное, – задумчиво прошептала Пип, но без особой убежденности в голосе. – Но ей все равно тяжело. Она все время сидит у себя в комнате. – Кто знает, горевала бы мать, если бы погиб не Чед, а она, Пип? – Мама очень его любила, и смерть Чеда разом подкосила ее.

– Еще бы! И я бы горевал.

В свое время Мэтт тоже считал, что у него не хватит сил жить. Но разве его несчастье можно сопоставить с тем, что пришлось пережить этой женщине?! Его собственные беды по сравнению с ее горем казались чем-то обыденным, чем-то таким, с чем можно было смириться и продолжать жить дальше. А тут – разом потерять и мужа, и сына… Можно только гадать, каким ударом такое несчастье стало для Пип, учитывая, что ее мать совершенно сломлена собственным горем. А судя по всему, это именно так.

– Она ходит на какие-то групповые занятия в городе, чтобы поговорить о своей беде. Но не думаю, что это помогает. Мама говорит, там у каждого свое горе.

Полная чушь – рассказывать о своих бедах таким же горемыкам, как ты сам, но Мэтт знал, что в наши дни подобная практика – обычное дело. Вряд ли она могла помочь справиться с тоской.

– Мой папа был вроде как изобретатель. Придумывал всякие штуки. Конечно, я не очень понимаю, чем он занимался, но, наверное, у него здорово получалось. Мы ведь сначала были очень бедные, знаете ли, а когда мне исполнилось шесть лет, папа с мамой купили большой дом, а потом папа купил еще и самолет.

Крупицы информации от Пип сами собой складывались в достаточно ясную картину. И хотя Мэтью не совсем понимал, чем занимался ее отец, но в общих чертах ему стало ясно.

– Чед был почти такой же умный, как папа. А я пошла в маму.

– И что это значит? – Мэтт невольно заинтересовался ее словами. Сам-то он давно уже решил, что Пип на редкость развитый ребенок, к тому же для своих лет она умела поразительно четко формулировать мысли. – Ты тоже умная, Пип. Очень умная. Наверное, как твои папа и мама.

Ему казалось, что она невольно сравнивает себя с талантливым старшим братом, который наверняка хорошо разбирался в том, над чем работал их отец. Несправедливо, когда ребенок чувствует, что в глазах родителей он второго сорта.

– Папа с моим братом часто летали вместе, – как будто не слыша его, вдруг добавила Пип.

Скорее всего малышке просто нужно выговориться. А если ее мать в таком состоянии, то бедняжке, вероятно, попросту не с кем поговорить, разве что с этой ее крестной, которая приезжала со своим малышом.

– Чед вечно твердил, что, дескать, ненавидит его, но это неправда. Просто он часто злился на отца.

– Что ж, в пятнадцать лет злиться – обычное дело, – с мягкой улыбкой проговорил Мэтт, хотя и не был так уж уверен в этом.

Собственного сына он не видел вот уже почти шесть лет. В последний раз, когда они встречались с Робертом, ему было двенадцать. А Ванессе десять.

– А у вас есть дети? – полюбопытствовала Пип, словно прочитав его мысли.

– Да. – К чему такой крохе знать, что он не видел детей шесть лет? Да и как ей это объяснить? – Ванесса и Роберт. Им сейчас шестнадцать и восемнадцать. Они живут в Новой Зеландии.

Они жили там вот уже почти девять лет, и прошло почти три года, как он смирился с этим. Окончательно его убедило их молчание.

– А где это? – удивилась Пип. Она никогда не слышала о Новой Зеландии. Или один раз все-таки слышала? Наверное, где-то в Африке, решила она. В общем-то, это не так уж ее интересовало, но ей не хотелось, чтобы Мэтт обиделся.

– Очень далеко отсюда. Только самолетом лететь больше двадцати часов. Они живут в городе, который называется Окленд. Наверное, им там хорошо. – Куда лучше, чем он решился бы признать.

– Должно быть, вам очень грустно, раз они так далеко. Наверное, вы скучаете. Я тоже скучаю по папе и Чеду, – прошептала она, украдкой смахнув повисшую на ресницах слезинку, и сердце у Мэтта облилось кровью.

Они встретились всего второй раз и уже столько знали друг о друге! Оба забыли о рисовании. Пип не спросила, видится ли он с детьми, она решила, что это само собой разумеется. Но в любом случае ей было ужасно жаль его, ведь они так далеко!

– Я тоже скучаю по ним. – Встав со стула, Мэтт уселся на песок рядом с ней.

Маленькие босые ноги Пип зарылись в песок, и она с печальной улыбкой разглядывала их.

– А какие они? – Похоже, ее снедало такое же любопытство, как и Мэтта – ведь ему тоже хотелось побольше узнать о ней. А потом так естественно – спросить об этом.

– У Роберта темные волосы и карие глаза, как у меня. А Ванесса – блондинка с голубыми глазами. Она очень похожа на свою маму. А ты на кого похожа? У кого из твоих родителей рыжие волосы?

Пип покачала головой и смущенно заулыбалась.

– У моего папы были такие же темные волосы, как у вас, и голубые глаза. И у Чеда тоже. А у мамы волосы светлые. Мой брат раньше вечно дразнил меня морковкой – из-за моих волос.

– Забавно, – пробормотал Мэтт, осторожно коснувшись ее пламенеющих волос. – Только, по-моему, ты как-то не очень похожа на морковку.

– Еще как похожа! – гордо отрезала она. Теперь ей даже нравилось прозвище брата, потому что оно напоминало о нем. Теперь, когда он погиб, она скучала по его вечным подначкам. Так же, как и Офелия – по Теду, каким он был в последние годы. Просто диву даешься, по чему начинаешь скучать, когда человека уже нет!

– Так мы будем сегодня рисовать? – встряхнулся Мэтт, решив, что на сегодня достаточно горьких воспоминаний.

На лице Пип отразилось явное облегчение. Конечно, ей хотелось рассказать ему обо всем, но она не думала, что это будет так тяжело.

– Да. Я бы с удовольствием, – застенчиво прошептала Пип, подняв листок ватмана.

Мэтт снова устроился на стуле. Следующие час или два они обменивались ничего не значащими фразами, которые не содержали ничего личного. Им стало на редкость уютно вместе, в особенности сейчас, когда каждый из них знал о несчастьях, выпавших на долю другого. Для обоих это было важно.

Пока они трудились каждый над своим рисунком, облака, плотной завесой закрывавшие небо, немного разошлись, и в прореху выглянуло солнце. Ветер слегка стих. Вечер обещал быть теплым. Они чувствовали себя так хорошо, что увлеклись и опомнились только в шестом часу вечера. Время пролетело незаметно. Когда Мэтт сказал, что уже больше пяти, в глазах Пип мелькнула тревога.

– Твоя мама, наверное, уже вернулась? – спросил он. Мэтту очень не хотелось, чтобы у нее возникли неприятности. Он рад, что им удалось поговорить по душам. Оставалось надеяться, что ей теперь будет немного легче.