- Джош! - он все еще надеялся, что тот сейчас обернется, посмотрит, хитро прищурившись, и так привычно кинется на шею.

Но парень приостановился на мгновение, не оглядываясь, бросил через плечо:

- Мне нужно подумать, - и зашагал дальше.

Джонатан хотел было догнать, схватить его в охапку, сжать до хруста, но почему-то не сделал этого. Он провожал взглядом удаляющуюся фигуру и мысленно уговаривал себя, что завтра утром приятель прибежит на эту поляну, как всегда, что тогда он, Джонатан, сыграет ему свои настоящие чувства. С помощью скрипки он расскажет, какой Джошуа на самом деле: смешной, искренний, чистый и чудной. Милый и забавный, до невозможности открытый. Взрослый ребенок. Да, решено, так он и сделает. И Джош обязательно его поймет.

Но на следующий день он не пришел. И через день тоже. Синклер недоумевал: неужели так сильна оказалась обида? Он снова и снова пытался наиграть ту самую мелодию, отражающую его чувства. Джонатан ясно слышал музыку в своей голове, но скрипка упрямо не слушалась, не хотела звучать, отказывалась петь. В памяти всплыло лицо Джошуа: "Я не могу писать без тебя. Я ничего без тебя не могу!" Так вот, оказывается, что художник имел в виду? Он тоже испытывал подобное? А подобное ли? Не раз и не два Джонатан ловил себя на мысли, что ему приятны объятия парня, что хочется обнимать его в ответ, но сделать это он не решался. Джош будто жил в каком-то мире, известном одному ему, был почти неземным, и обычные плотские желания по отношению к нему - такому - казались оскорбительными. Интересно, а чего желал он сам? Синклер злился на себя за то, что не попытался выяснить этого раньше, когда у него была сотня возможностей.

Прошла неделя с того момента, как они виделись в последний раз. В тот день скрипач вернулся после занятий во флигель, преисполненный решимостью все-таки сыграть неподдающуюся мелодию, как вдруг его взгляд натолкнулся на оставленный на крыльце белый конверт с гербом семьи Теннеров, оттиснутом на сургуче. "Это от него!" - сердце на долю секунды замерло и забилось с удвоенной силой, пока Джонатан вскрывал конверт. Но с первых же строк стало понятно, что писал ему не Джош, а его отец: "Уважаемый господин Синклер! Наслышан о Вашем несравненном таланте, поэтому хотелось бы просить Вас играть сегодня вечером на приеме, устроенном в честь помолвки моего сына."

Что?! Помолвка?! Этого не может быть! "Я влюблен в тебя!", "Я одержим тобой!", "Я так хочу, чтобы мы всегда были вместе!" - разве мог Джошуа врать в таких вещах? Разве могли врать его ясные глаза, горящий восторгом взгляд? Или он понял, что ошибался? Что его чувства - вовсе не любовь?

Не умея иначе выразить всю бурю бушующих в его душе эмоций, музыкант схватил свою скрипку и заиграл, выплескивая все то смятение и недоверие, что царили сейчас в его душе. Раздражаясь все больше и больше, Джонатан не замечал, что сейчас скрипка не пела. Она нервно вскрикивала, рвано стонала, хрипела и под конец, жалобно взвизгнув, больно хлестнула по пальцу порвавшейся струной. Эта боль, наконец, отрезвила парня. Выравнивая дыхание, он рассматривал выступившую капельку крови. Джонатан принял твердое решение не малодушничать и все-таки сыграть на этом приеме, как велико бы ни было желание отказаться. А может быть, он просто хотел еще раз взглянуть на Джоша, посмотреть в его глаза и убедиться во всем самому.

До вечера было еще довольно далеко. Кажется, настало самое время собрать свои вещи и подумать, куда теперь податься, ведь оставаться и дальше в гостеприимном флигеле больше не было возможности.

Этот прием был похож на все остальные, на которых Джонатану приходилось играть. За тем лишь исключением, что это был дом Джоша. Именно по этим лестницам маленький Теннер бегал с самого детства, входил в эти двери, сидел на этих стульях, дотрагивался до этих ручек. Все окружающее приобретало совсем иной смысл. Но только в толпе приглашенных не было того лица, которое сейчас так хотелось увидеть.

- Я никогда раньше не слышал Вашей игры, молодой человек, - раздался позади приятный голос. Скрипач обернулся и обмер: сходство отца и сына было просто поразительным. Мужчина же продолжал:

- Вас зовут Джонатан Синклер, я знаю. Джошуа так много рассказывал о Вас и о Вашем таланте, что мне неудержимо захотелось хотя бы однажды услышать игру Вашей скрипки, так вдохновившую моего сына.

- А где сейчас Джош? - встревожено спросил Джонатан, все еще скользя взглядом по толпе приглашенных.

- Он скоро появится, - успокаивающе кивнул отец. - А мне сейчас нужно сделать объявление, после которого, надеюсь, Вы нас порадуете своей восхитительной игрой.

Мужчина отошел, а Синклер внутренне сжался, стараясь, чтобы на лице никак не отразилось его волнение. Сейчас он увидит избранницу Джоша. Но что это? Кто этот темноволосый невысокий паренек, с гордостью ведущий за руку миловидную девушку?

"Я похож на отца, как две капли воды. Вот увидишь его, и поймешь, как я буду выглядеть в зрелом возрасте. А вот мой старший брат пошел в маму и внешностью, и характером. Он такой же непоседливый и живой. И невероятно красивый!"

Джонатан тогда подумал, что не может даже представить кого-либо, красивее Джошуа. И сейчас, вспомнив те его слова, почувствовал, как напряжение, копившееся в нем в течение последних часов, наконец-то его отпускает. И внезапно почувствовал такой знакомый взгляд таких знакомых глаз. Вскинулся, быстро огляделся по сторонам и успокоенно вздохнул, заметив на лестничном пролете присевшего, прижавшегося к перилам Джоша, наблюдающего за ним украдкой. "Какой же я идиот! Как я мог в тебе сомневаться?!" И смычок взлетел над струнами, и по залу разлилась мелодия, мягкая и нежная, словно утренний солнечный свет. Она отражалась от хрустальных люстр и дробно рассыпалась по залу, задевая сердца присутствующих здесь людей, пробуждая в них забытые чувства, заставляя пары сплетаться пальцами и прижиматься ближе друг к другу. Музыка цепляла всех, хотя Джонатан сейчас играл только для одного человека. "Ты слышишь? Вот сейчас моя скрипка, наконец, меня послушалась. Сейчас, когда ты рядом, когда вижу тебя, когда чувствую твой взгляд. Я понял тебя, все то, что ты мне говорил, достигло моего сердца. Ты хотел, чтобы мы всегда были вместе. Ты уже тогда понял, что вместе мы сможем больше, что, дополняя друг друга, становимся сильнее. "Скрипач не отводил взгляда от лица Джошуа, улыбался от умиления, замечая покрасневшие щеки и пунцовые уши. "Какой же ты милый!"

А потом, оказавшись в маленьком флигеле, Джонатан с сомнением покосился на собранный ранее баул с вещами. Уходить не хотелось. Не хотелось снова оказаться в полном одиночестве. В этом городе он всегда был лишь иностранцем, не имеющим ни жилья, ни денег, ни положения в обществе. Теннер отличался от основной массы представителей высшего света, бывших обыкновенными снобами. Уж что-что, а высокомерие у него отсутствовало напрочь. "Понял ли он мои чувства?" - снова и снова задавал себе вопрос Джонатан. Ему казалось, что можно было сыграть лучше, нежнее, откровеннее.

Джош восхищался им, его талантом, но Синклеру было этого мало. Он хотел его, хотел всего и без остатка. Парень вздохнул, слепо глядя в темное окно, как вдруг от размышлений его отвлек стук в дверь. И скрипач почему-то совсем не удивился, увидев за дверью запыхавшегося Джошуа.

- Джонатан!

- Что ты здесь делаешь? - подойдя так близко к молодому человеку, что мог рассмотреть каждую ресничку, спросил Джонатан. - Ты же должен быть на приеме.

- Я предупредил отца. Я не смог больше - так долго тебя не видел! - Джошуа ткнулся лбом в плечо Синклера. - Я не знаю, как смог продержаться целую неделю. Я пытался отговорить папу, думал, что ты не станешь играть, но он не послушал. И вот я сорвался. Ты так играл! Я, наверное, слишком самоуверен, но мне показалось...