Неистовая дрожь несколькими волнами пробежалась по ее телу. Она испытала оргазм, несмотря на то, что Иглесиас не сделал в ней еще ни единого толчка.  Вскрикнув от удовольствия, она выгнулась дугой, приглашая Иглесиаса слиться воедино так, как это только позволяет природа. Тяжело дыша, он вновь покрыл поцелуями ее бедра, припал к лону и, нащупав языком крохотную жемчужину, безостановочно теребил ее, упиваясь ее сладостью и продолжительными стонами Силимэри. Она закусывала губы, чтобы не закричать от наслаждения, извивалась и взъерошивала его волосы, шепча  имя, а он все сводил ее с ума  и не собирался останавливаться.

— Войди в меня, — просила она.

Иглесиас приподнялся и посмотрел на ее приоткрытые губы, покрасневшие от поцелуев и покусываний. Ее глаза выражали нетерпеливое желание, и Иглесиас медленно вошел в нее, как в горячее жерло вулкана. Она сначала вся обмякла под ним. Красивая, нежная, беззащитная. Он любовался каждым кусочком ее стройного тела, мерцающего от пота в огнях колдовских свечей. Все в ней возбуждало в нем желание, и даже с закрытыми глазами он видел перед собой ее незабываемые губы, миндалевидные серо-зеленые глаза, выпуклую алебастровую грудь с кофейными сосками, втянутый животик и легкий пушок между длинных ног.

Силимэри обвила его шею руками, и они поменялись местами, ритмично двигаясь друг другу навстречу. Иглесиас придерживал ее за бедра, наслаждаясь раскованностью своей наездницы. Она подпрыгивала и опрокидывала голову назад, уже не сдерживая криков удовольствия. Он видел в ней и ангела, и рыжую бестию. Они занимались сексом, как будто бы на завтра объявили конец света: безрассудно, дико и напористо, а когда Иглесиас брызнул белой струей на ее живот, Силимэри покрыла поцелуями его щеки, губы, шею, грудь и попросила в следующий раз кончить в нее.

Взяв в руки его влажный пенис,  Силимэри наклонилась над ним, затаив дыхание. Она поиграла пальчиками с его мягкими яичками и провела по ним несколько раз языком, прислушиваясь к дыханию Иглесиаса. Казалось, он вообще перестал дышать. Силимэри приподнялась на локте и коснулась грудью его головки. Иглесиас закатил глаза и шептал: «Да, да, моја мрвице, немој да стајеш!» (Да, да, моя малышка, не останавливайся!) Силимэри снова опустила голову и прикоснулась губами к опять затвердевшему члену. Медленно, дразня, она начала облизывать его уздечку и почувствовала, как горькая капелька страсти смешалась с ее слюной. Силимэри эротично захватила весь член в рот и ее движения стали все быстрее. Затем она остановилась и зажала его между грудей. Иглесиас ахнул и увлек Силимэри целоваться, а потом все повторилось снова и снова, и так восемь раз.

Под утро они молча лежали мокрые от пота, не веря, что все это происходило на самом деле.

— Я буду любить тебя до последнего вздоха.

— Ја ћу те волети до мог последњег даха (Я буду любить тебя до последнего вздоха).

С первыми лучами золотисто-огненного солнца, от которого все в округе просыпалось, Силимэри погрузилась в недолгий, но праведный сон:

— Силимэри, — упрекающее и взволнованно говорила незнакомка вздрагивающим голосом, — я бы на твоем месте все космы ей повыщипывала.

Она вытирала длинные мокрые волосы застиранным больничным полотенцем и смотрела в треснутое зеркало прямо в глаза бледной и подавленной коллеге по несчастью. Силимэри отвернулась, не желая ничего отвечать, не желая верить и не желая ничего слышать о любовницах своего мужа, но рядом стоящая эльфийка не прекращала натравливать ее на кровную месть:

— Глупо, ой, как глупо прикидываться чайником, прятать голову в песок и не замечать очевидного, — шептала она, и каждое ее слово с болью врезалось в слабое осознание действительности Силимэри. — Я знаю, что говорю: Анк-Морхорке встречается с ней каждый день в семнадцать ноль ноль. Тринадцатый дом по Набережной. Если не веришь, можешь сама проверить.

— Оставь меня в покое. Я не хочу ничего знать, — умоляла ее Силимэри.

В душевой, рассчитанной на десять пациентов психиатрической клиники, шумела вода: другие эльфийки смывали с себя дневной пот, получая удовольствие от ударов множества теплых капель по спине и плечам. У двери стояла строгая надзирательница — госпожа Атанварниэ. Она следила за порядком и не спускала глаз с Силимэри, как будто в этих стенах безумнее ее никого не было.

— Элеонора Арранитри, — отчеканивая каждую букву, произнесла эльфийка. — Анк-Морхорке водит тебя за нос. Его обещания пусты, как колодцы в затерянном городе. Не верь ему. Не верь.

— Это не правда, — чуть ли не плакала Силимэри, — он обещал, что больше не будет.

— И ты поверила? Элеонора вертихвостка, каких свет не видывал. Она любого окрутит и глазом не моргнет. И твой муженек у нее не один такой горячо любимый и щедрый на подарки. Она далеко не дура и умеет вертеть эльфами как захочет, а они как дураки млеют от ее красоты и иностранного шарма. Я презираю таких как она. Разлучница проклятая.

В один миг все вокруг позеленело, и Силимэри едва не упала от потери чувств. Ее подхватили, и Атанварниэ подняла тревогу, срочно вызвав доктора Фабиоре. Все вертелось, расплывалось, чьи-то руки заставили ее взять в рот горсть таблеток, поднесли стакан воды и наклонили его. В этот момент в мозгу Силимэри созрел план побега. Она жадно выпила всю воду и сделала вид, что с трудом проглотила лекарства.

Как только ее оставили одну в палате, она выплюнула таблетки в ладонь и спрятала под подушку. Во рту горчило. Сплевывая со слюной частички растворившихся таблеток, Силимэри вытерла рот и подошла к окну.

Раскрыть его и раскурочить решетку было не так то и просто, но с этим заданием она справилась и спустилась в тенистый сад по плетеному канату их постельного белья. Сама в белой пижаме она побежала к высокому забору и, вскарабкавшись на него, отчаянно побежала, куда глаза глядят.

— Набережная, тринадцать, — сердце Силимэри колотилось от охватившего ее страха.

За резным заборчиком, оплетенным лозами винограда, мелькнули две фигуры. Силимэри вошла через калитку в тенистый сад.

— Элеонора, я не хочу тебя ни с кем делить, — стоящий спиной рыжеволосый эльф, тряс красивую женщину в длинном красном платье, расшитом белыми кружевами и рюшками на груди и рукавах.

— Уходи, я прошу тебя, — просила она его, опуская взгляд.

— Нет, я не уйду, — не соглашался эльф, — так больше не может продолжаться. Выбирай: я или он.

— Не смей ставить меня перед выбором,  — вспыхнула Элеонора. — Я не люблю этого, ты ведь знаешь. Чего ты кипятишься? Волоинс, милый, меня ведь хватит на вас двоих.

— Шлюха, — он ударил ее по щеке и повалил на землю. — Не бывать этому никогда, слышишь? Ты будешь или только моя, или ничья, — его руки сомкнулись на тонкой шее. — Ну, что же ты молчишь? Давай, клянись, что будешь только моя, или я придушу тебя прямо здесь и прямо сейчас.

Силимэри в замешательстве застыла, выглядывая из-за широкого ствола яблони. Ее разум опять помутился. Из соседнего двора доносились детские крики, а она стояла, как вкопанная, и смотрела, как Волоинс, тот, любовь к которому переходила из весны в весну, убивал на ее глазах свою любовницу.

Элеонора не могла произнести и слова. Ее руки сначала отталкивали Волоинса, а спустя некоторое время безжизненно упали.

Волоинс, осознав, что натворил, встал с измученным выражением лица и выставил перед собой руки, широко расставляя дрожащие пальцы.

— Видят, святые эльфы, я не хотел тебя убивать, — раскаялся он и бегом скрылся с места преступления.

Силимэри, как зачарованная, медленно подошла с лежащей на земле красивой женщине, всматриваясь в ее необыкновенные черты. Она присела рядом и погладила ее по щеке, затем закрыла ее стеклянные глаза, и в этот момент за соседским забором возникла другая женская фигура. На нее встревожено смотрела Ваминея Абернелио.

Со стороны калитки донесся звук остановившихся колес и фырканье единорогов, но Силимэри будто пригвоздило к телу Элеоноры.