Энн казалась удивительно уязвимой, неспособной себя защитить — и вот она готовилась принять его сперму. Не совладав с соблазном, Майкл осторожно провел пальцем по ее ягодицам и положил ладонь на чувственную кожу на пояснице. От его прикосновений Энн машинально изогнулась, Майкл улыбнулся довольной мужской улыбкой.

— Я тебе солгал, — произнес он, а сам подумал: не только в этом, а и во многом другом. — Мне не приходилось трогать ничего мягче твоей кожи. Шелковый бархат не дышит, не пульсирует от вожделения. А ты — да. Каждый раз, прикасаясь к тебе, я ощущаю твою страсть. Скажи мне, что ты чувствуешь, Энн? Ты мне рассказывала, что воображала, как я тебя сосу, и в этот момент дотрагивалась до грудей. А представляла когда-нибудь, что я трогаю тебя изнутри? Вкладывала ли в себя пальцы, когда грезила, что лежишь со мной в постели?

Энн протестующе напряглась. Майкл легонько погладил ее промежность.

— Любовники должны делиться друг с другом всем. — «Только не правдой», — подумал он. — Так как?

— Нет, — сдавленно проговорила она.

— А хотела?

— Да.

— А почему не делала?

— Боялась, что это повредит моей девственности.

Майкл начал массировать ей позвоночник — то самое место, которое он гладил менее сорока восьми часов назад.

— Когда наша связь завершится, станешь ли ты, вспоминая обо мне, вводить в себя пальцы?

Энн действительно не знала, можно ли таким способом побороть одиночество. И будет ли она вообще вспоминать искалеченного шрамами продажного мужчину, который предал ее доверие.

— Заведешь себе другого мужчину?

— Нет, — категорично ответила она.

Майкл не сумел побороть прилив естественного удовлетворения, которое вызвал ее ответ. Он не хотел бы, чтобы другой мужчина делал с ней то же, что делал с ней он. А она — с другим то же, что с ним. Только тут он заметил между ее лопаток багровый синяк и нежно коснулся его рукой.

— Больно?

Энн вздрогнула от боли.

— Меня толкнул подметальщик.

Подметальщик! Пульсация из члена поднялась по позвоночнику и сосредоточилась в висках. Вокруг склоненной головы Энн возник ореол пара. Синяк был оставлен тупым предметом. Габриэль тоже сказал, что Энн толкнул подметальщик.

Но какой смысл уличному бродяге покушаться на убийство из-за какого-то медяка? И уж совсем никакого резона бить свою жертву метлой, когда рукой это сделать гораздо удобнее и незаметнее.

Только одну ночь, вот что обещал Габриэль, Мальчик-посыльный, a не Божий посланник. У Майкла свело внутренности. Что можно сказать о Габриэле? Разделял ли он неспособность Майкла убить женщину, чья единственная вина заключалась в том, что она хотела, чтобы ее касались? Он наклонился и поцеловал ее синяк, потом нежно смочил языком, словно извиняясь за то, что с ней сделали два падших ангела. Шероховатые пальцы ласкали ее бархатистые ягодицы.

— Скажи, когда закончишь.

— Что ты делаешь? — Несмотря на разгоравшееся желание, Энн сохраняла самообладание.

— Готовлю себя для тебя. — Майкл начал освобождать свой напряженный член.

Энн вскинулась и натолкнулась спиной на его грудь — теплой кожей на влажную прохладную ткань рубашки. Рука Майкла скользнула под ее ногу, прежде чем она успела снять ее с крышки унитаза.

— Не отстраняйся.

Она вздрогнула:

— Ты холодный и мокрый. — Но не отпрянула. Чувственность переборола в ней старую деву. Майкл располагал одной ночью, чтобы удовлетворить ее страсть. Он сжал зубы и подогнул колени.

Промежность Энн была горячей и приглашающе раскрылась.

— Врач сказал, что в этом положении влагалище сокращается.

— Это правда.

Майкл прикоснулся членом к ее промежности, и жар ее тела передался ему. У Энн сократились мускулы.

— Расслабься, — прошептал Майкл.

— Сейчас, — так же тихо ответила она. Чувствовалось, что Энн напугана.

— Энн, я не хочу причинять тебе боль, помоги мне. — Помоги сохранить тебя на эту ночь.

— Как?

— Коснись себя сама. — Майкл направил головку члена в ее влагалище. Влага их тел смешалась — мужская и женская, продажного мужчины и старой девы. — Покажи, как ты это делала, когда думала обо мне.

— Не могу, — потрясение прошептала она.

— Можешь. — Правой рукой он взял ее за грудь, пальцы Энн протестующе сжались в кулак. — Сейчас я проникну в тебя, — объявил Майкл. — И когда я это сделаю, ты коснешься себя так, как рассказывала. Запомни, я хочу, чтобы здесь все время ощущалась мягкость. — Он надавил ладонью на грудь и сделал рывок сквозь кольцо сведенных мышц. Энн вскрикнула и, чтобы избавиться от боли, невольно разжала кулак. — И еще запомни твердость внутри себя.

Как запомнит ее он. Этот миг, этот день. Враг отнимет все, кроме этой ночи.

Майкл заставил Энн положить руку на грудь, а сам продвинулся глубже на дюйм.

Хватка ее влагалища была крепче кулака. Старая дева уже испытала радости чувственного наслаждения, но ей еще предстояло узнать горечь предательства. Семь человек уже мертвы. Что ж, скоро к ним прибавятся еще двое.

— Твои соски уже отвердели? Скажи мне, Энн.

Влагалище сопротивлялось его продвижению.

— Если я отпущу твое бедро, ты откроешься?

Мышцы на ее ноге напряглись у него под пальцами.

— Да.

— И примешь меня всего?

Если бы был выбор, приняла бы она Майкла точно так же, как Мишеля?

— Я попытаюсь.

Майкл отпустил ее бедро, но Энн оставила левую ногу в том же положении, так что влагалище сохранило прежнюю конфигурацию. Майкл положил ей ладони под груди и почувствовал жар ее тела и внутреннее напряжение. Недостаточно! Он продвинулся еще на дюйм.

— Подожди! — Энн запрокинула голову. Майкл пощекотал губами ее ухо, стараясь прогнать страх.

— В чем дело?

— Диафрагма…

Майкл все еще боролся с надеждой выжить, хотя бы в ребенке.

— На месте?

— Нет… Да… Не помню, чтобы внутри было настолько полно.

А Майкл помнил. Помнил смех Габриэля и его серебристые глаза, когда он следил, как неуклюжий английский мальчонка стянул французскую булку. Помнил, как обливался потом, когда мадам поучала, как ублажать женщин. И не мог дождаться, чтобы закончился день. Тогда они запирались с Габриэлем в своей клетушке, тесно сидели голова к голове, и он учил француза читать и писать. Чтобы казаться джентльменом, хотя ни один из них не мог рассчитывать им стать.