Я кладу руку ему на плечо, легонько его пожимая. — Снова думаешь о ней?
Он улыбается мне задумчивой, напускной улыбкой, которая не задерживается на его губах надолго, а затем его лицо снова грустнеет. Смерть Рейчел повлияла на всех нас. Мы могли сделать большее. Мы были обязаны лучше присматривать за ней. Мы могли бы быть более бдительными и следить за ней в тот день, когда спасали Джагена от людей. Кто-то из нас мог спасти ее от утопления. Но Гален взвалил всю вину на себя. И я собираюсь избавить его от чувства вины.
Вот только пока не знаю, как.
— На самом деле, — отвечает он, — я думал, о чем вчера вы так долго разговаривали с Антонисом.
Ага. Мне было интересно, когда же он об этом спросит. — Ни о чем особенном, — отвечаю я. В конце концов, я просто не хочу говорить ему. Не потому, что я держу это в секрете — нет. Не совсем. Я правда не знаю, почему дед настаивает на том, чтобы мы ехали в центр Теннесси. Но я знаю, что этот странный поиск важен для него, и по какой-то безумной причине, я готова в нем поучаствовать. И до сих пор думала, что Гален тоже готов. Он не задавал вопросов со вчера, когда я изменила наш курс на GPS-навигаторе с первоначального пункта назначения «Каскадные горы» на новую цель в Дымчатых горах.
Он приглушает радио. — Что мы собираемся искать в этих горах, Эмма? Почему Антонис направил нас сюда?
Меня так и тянет начать защищаться, но я понимаю, что Гален на грани. Вступать в перепалку с ним — последнее, что мне сейчас хотелось бы сделать. Я улыбаюсь. — Мне так же любопытно, как и тебе. Кроме того, он нас сюда не посылал, помнишь? Мы сами сказали, что собираемся в горы. Он просто посоветовал, какие из них можно посетить. — Вернее, ткнул пальцем в середину штата Теннесси на моем телефоне. По масштабу, его палец охватывал на карте территорию в приблизительно 150 миль.
Гален чуть сдвигается в кресле, опираясь локтем на подлокотник двери. — Что именно он сказал?
— Пожелал благополучного путешествия. И надеется, что я найду то, что ищу. — Все это правда, за тем исключением, что в момент разговора (даже с эпической историей о поисках моей матери), сказанное не вызывало таких сомнений как сейчас. Не уверена, что это добавило чего-то нового к тому, что я уже рассказала Галену. Не то чтобы я скрывала от него что-либо — я уже объяснила ему, почему мы поменяли курс. И думала, что он это принял. Но похоже, Гален привык анализировать каждое слово, сказанное моим дедом, с самого рождения.
Что вызывает у меня самой небольшие подозрения на счет мотивов деда. Предвидел ли он вопросы со стороны Галена — и поэтому намеренно избегал любых состоятельных ответов? И если да, то почему?
Гален смотрит на меня, а затем снова переводит взгляд на дорогу.
— Он ничего больше не сказал? Ничего, что могло бы иметь и другое значение?
— Это твои вопросы? Или Грома?
Гален кривится. — Гром спрашивал у меня об этом. Но должен заметить, что мне самому любопытно. Может, ты расскажешь мне, что он тебе сказал, а я сам смогу сообразить, что он имел в виду.
Интересно, зароют ли когда-нибудь Гром и мой дед топор войны или нет? И я отнюдь не в восторге, что Гром явно оказывает влияние на мнение Галена. — Он сказал: «Пресноводная рыба безвкусная» — выпаливаю я с драматизмом, изображая оскорбленный вид. — Ты думаешь, это секретное слово на случай типа «я увидел космический корабль»? Или «на самом деле я советский робот»? Поворачивай на сто восемьдесят градусов и поехали обратно. Выбьем из него ответы.
На это Гален отвечает мне ухмылкой, от которой у меня замирает сердце. —Ты хоть понимаешь, насколько ты привлекательна, когда вот так...
Но его ямочки на щеках уже успели сократить мой словарный запас до «Хм». И я как никогда рискую вернуться к своей старой привычке краснеть.
Он делает кивок вперед. — Прости за ворчание. Я устал вести, поэтому давай сделаем привал. Слегка поразминаем ноги. — Под «разминкой ног» Гален имеет в виду возможность расправить свой огромный плавник. Должна заметить, было бы классно исследовать здесь источники. Если верить Гуглу, в этой местности их множество.
— Мой купальник в чемодане, — сообщаю я ему. — Мне нужно будет найти место, чтобы переодеться. Как насчет зоны отдыха?
— Ты могла бы вообще ничего не одевать.
Я краснею в сию же секунду. И во рту все пересыхает. И тело бросает в жар. И я внезапно представляю себе Галена без ничего. Ох-боже-ж-ты-мой.
Похоже, Гален стал жертвой собственных поддразниваний. Его ухмылка сползла с лица, сменившись тем, что я бы назвала голодом. Он облизывает губы, затем нахмуривается, переводя все свое внимание на дорогу. — Прости. Вылетело.
Очень уж редко подобное «вылетает» у Галена. Порой я замечаю озорство в его глазах — игривое, безобидное и кокетливое. Но у Галена есть ограничения. Ограничения вроде закона и его совести. Ограничения, которые удерживали его от подобных фразочек прежде.
— Раньше ты никогда не извинялся, когда дразнил меня, — замечаю я.
—Дразнил тебя? Этим, по-твоему, я занимаюсь?
— Не говори мне, что сказал это просто так, не пытаясь заставить меня покраснеть.
Уголки его губ приподнимаются в ухмылке. — Конечно, только ради этого. Но я извинился, потому что в этот раз я не шутил.
Ему с трудом удается следить за дорогой вместо моих губ. Мне же с трудом удается удержать свой ремень безопасности пристегнутым, а себя на пристойном — не говоря уже о безопасном — расстоянии между нами.
Он сглатывает. — Эмма. Я за рулем. — Но похоже, сам не слишком надеется на эффект своих слов. Даже теперь, он разглядывает обочину дороги и сбрасывает скорость, вероятно, на тот случай, если я на него наброшусь.
— Ты мог бы припарковаться, — услужливо предлагаю я.
К моему удивлению, он так и поступает. Мы замолкаем, когда Гален сворачивает на широкую обочину, и тихий ход на высокой скорости сменяется хрустом гравия под шинами внедорожника.
Он паркуется. Отстегивает ремень. Поворачивается ко мне. — Что ты там говорила?
Я не знаю, притянул ли он меня к себе или я сама, но за какую-то долю секунды я уже сижу на его коленях, пробуя на вкус каждый уголок его губ. Я удивлена и обрадована, когда его руки скользят вверх по спине моего сарафана. Сперва он робко, легонько поглаживает мою спину кончиками пальцев. Но я целую его сильнее, и вся легкость испаряется, уступая место желанию, совпадающему с моим.
Я мысленно воздаю хвалу неизвестному изобретателю затемненных стекол. Мы просто вихрь из рук, стонов и нетерпения. Я практически пьяна от его запаха, его вкуса, его тела подо мной.
Гален ведет себя куда смелее, чем когда-либо, и я решаю проанализировать это позже. Не знаю, почему я думаю об этом сейчас; обычно, я стараюсь получить по максимуму его внимания до того, как он придет в себя. А сейчас, я воспользуюсь выпавшей удачей. Мои пальцы пробираются под его футболку и скользят вверх по твердым кубикам живота. Он отпускает меня ровно настолько, чтобы поднять руки над головой и позволить мне снять с него футболку. Затем я снова оказываюсь в его руках, в его объятиях и рядом с ним. Словно часть его.
Он запускает руки в мои волосы, проводя дорожку из поцелуев от моего уха к горлу — словно пуская по следам поцелуев поток из лавы.
Наконец, я набираюсь достаточно смелости, чтобы потянуться к пуговице на его джинсах. Я жду, что он прекратит это, положит конец этому безумию. Но, о чудо, он позволяет мне ее расстегнуть. Я ощущаю безрассудство, и колебание, и власть, но последнее, чего я хочу — это остановиться и подумать. Что мы делаем. Где мы находимся. Как далеко он позволит этому зайти? Как далеко готова зайти я? И внезапно я ошарашена ответом. Я отстраняюсь прочь.
Его руки опускаются.
Я закусываю губу. Я уже привыкла к мысли, что мы ждем момента, когда будем связаны. Идея брачной церемонии и выбора острова кажется мне чертовски романтичной. Конечно, сперва это было бременем — ждать, пока мы станем супружеской четой по версии Сирен, прежде чем я смогу полностью узнать Галена. А затем, — не знаю, когда именно, — но я начала смотреть на вещи по-другому. Он пожертвовал ради меня многим — стал жить на суше и адаптировался к человеческому образу жизни. И все, чего он попросил взамен — чтобы я придерживалась этой одной-единственной традиции. Кем бы я была, если бы отказала ему в этой единственной просьбе? Конечно, мне нравится соблазнять и дразнить его. Но я всегда знаю, что он выкрутится и поведет себя благородно — как всегда вел. Так почему же он отступает сейчас? Неужели я наконец-то вытолкнула его за рамки?
