– Да, господин лейтенант! – Гиммлер вскочил. Шампанское не ударило ему в голову, и он слушал лейтенанта с хитроватой усмешкой.
– Гиммлер! Сержант Гиммлер! Где моя женщина? Я хочу французскую женщину!
– Мадам говорит, что женщина будет у вас через десять минут.
– Я их презираю. – Нетвердой рукой лейтенант поднял бокал и выпил. Что-то попало в рот, что-то вылилось на подбородок. – Я презираю всех французов.
В бар вошли две женщины. Крупная, полная, улыбчивая блондинка с пухлыми губами и маленькая, хрупкая брюнетка со смуглым, арабского типа, грустным лицом, сильно накрашенная, с ярко-красной помадой на губах.
– А вот и они, – проворковала мадам. Она одобрительно похлопала блондинку по заду, словно барышник, продающий племенную кобылу. – Это Жанет. То что надо, не так ли? Я уверена, у немцев Жанет будет пользоваться бешеным успехом.
– Я беру эту. – Лейтенант встал, выпрямился во весь рост, расправил плечи и указал на брюнетку. Она одарила Гарденбурга профессиональной улыбкой, подошла к нему и взяла за руку.
Гиммлер тоже приглядывался к брюнетке, но, естественно, безропотно предоставил право выбора старшему по званию, а потому обнял за талию блондинку.
– Chеrie[21], как насчет того, чтобы отдаться красивому, здоровому немецкому солдату?
– Где тут подходящая комната? – спросил по-немецки Гарденбург. – Брандт, переведи.
Брандт перевел, и брюнетка, улыбнувшись всей честной компании, увела за собой лейтенанта, который в отличие от Гиммлера держался очень чопорно.
– А теперь, – Гиммлер с довольным видом тискал блондинку, – моя очередь. Если вы, конечно, не возражаете. – Он посмотрел на Брандта и на Кристиана.
– Отнюдь, – ответил Кристиан. – И можешь не торопиться.
Гиммлер заулыбался и увел блондинку, обращаясь к ней на своем чудовищном французском: «Chеrie, мне очень нравится твое платье…»
Извинившись, отбыла и мадам, выставив на стойку еще одну бутылку шампанского. Кристиан и Брандт, оставшись одни в залитом оранжевым светом мавританском баре, молча смотрели на торчащую из ведерка со льдом запотевшую бутылку.
Так же молча они допили свои бокалы. Открывать шампанское взялся Кристиан. Борьба с пробкой закончилась громким хлопком, от которого он даже подпрыгнул. Ледяная пена выплеснулась ему на руку.
– Ты никогда не бывал в таких местах? – наконец спросил Брандт.
– Нет.
– Хочешь женщину?
– Скорее нет, чем да.
– Если бы ты захотел женщину, но на нее положил бы глаз лейтенант Гарденбург, как бы ты поступил?
Кристиан отпил шампанского.
– Я бы не хотел отвечать на этот вопрос.
– Я тоже. – Брандт покрутил в руке пустой бокал. – И какие чувства ты сейчас испытываешь?
– Даже не знаю, что и сказать. Но никакой радости нет, это точно.
– А мне грустно. Очень грустно. Как там говорил лейтенант?
– Сегодня взошла заря новой эры.
– Мне очень грустно на заре новой эры. – Брандт налил себе шампанского. – Знаешь, десять месяцев назад я чуть не стал гражданином Франции.
– Неужели?
– Я прожил во Франции десять лет, разумеется, с перерывами. Как-нибудь покажу тебе местечко в Нормандии, куда я ездил каждое лето. Я рисовал с утра до вечера, иногда по сорок картин за лето. Во Франции меня признали. Мы обязательно зайдем в галерею, где выставлялись мои полотна. Возможно, некоторые висят там до сих пор, и ты сможешь на них взглянуть.
– С удовольствием.
– Я не мог показывать свои картины в Германии. Я абстракционист. Говорят, это нерепрезентативное искусство. Нацисты считают его декадентским. – Брандт пожал плечами. – Наверное, где-то я декадент. Не в такой степени, как лейтенант, но декадент. А ты?
– Я – декадент-лыжник.
– Видать, везде есть свои декаденты, – вздохнул Брандт.
Открылась дверь, и в бар вошла смуглолицая брюнетка. На ней был розовый пеньюар, отделанный перьями. Девушка загадочно улыбалась.
– Где мадам? – спросила она.
– Куда-то вышла, – ответил Брандт. – Может, я помогу?
– Ваш лейтенант… – Брюнетка замялась. – Мне нужно перевести. Он чего-то требует, но я не уверена, что правильно поняла его. Мне кажется, он хочет, чтобы я отстегала его плетью, но я боюсь начинать. Вдруг он просит чего-то еще? Я должна знать наверняка.
– Начинай, – твердо заявил Брандт. – Именно этого ему и не хватает. Я знаю, он мой давний друг.
– Вы уверены? – Брюнетка с сомнением переводила взгляд с одного на другого.
– Абсолютно, – заверил ее Брандт.
– Хорошо. – Брюнетка пожала плечами. – Выполню его просьбу. – Она повернулась к двери. – Странно все это. – В голосе девушки слышалась насмешка. – Солдат-победитель… в день победы… Необычные у него вкусы, не так ли?
– Мы все необычные люди, – усмехнулся Брандт. – Ты в этом скоро убедишься. А теперь займись делом.
Брюнетка ответила ему коротким злым взглядом и вышла из бара.
– Ты все понял? – спросил Брандт Кристиана.
– Достаточно.
– Давай выпьем. – Брандт разлил шампанское по бокалам. – Я откликнулся на зов родины.
– Что? – Кристиан в недоумении воззрился на него.
– Мир стоял на грани войны, а я рисовал декадентские, абстрактные пейзажи французского побережья в ожидании французского гражданства. – Брандт прищурил глаза, вспоминая тревожные, полные неопределенности дни августа 1939 года. – Французы – самый удивительный народ на всем белом свете. Они любят хорошо поесть; они независимы; во Франции можно рисовать все, что только вздумается, – порицать не будут; у них блестящее боевое прошлое, но они знают, что таких вершин им больше не покорить. Они благоразумны и скуповаты. Такая среда благоприятна для искусства. Однако в последнюю минуту я стал ефрейтором Брандтом, чьи картины невозможно выставить в немецкой галерее. Если кровь не вода, тогда… что? И вот мы здесь, в Париже, проститутки встречают нас с распростертыми объятиями. Вот что я тебе скажу, Кристиан: в конце концов мы обязательно проиграем. Это же просто безнравственно… варвары с Эльбы жрут сосиски на Елисейских полях…
– Брандт, – попытался остановить его Кристиан. – Брандт…
– Заря новой эры. Вермахт встречает ее, принимая порку в публичном доме. Завтра пойду с куском колбасы на площадь Звезды.
Открылась дверь, и в бар вошел Гиммлер. Он был без кителя, в расстегнутой сорочке. Улыбаясь во весь рот, он держал в руках зеленое платье блондинки.
– Кто следующий? Дама ждет.
– Хочешь последовать по стопам сержанта Гиммлера? – спросил Брандт.
– Нет, – ответил Кристиан. – Не хочу.
– Ты уж не обижайся, сержант, но мы лучше добьем эту бутылку.
Гиммлер обвел их обоих угрюмым взглядом, с его лица на мгновение слетела маска хитроватого добряка.
– Я торопился. – В голосе слышалась обида. – Не хотел задерживать друзей.
– Мы очень ценим твою заботу, сержант. Очень ценим. Даже получая удовольствие, ты помнил о нас.
– Она очень хороша. – На лице Гиммлера вновь заиграла широкая улыбка. – Большая, мягкая. Вы точно не хотите ее?
– Точно, – ответил Кристиан.
– Хорошо, – кивнул Гиммлер. – Тогда пойду на второй заход.
– А что ты с ней делал? – спросил Брандт. – Сдирал с нее платье?
Гиммлер хохотнул.
– Платье я у нее купил. За девятьсот франков. Она просила полторы тысячи. Я пошлю его жене. У нее тот же размер. Пощупай… – Он протянул платье Кристиану. – Настоящий шелк.
Кристиан с важным видом помял материю пальцами:
– Настоящий шелк.
У двери Гиммлер обернулся:
– Даю вам последний шанс.
– Премного тебе благодарны, но решение уже принято, – за обоих ответил Брандт.
– Хорошо, – пожал плечами Гиммлер. – Ваше право.
– Гиммлер, мы уходим, – добавил Кристиан. – Дождись лейтенанта и отвези его в часть. Мы пойдем пешком.
– Тебе не кажется, что следует получить разрешение лейтенанта? – спросил Гиммлер.
– Я полагаю, сейчас обстановка далека от боевой. Мы прогуляемся.