реке, пригодилось Чуру. В первые же дни охоты он

насторожил на звериных тропах лучки-самострелы и

западни-самоловы с приманками, а сам бродил по

окрестным лесам, выслеживая и стреляя зверьков,

которых находил и облаивал верный Уголек, теперь

уже взрослый пес, но по-прежнему черный как уголь.

Дикая река с каждым днем становилась для Чура

роднее, место ночлега у костра в глинистом крутояре

стало обжитым домом, а лесные урочища, речные бе-

рега и песчаные отмели радовали тишиной и безлю-

дьем. Ни голоса, ни следа человеческого. Он засыпал

под ночной шепот леса и тихий ропот речной струи,

а просыпался от утреннего мороза, звона первых

льдинок, от гомона запоздавших перелетных птиц.

Питался Чур свежей дичиной, поджаренной на кост-

ре, и только изредка доставал из мешка хлебный су-

харь либо колобок. Умный и верный Уголек надежно

помогал ему в охоте, а по ночам чутко дремал у ко-

стра, изредка поднимая голову и глухо рыча в сто-

рону подозрительных шорохов, чтобы хозяин не чув-

ствовал себя одиноким.

Чур вернулся домой уже по снегу, изголодавший-

ся по хлебу, усталый, но здоровый и сильный, с пол-

ным мешком дорогих звериных шкурок. Мать Кок-

шага встретила его с удивлением и радостью:

— Вот как помог тебе медвежий клык! Видно, не

напрасно я над ним пошептала!

Она сняла с плеч сына мешок и вытряхнула до-

бычу на пол, чтобы полюбоваться. Вслед за мехами

из мешка выпал плоский треугольный камень вели-

чиной с гусиную лапу, с дыркой в одном округлом

уголке. Чур поднял его, подал матери:

— Посмотри, мать, какую диковинку нашел я на

песках Дикой реки!

Пока сестры любовались куньими и собольими

шкурками, мать Кокшага внимательно разглядывала

камень. Это был кремниевый скребок, орудие ее пра-

щуров. Долго и упорно, до изнурения и пота трудил-

ся человек, чтобы из камня сделать острый и удоб-

ный для работы скребок. Не одну ночь при неровном

свете костра он склонялся над работой, тер камень

о камень, шлифовал его до блеска о жесткую звери-

ную шкуру, протирал концами своих длинных

волос.

— На этом камне есть рисунки! — воскликнула

Кокшага. — Вот лисица с пышным хвостом, а здесь,

на другой стороне, женщина с длинными волосами.

Наверное, это хозяйка скребка. Она выскабливала им

шкуры зверей, снимала бересту для кровли, разре-

зала мясо, потрошила дичь и рыбу. Вот ведь как лов-

ко, камень так и липнет к руке!

При этом мать Кокшага очень живо показывала,

как умело действовала скребком та неведомая хозяй-

ка кремня. Потом она отвернулась в самый темный

угол хижины, пошептала над скребком, поплевала и

подула в разные стороны и подвесила его на шею

сына, рядом с медвежьим клыком.

— Носи этот камень с изображением лисицы и

женщины. Думается мне, что эта женщина — хозяй-

ка всей Дикой реки и всех диковинных камней, что

там есть. Она принесет тебе удачу и в охоте, и во вся-

ком другом деле!

В тот же вечер Кокшага отнесла все добытые сы-

ном меха богатею Ширману, чтобы расплатиться с

ним за старые долги. Хитрый старик сразу подобрел

и посулил и впредь давать хлеба под будущую добы-

чу. Кокшага чуть осмелела, похвалила Ширманову

дочку Рутку и намекнула, что с радостью пустила

бы такую расторопную красотку в свой дом, когда ее

дочки выпорхнут из родного гнезда и оставят ее одну

с сыном. На это ничего не сказал ни сам Шир-

ман, ни его старуха. Тогда Кокшага откланялась

и ушла.

Пока мать отлучалась, Чур отдыхал у горячего

очага. Слова матери о хозяйке Дикой реки не уходи-

ли из его головы. Он снял с шеи шнурок с медвежьим

клыком и скребком и долго разглядывал рисунки, вы-

сеченные на камне. Ему даже казалось, что на скреб-

ке остались следы пальцев хозяйки, а на ее шее изо-

бражено ожерелье. Контуры лисицы были неясны, но

головка ее выглядела как живая.

Наконец, когда женщина начала улыбаться и таять,

а лисица заметать хвостом свои следы, Чур креп-

ко заснул со скребком в руке. И опять видел хозяйку

Дикой реки. Она шла по колени в воде вверх по реке,

одетая только в юбочку из звериной шкуры, а ее

длинные волосы прядями лежали на загорелых пле-

чах. Женщина шла быстро, пересекая реку на пере-

катах, изредка оглядывалась и манила Чура за собой.

Длинные тени деревьев падали на воду, в реке дро-

жало солнце, а крутые берега краснели рябиной и

первыми багряными листьями.

Утром Чур рассказал матери о том, что видел во

сне.

— Разве не говорила я, что она принесет тебе

счастье? Но не торопись, Чур, впереди зима. Ты го-

воришь, что видел ее идущей вверх по реке, а по бе-

регам краснела рябина? Значит, надо идти в конце

будущего лета. А рыбу в реке ты видел? Это хорошо,

что не видел: рыба во сне — к худому!

Этой зимой Чур охотился по ближним лесным

урочищам и речкам. Бродил за Угольком по куньим

следам, обухом топора стучал по дуплистым деревьям

и, когда потревоженный зверек, покидая теплое гай-

но, замирал на самое короткое время на ветке, чтобы

оценить опасность, Чур успевал его сбить меткой

стрелой. В конце зимы ходил по сугробам на лыжах

за сохатыми, ночуя там, где застанет ночь, и нако-

нец закалывал утомленного зверя копьем под неисто-

вый лай собаки. И с каждым днем охоты Чур нали-

вался удалью и силой, ловкость его родила удачу за

удачей к тихой радости Кокшаги:

— Это она, хозяйка Дикой реки, и ее скребок по-

могают тебе в добыче, посылают удачу и счастье.

И как хорошо, что я догадалась повесить тебе на шею

медвежий клык для отворота злых духов и всяких

напастей!

Сыну очень хотелось сказать, что носить на шну-

ре у голой груди каменный скребок и медвежий зуб

не очень-то приятно. В мороз от них холодно, а на

охоте, когда надо бесшумно подходить к зверю, при-

ходится придерживать амулет рукой, чтобы кремень

и клык не стучали друг о друга. Но он промолчал,

чтобы не огорчать Кокшагу.

Вот так и прожила осиротевшая семья зверобоя

Черкана до той весны, когда Чуру перевалило за че-

тырнадцать лет, а сестры повыросли и на них уже

начали заглядываться парни. Но Рутка, дочь Шир-

мана, была самой миловидной и смелой девушкой в

племени. И не зря вдова Кокшага таила думку о ней:

«Вот как поразбегутся дочки в разные стороны, научу

Чура, чтобы Ширманову дочку в хозяйки и помощ-

ницы позвал. А мне, старой вороне, и на покой пора!»

2

В середине лета, когда поспела в лесу всякая яго-

да, а пчелиные соты наполнились медом, началась у

медведей бродячая пора, шальная и драчливая. Одна

буйная медведица повадилась в селение ходить, страх

на людей наводить. Старых и малых по избам заго-

няла и, ловко от собак обороняясь, по селению хо-

зяйкой бродила. И не успевали люди за топоры да

рогатины взяться, как она в лесу пропадала. Всем по-

нятно стало, что дело худо кончится, примется озор-

ной зверь за людей да за скотину.

Первой в лапы медведицы попала корова богатея

Ширмана.

Разгневался старик, не столько на зверя, сколь на

незадачливых следопытов:

— Видно, не стало в нашем племени смелых охот-

ников, чтобы встретиться с медведицей! Теперь она,

крови отведавши, за людей примется!

И принялась бы, но не успела. Пока Чур оттачи-

вал отцовское копье-рогатину, Кокшага кожаный

мешочек сшила, скребок да медвежий клык в него

положила и опять на грудь сына повесила, бормоча

слова непонятные против злых духов и оборотней. По-