— Полтора часа на ленч! — фыркает Сэм. — Сначала я думал, что такое могут позволить себе только восхитительно беззаботные люди, но потом выяснил, как именно они проводят эти полтора часа. Злословят, сплетничают, перемывают косточки, жмутся из-за каждого франка… Хочешь знать, почему на ленч у них уходит полтора часа? Потому что в кафе они чувствуют себя в безопасности… там у них нет искушения потратить больше того, что они сами себе позволяют. Боятся, что если останутся в офисе, туда заглянет кто-нибудь с предложением купить новую ленту для пишущей машинки. В этом вся проблема. Мысль о том, чтобы заниматься бизнесом, пугает их, потому что бизнес требует затрат. Посмотри, я тебе кое-что покажу. — Находит в кармане клочок бумаги и бросает на стол. — Эту квитанцию мне выдали сегодня утром в одной вроде бы уважаемой компании. Видишь? Это обратная сторона конверта. Вот таков бизнес по-французски.
И дальше в том же духе. Сэм может изыскать тысячу причин, чтобы не любить французов, но настоящая проблема в том, что после прибытия в Париж расстроилась вся его жизнь. Я, в общем-то, не придаю его ворчанию особого значения, пока он не начинает грозить возвращением в Америку. Пусть говорит все, что ему заблагорассудится, — главное, что его жена и дочь здесь и их можно спокойно трахать, а сам он всегда под рукой и готов угостить выпивкой.
Не то чтобы мне не нравится Сэм… учитывая, сколько лет я провел в Нью-Йорке, облизывая задницы таких, как он, мы ладим просто великолепно. Он рассказывает о своих приключениях с Александрой и Таней, я помалкиваю о своих — с Энн и Снагглс. В целом все складывается замечательно.
С Энн что-то происходит… по крайней мере Билли так думает. Энн по-прежнему избегает меня, так что приходится верить Билли на слово. Впрочем, ей врать вроде бы ни к чему.
Если коротко, Билли подозревает Энн в том, что та положила на нее глаз. Она заходит ко мне однажды вечерком сразу после визита к Энн, которой относила очередную порцию заказанных акварелей, и делится самой свежей информацией. Не подает виду, но я вижу в ее глазах блеск интереса. А почему бы и нет? В конце концов Энн не уродина какая-нибудь, а Билли, хотя и предпочитает молоденьких и свеженьких вроде Джины и Снагглс, думаю, вовсе не против разнообразия.
По словам Билли, Энн разгуливала перед ней в трусиках, жаловалась на то, как одиноко в Париже без близкой подруги, и практически открыто попросила научить ее тому, о чем рассказывается в "Колодце одиночества".[9] Сначала Билли списала такие разговоры на естественное любопытство, однако, поразмышляв, пришла к выводу, что Энн действительно хочет уложить ее в постель. Спрашивает, что я об этом думаю… хотя, впрочем, какая разница…
Что ж, вполне вероятно. Энн, видно, решила, что раз уж пошла вразнос, то не стоит пренебрегать возможностями, которые дает пребывание в Париже, и пора попытаться получить ответы на все мучающие ее вопросы. Париж для Энн — это то, чего не случалось с ней раньше и уже вряд ли случится в будущем, после того как она сядет на пароход, направляющийся в Америку. Если она хочет узнать, каково спать с женщиной, действовать надо незамедлительно.
Билли кивает, потому что слышит то, что хочет слышать. Спрашивает, какова Энн в постели. Приятно ли с ней трахаться? Так ли она хороша, как, например, Джина? Хочет, чтобы я рассказал о ней все, до мельчайших деталей, которые обычно интересуют мужчин. Что за парень оплачивает ее счета… то есть кто ее муж? Она перебрасывает ногу через подлокотник кресла, не обращая внимание на то, что открывает полный вид на свою переднюю лужайку, и забрасывает меня вопросами.
— Бога ради, опусти ногу, — не выдерживаю я. — У меня уже неделю никого не было.
Билли принимает сочувственный вид. Ей так меня жаль. Почему бы не позвонить Джине? Сейчас или когда она уйдет?
Вот же дрянь! Если она не уберется сию минуту, потом будет поздно. Я в таком настроении, что вполне могу продержать ее здесь неделю или больше, даже если придется спрятать одежду в шкафу. И наплевать, лесбиянка она или нет.
— Что собираешься делать с Энн? — спрашиваю я, ответив на добрую сотню вопросов.
— Еще не решила… подумаю. Сейчас меня больше интересует Снагглс.
Билли наконец направляется к двери и уходит за секунду до того, как я дохожу до точки кипения и готов ее изнасиловать.
Звонит Эрнест. Спрашивает, что я поделываю, чем занимался и договорился ли о свидании с Энн. Отвечаю, что ничего не сделано, что давно ее не видел, а потому не имел возможности даже перекинуться парой слов. Ладно, бормочет он, добавляя пару проклятий, придется самому о себе позаботиться… где ее можно найти? Называю пару мест, где Энн иногда появляется, и он вешает трубку.
Через пару часов перезванивает и удивленным голосом сообщает, что нашел Энн… они сидят в каком-то заведении на улице Сен-Жак, и он хочет, чтобы я поскорее пришел.
— Я-то на кой тебе нужен? Послушай, Эрнест, договаривайся обо всем сам… Мне пора… собираюсь перекусить…
Так не пойдет. Объясняет, что ему нужно срочно сгонять домой за камерой… взять Энн с собой он не может, в то же время боится, что если она надолго останется одна, то протрезвеет и…
— Так она дала добро на вечеринку? — спрашиваю я.
— Ну, вообще-то она ничего пока не сказала, но не беспокойся, Альф, все будет в порядке. Надо только попасть к ней, а там уж как-нибудь устроится. Да в чем дело? Что с тобой? Не хочешь ее трахнуть?
— Конечно… конечно, я хочу ее трахнуть, Эрнест, но не уверен, что нам стоит снимать… Если мы влезем в такси со всеми этими проводами и фотовспышками, она может заподозрить неладное, и мы только все испортим.
— Ничего мы не испортим. Вот увидишь, Энн самой понравится… надо только привести женщину в соответствующее состояние. В конце концов разве это была не ее идея?
В результате я, разумеется, уступаю его доводам и отправляюсь на встречу. Если не приду, Эрнест обидится. К тому же, может, что и получится… по крайней мере бесплатная выпивка тоже чего-то стоит.
Иду по улице. Уже темнеет, и шлюхи прохаживаются по тротуару в поисках добычи. Хотелось бы мне знать, кто, черт возьми, снимает проституток в такое время? Разве что туристы… остальные отдают себе отчет в том, что, сняв шлюху вечером, вам придется ее накормить. Одна пристраивается рядом со мной и, мелко семеня, заводит разговор.
— Все будет прекрасно, мсье… и очень недорого… разве вам не интересно узнать, как это делают в Гаване? Нет-нет, я обычно этим не занимаюсь… не подумайте! Но времена сейчас трудные… если вы угостите меня перно…
Отделываюсь от нее и пару кварталов следую за какой-то блондинкой. Под мышкой у нее картина… наверное, студентка, хотя походкой напоминает хористку. Футов через пятьдесят у меня стоит от одного вида ее покачивающейся попки. Свищу… оглянется? Нет, не оборачивается.
Сколько раз, прогуливаясь по улице, я, как почуявший сучку пес, сворачивал вдруг в сторону и шел за какой-нибудь пиздой без малейшей надежды на трах. Задница покачивается, как маятник… тик-так… и моя жизнь рассыпается на песчинки. Я преследую ту, которую никогда не получу… как и миллион подобных мне горемык по всему миру… и погоня будет продолжаться, пока качается этот чертов маятник. Хорошо, что есть куда пойти, — иначе я бы вернулся и отыскал ту шлюху… она была не так уж и плоха…
Девчонка сворачивает в магазин. Я не увидел ее лица, но эрекция, которую она мне подарила, остается со мной, и я несу ее дальше, словно найденные на дороге деньги. Разница только в том, что никто ничего не потерял. Если когда-нибудь снова встречу ее, то обязательно подойду и поблагодарю, даже постараюсь объяснить, как замечательно, что можно получить что-то за так и при этом никто ничего не теряет. Но нет, ее я больше не увижу… чудесные "пизды, увлекающие меня за собой в лабиринт улиц, никогда не попадаются снова.
Стараюсь сохранить подарок до встречи с Эрнестом и Энн. Пристраиваюсь то за одной пиздой, то за другой, даю волю воображению. Проклятие, да я, должно быть, в буквальном смысле пизданулся… вот, снова разговариваю сам с собой, чего не случалось с первых дней в Париже… В те времена я порой едва не сходил с ума от голода и пребывал по большей части в состоянии, близком к бредовому. Какое там трахаться… Когда я видел здоровущую, аппетитную задницу, мне хотелось съесть ее, хотя бы отхватить кусочек… Одно я понял точно: ты можешь едва волочить ноги и даже подыхать от голода, а твой приятель — висеть беспомощно в штанах, как высохшая сосиска, но про свое он не забудет. И пусть у тебя подкашиваются колени, пусть тебя от слабости заносит на поворотах, он всегда готов выпрямиться и поднять гордо голову. Допускаю, что в крайних ситуациях, когда плохо по-настоящему, старина лысый тоже впадает в уныние и теряет интерес к жизни… Не знаю, со мной такого не случалось — его всегда можно уговорить.
