Сида хватает надолго. Чувствуя приближение кульминации, он отступает на шаг и берет перерыв. Мисс Кавендиш, не зная, что делать в такой ситуации, тоже останавливается. Если бы она продолжила, Сид уже сошел бы с дистанции.

— А знаешь, у нее действительно неплохо получается, — критически замечает он. — Пожалуй, если приходить почаще, из нее еще вполне можно сделать настоящую профи. Ты как, Артур, мог бы выделять две ночи в неделю?

Эти замаскированные угрозы не производят на мисс Кавендиш должного впечатления. Возможно, она уже прониклась мыслью, что ничего хуже быть просто не может, или подозревает, что мы ее запугиваем. Искоса посматривает на набухающий в ее руке член Артура.

— Хватить болтать, занимайся делом, ладно? — жалуется он. — У меня уже встал, но всю ночь он ждать не будет.

Сид втыкает и неловко, как краб, обхватывает ее обеими руками. Мисс Кавендиш тонко вскрикивает, и в комнате становится тихо. Сид вытаскивает член, и я вижу, что он едва держится на ногах.

Артур, прищурившись, заглядывает в пизду. Как, объясните, возмущается он, можно трахать такое болото? Там же надо проводить осушение, иначе это все равно что совать хуй в парное молоко.

Сид советует ему не привередничать… никакой проблемы нет, просто зайти лучше сзади. Поставь ее на колени, говорит он, и порядок, потому как там, в ней, все уйдет вперед.

— Давайте перевернем.

Прежде чем мы успеваем что-то решить, мисс Кавендиш переворачивается сама.

— Ну вот и отлично, — удивленно говорит Артур. — А теперь приподними задницу, чтобы я смог подвести эту штуковину снизу…

Мы с интересом наблюдаем, как мисс Кавендиш приподнимает зад и оглядывается, будто проверяя, все ли идет как надо. Я начинаю хохотать, Артур и Сид присоединяются, а мисс Кавендиш смущенно отворачивается. Артур звонко хлопает ее по ляжке. Она прячет лицо.

Влезая в штаны, Сид произносит прощальную речь. Какая скромность! Пока мы одеваемся, мисс Кавендиш, прикрывшись простыней, старательно отводит глаза. Какое восхитительное гостеприимство, вещает Сид, мы могли бы заглянуть завтра вечером… скажем, в девять?., и у него есть пара друзей, которые были бы счастливы с ней познакомиться…

Эрнест сворачивает самокрутку, просыпая табак на полу пиджака. Он вырос в Оклахоме и не устает напоминать об этом. Постоянно твердит, что когда-нибудь вернется туда, что совершенно невозможно. Невозможно по той простой причине, что такого места, где, как ему кажется, он вырос, на свете не было и нет.

Восхищается гобеленом, купленным мной у китайской шлюшки. Очень мило, хвалит Эрнест и спрашивает, все ли у меня в порядке, не наблюдается ли каких нежелательных последствий. Может быть, ему тоже стоит прогуляться до китайской сувенирной лавки?

Я интересуюсь девчонкой, с которой застукал его в кровати несколько дней назад… где она?., что с ней?.. А, та малолетняя сучка! Оказывается, он выгнал ее, когда ожидал какую-то блядь, а она в отместку перевернула вверх дном квартиру. Сбросила книги с полок, порвала все лежавшие в столе бумаги, порезала бритвой матрас да еще оставила кучу на пороге, в которую он и вляпался, вернувшись домой после работы.

— Дети… Боже, они ужасны, особенно скороспелки. Взять, к примеру, эту мокрощелку. Мстительна, как взрослая баба, но притом с невероятно извращенным воображением ребенка. Господи, мне даже думать о них страшно… в постели будто Красная Шапочка и Волк в одном лице…

Эрнест спрашивает, не хочу ли я посмотреть на его испаночку, ту, на которую положила глаз художница-лесбиянка. Она ошивается в одном заведении, где можно увидеть настоящие испанские танцы.

Возвращаясь домой, останавливаюсь у двери мисс Кавендиш. Ни звука. Тихо было весь день. Под ручку подсунута телеграмма. Ее принесли еще утром.

В раздевалке сидит старая, злобная, словно ведьма из сказки, карга. В Америке, даже в самом вонючем заведении, шляпу у вас примет молоденькая обольстительная красотка, но здешние люди — реалисты, и с их точки зрения сексуальной шлюшке не место в раздевалке — ее можно использовать с большей пользой. Эрнест шепотом сообщает, что с мерзкой старухой можно договориться насчет задней комнаты…

В помещении полным-полно испанских моряков, сутенеров и шлюх. Из последних я могу выбирать. Остальные… видит бог, чтобы узнать, кто они такие или чем занимаются, придется почитать полицейские досье.

Эрнест сразу находит свою шлюху.

— Руки прочь, — чуть слышно предупреждает он, когда мы идем к ее столику. — И пей вино… так безопаснее.

В воздухе стоит кисловатый запах протухших продуктов и выдохшегося пива. Я рад, что до прихода сюда мы успели перекусить.

Насчет шлюхи Эрнест мог бы и не предупреждать — мы невзлюбили друг друга с первого взгляда. Она довольно хорошенькая, и я, пожалуй, мог бы ее трахнуть не выключая свет, но нас просто не тянет друг к другу. Они с Эрнестом начинают спорить о лесбиянках… она обзывает его дураком… лесбиянки дарят ей подарки, а Эрнест не дарит. Мне становится скучно.

Маленький оркестр в углу играет какие-то дерганые мелодии. Сказать об этих парнях можно только одно: упорства им не занимать. Время от времени перед публикой танцуют три женщины с золотыми зубами. Все настолько ужасно, что даже турист с первого взгляда поймет — это подлинное, настоящее. Час тянется, как сопля из носа ребенка.

Внезапно, без всякого предупреждения или объявления, появляется девушка. Лицо скрыто вуалью, но и так понятно, что перед нами клевая штучка. Типы, создававшие шумовое оформление, откладывают гитары…

— Фламенка, — шепчет Эрнест. — Говорят, она самая молодая из всех, кто исполняет этот танец. Ну, по-настоящему…

Может, это все обычные байки, однако люди, представляющие себя знатоками, рассказывали мне, что стать фламенкой можно не меньше чем за десять лет. Десять лет, чтобы исполнить танец продолжительностью в десять минут! Признаюсь, меня такого рода вещи не интересуют — на мой взгляд, слишком много впустую затраченного времени и сил. С таким же успехом некоторые заучивают наизусть Библию. В любом случае, если на обучение танцу тратится десять лет, то исполнительницами фламенко должны быть женщины, которым по возрасту такие выкрутасы вроде бы уже ни к чему.

Но эта!.. Подружка Эрнеста замечает, как я смотрю на нее, и говорит, что фламенка выступит еще раз, в комнате наверху, для избранной публики. Она взмахивает шалью, щелкает кастаньетами, и танец начинается. Сразу видно, что девка свое дело знает. Похоже, успех танцовщицы определяется просто: если у вас встал — значит, все отлично.

— Как ее зовут? — спрашиваю я, не сводя глаз с кружащейся сучки, которая бросает на меня пылкие, многообещающие взгляды. — И что там насчет танца наверху?

— Насчет этого обратись к старой грымзе в раздевалке, — отвечает Эрнест. — Девчонку зовут Розитой. Только будь осторожен, у маленькой розочки есть шипы.

Сучка и мертвеца поднимет из гроба, а уж о моем молодце и говорить нечего — едва учуяв пизду, он начинает шевелиться, тянется вверх, старается выглянуть… Эрнест и его шлюшка уже заняты собой, играют под столом. Черт, если танец продлится еще минуты три, Розита всех заставит залезть в штаны.

Девчонка в последний раз вертит задницей, тяжелая испанская юбка взлетает и опадает, оборачиваясь вокруг ног.

Поворачиваюсь к Эрнесту. Мне надо выяснить насчет шоу наверху, по-настоящему там или только приманка.

— Послушай, Альф, — говорит он, — я знаю только то, что она танцует наверху голая. Сам ничего не видел.

— Ну так давай поднимемся и взглянем… втроем, а?

Но нет, дамы туда не допускаются, вход только для мужчин, а Эрнест в настоящий момент не хочет оставлять свою подружку. Ладно, пойду один… Выхожу в раздевалку, долго спорю со зловредной бабулей и все-таки прорываюсь.

В комнате наверху, без окон и без воздуха, собралось человек двадцать. Мужчины сидят за столами, треплются о чем-то и с нетерпением поглядывают на дверь. Моряков здесь не так уж и много, в основном грязноватого вида типы в деловых костюмах, украшенные громадными, с яйцо, бриллиантами. Занимаю последнее свободное место и заказываю вино.