— Не получится, — возразил я, — обязательно должен быть материальный носитель хотя бы для части функций такого существа.

Тюлень согласился.

— Потому границы газовых и плазменных фаз не подходят. Вода может нести твердые микрочастицы, а твердые фазы полностью состоят из них. Наши предполагаемые существа, я называю их плоскуны, преимущественно используют землю или лед в качестве твердой фазы. Они не обмениваются твердыми частицами с внешней средой, как это делают белковые системы. Плоскуны изменяют энергетические и информационные характеристики молекул, а сами молекулы при этом пространственного положения не меняют.

Мне показалось, я его понял. Мне в голову пришла следующая аналогия: по городской улице ночью ползет луч прожектора. На свету появляются фонарные столбы, стены домов, помойки, люки колодцев, даже люди. И все они на некоторое время приобретают видимость, а затем вновь тают во тьме. Ни дома, ни люди не теряют при этом своих молекул. Их внешние атомы на некоторое время становятся чуть более энергичными — и только. Со стороны же пятно прожекторного луча кажется живым существом, способным передвигаться.

Если учесть, что попавшие в луч люди отворачиваются и закрывают руками глаза, можно сделать вывод, что луч взаимодействует с людьми. Попавшие в луч предметы, в свою очередь, меняют очертания светового пятна. Прямо двухстороннее взаимодействие получается.

Следующий час мы не разговаривали. Окружавший нас лес прямо-таки давил своей тишиной. Женя, по моему настоянию, шел первым, держа посильную скорость. Я выбирал дорогу, хотя, прямо скажем, особого выбора не было. На уходящей в лес лыжне нам встретились всего две развилки. И в обоих случаях выбор оказался достаточно очевиден.

Возле опушки мы остановились.

— Почему Александровка? — переспросил Женя, вытаскивая из рюкзака странный прибор, — Да потому что там с давних пор отмечалась активность плоскунов. Я даже хроники девятнадцатого века просматривал. Тогда народ здесь жил кучно, свидетельских показаний — море. Только в те времена все оптические явления не на инопланетян списывали, а на нечистую силу.

— А плоскуны, они что, чистая сила? — спросил я рассматривая прибор в руках у тюленя.

Посмотреть было на что. Ящик размером с сигаретный блок, снизу ручка. По одной длинной стороне располагалось два окуляра, как у бинокля. С противоположной стороны окуляров было не менее десятка — и все разные. Со стеклами, с перфорированной пластмассовой пластиной, закрытые открывающейся и закрывающейся диафрагмой, сплошь закрытые медью, вообще не закрытые… На ручке виднелся рычажок, который Женя передвигал указательным пальцем, глядя в окуляры на расстилающееся перед нами снежное поле.

— Плоскуны, пожалуй, сила чистая. Не по морали своей, а по физике. Они не любят присутствия живых существ, особенно теплокровных. Наши биополя буквально рвут их энергоинформационную матрицу. По плоскуну что слон пройдет, что мышь пробежит — ему равно плохо придется. Большой еще переживет, а малому конец.

Он протянул прибор мне:

— Посмотрите, я уже настроился. Зеленое — это их лежбище.

В окулярах прибора снег выглядел кроваво-красным, стволы деревьев — синими, а возле горизонта зеленел небольшой ромбик.

— Километра два будет, — прикинул я расстояние, — лучше идти не напрямик, а по лесополосе слева. Там ветра нет. А Вы не боитесь, что мы разорвем искомых плоскунов?

Евгений, убирая прибор в рюкзак, помотал головой.

— В этом месте их не потопчешь. Есть на Земле места, где местные электромагнитные поля не сочетаются с биополями млекопитающих. Они их гасят. Не полностью, конечно, но в таких местах мы для плоскунов не опасны. Зато они опасны для нас. Не смертельны, но длительное взаимодействие с их полями в таких местах вредно сказывается на здоровье. Психика реагирует первой: тревога, стремление уйти. Люди там не селятся.

Я хотел было спросить, как же Александровка, но потом сообразил, что до бывшей деревни от лежбища больше километра, а между ними — кладбище и небольшой овражек.

— А НЛО к плоскунам какое отношение имеет? Оно же летает, а плоскуны привязаны к твердой фазе.

Евгений что-то ответил, но я слов не разобрал. Он вновь отстал, хотя я шел по снежной целине первым, прокладывая лыжню. Пришлось подождать его и повторить вопрос.

— Я ответа не знаю, — признался ученый, вытирая потное лицо лыжной шапкой. — Родилась тут у меня одна версия, но все коллеги сочли ее совершенно сумасшедшей. Мне представляется, что плоскуны способны проецировать электромагнитные и акустические образы в объемное пространство. В небо, в глубь воды, в толщу земли. Туда, куда им самим не добраться. Можете считать это поминальным салютом или театральным представлением — как больше нравится. В общем, для появления наблюдаемого эффекта НЛО потребуется скопление изрядного числа плоскунов.

Я немного задумался, прикидывая энергетические параметры процесса. Даже если предположить что плоскун с невероятной эффективностью собирает энергию на границе фаз, и способен ее запасать, получалось, что для создания образа летающей тарелки требуется участие плоскунов, занимающих целые гектары поверхности. А как же световые полосы и квакеры в море? Там твердая поверхность находится в километрах внизу.

Женя имел свою точку зрения и на этот случай. Он полагал, что в морях, богатых жизнью, на поверхности воды собирается столько живых организмов, что плоскуны способны использовать их, как твердую фазу. Биополя водорослей и планктона, с его точки зрения, плоскунам не вредили. А может быть, и в морях имелись особые зоны, подавляющие биополя, и плоскуны обитали преимущественно в этих зонах.

Мы уже прошли необходимое расстояние вдоль лесополосы и Женя вновь глянул в свой прибор. Пощелкал рычажком, настраиваясь, и протянул его мне. Отсюда лежбище выглядело неровным зеленым пятном, отдаленно напоминающим ромб. Никаких деталей разглядеть не удавалось.

— А где плоскуны?

— Их ни один преобразователь не показывает. Сейчас можно видеть уровень электростатики на поверхности. На лежбище другая структура снега, там всегда наст.

— Тогда там может и не быть плоскунов? — предположил я, — Кстати, а какого они размера?

— Плоскуны на лежбище обязательно будут, — заявил Евгений, — увидеть их мы пока не в состоянии, а услышать сможем.

Он похлопал по рюкзаку, намекая, что нужные приборы находятся там. О размерах же плоскунов исследователь ничего определенного не знал. Расчеты давали цифры от пяти метров в поперечнике для снежно-ледяного покрова до двух сотен метров для песчаных пустынь. Для морских плоскунов ученый допускал размерность до полукилометра.

Теперь я прокладывал лыжню, поминутно поглядывая в окуляры. На обычный взгляд лежбище ничем не отличалось от обычной заснеженной равнины. Подойдя на расстояние трех метров, я убедился, что исследователь прав. Структура снега впереди явно отличалась: гладкая, блестящая, отливающая желтизной поверхность выглядела неприятно. Евгений аккуратно опустил рюкзак в снег и извлек из него маленькую палатку. Он быстро поставил ее, откинул полог и принялся выкладывать на пол палатки свои приборы.

— Спасибо Вам, Федор. Дальше я сам справлюсь. Если Вам интересно, посидите в палатке.

Конечно, бросить все и уйти я не мог. Кто бы смог на моем месте? Я предложил исследователю свою помощь и некоторое время мы разматывали вдоль границ лежбища провода, втыкали в снег шесты с микрофонами, различными датчиками. Евгений использовал арбалет, чтобы забросить на середину лежбища — метров за сто — несколько датчиков с проводами. Подсоединяя провода к размещенному в палатке пульту, он озабоченно сказал:

— Если датчики застрянут, придется идти на лежбище. Это всегда нежелательно, а если плоскунов слишком много, то и опасно.

— Вы же говорили, что только длительное пребывание в таких лежбищах с плоскунами способно повредить?

Евгений признался, что на лежбищах иногда погибали от остановки сердца и вполне здоровые до того люди. Погибали сразу, без чувства тревоги и предварительных неприятных ощущений.