А может, это они девочкину сумку осмеивают? Да, не верх совершенства. Не «Гуччи». Обычная школьная сумка фасона «что в магазине нашлось подешевле». Зато вместительная, а эти коровы вечно дома учебники и тетради «забывают». И ничего им за это не бывает. Подумаешь, в дневник запишут!.. Который они тоже «забыли», но «завтра обязательно принесут».

Или три кобры сарафан обсуждают? Говорила же маме: «Мешок!» А она: «Другого нет, мы уже полгорода обошли, на вторую половину у меня ног не хватит». Зато дочь теперь ходит пугало пугалом, только соломенной шляпы не хватает, а всякие вороны по её поводу сплетничают.

Ух, зла на них не хватает! Хотя – хватает зла. Вот сейчас девочка ка-а-ак моргнёт – и всё! Были три гадюки подколодных, будут три безумно печальных воспоминания.

Но – нет! Девочка напрягла и без того стальную хватку. Аж костяшки пальцев побелели. Не для того она столько лет развивала силу воли, чтобы какие-то тупоголовые трепачки заставили её нарушить собственный зарок.

На третьей перемене Ильдус кинул ей в волосы жвачку. И почти попал. Его счастье, что «почти». Все знают, что из волос жвачка не вычёсывается. И не вымывается. Её приходится ВЫСТРИГАТЬ. И этот дебил точно в курсе. Интересно, как бы ему понравилось в школе для умственно отсталых? Причём пусть волосы его вовсе выпадут и… и… и он будет писаться в штаны! Хотя там он, возможно, не окажется последним учеником в классе. Может, даже первым станет. Самым умным олигофреном. Классная руководительница будет его хвалить, приводить в пример другим детям, отмечать на родительских собраниях. В хорошем смысле, а не как сейчас.

Так что пусть пока что здесь учится-мучится. До следующего раза. Тем более, что не попал. Может, и не хотел попасть? Может, он ей так в любви признавался – в типичной для мальчишек его возраста извращённой форме? Тогда точно – олигофрен. Нужен ей такой бойфренд – самый тупой и уродливый парень в классе.

А на четвёртом уроке математичка вызвала её к доске. Решить задачу «на составление уравнения». Сначала, главное, орала на всех пятнадцать минут за то, что они на три минуты опоздали к началу урока. А ведь ей, как нормальной, объяснили, что были в столовой, а там их не сразу обслужили. Дежурные не всем поставили порции. И, кстати, быстро есть вредно. Да они и не особо торопились, честно говоря. И вообще: столовая в полуподвале, кабинет математики на третьем этаже. Пока дойдёшь… А заниматься активными физическими упражнениями сразу после того, как поешь, тоже неполезно.

Но Парабола разве поймёт человеческие резоны?! Сама пол-урока растранжирила на выяснение отношений, а потом взяла и подло вызвала девочку к доске. Второй урок подряд. На самое сложное задание. И ведь девочка чувствовала, что может случиться нечто в этом роде: математичка славилась непредсказуемостью и коварством. Надо было всё-таки сделать домашку. Или хоть списать перед уроком. Но три паучихи с микроцефалом отвлекли. Когда-нибудь она с ними разберётся.

А Парабола… Мама теперь за двойку в конце учебного года запилит.

Девочка с наслаждением представляла бородавки, ме-е-едленно покрывающие сначала всё тело, а затем и лицо училки. Пусть снаружи она станет такой же мерзкой, как и внутри. И тогда её точно уволят, потому что даже директриса не сможет на неё смотреть без отвращения. Потом от неё уйдёт муж, кошка, и даже тараканы начнут дохнуть, едва взглянув на неё. И вот, сидя на кухне среди тараканьих трупов, она будет ночами громко выть на луну. От тоски и одиночества. И вспоминать, как мало ценила то, что имела.

Нет, не поддаваться. Сохранять хладнокровие. Всегда удерживать себя. НЕ ТВОРИТЬ!

Естественно, мама очень «обрадовалась» двойке. Потом пришёл с работы папа, и она повторила весь спектакль для него. С самого начала. Папа тоже принял. Сначала близко к сердцу, потом корвалол, потом участие. На два голоса получилось прикольно. Но громко и противно.

Девочка представила своих не вполне пещерных предков в виде пары интерактивных ферби (ей даже одного не купили… даже ферби-бэби… а ей так хотелось… ну просто смерть как!) и лишь чудовищным усилием воли удержалась.

Даже не сделать ничего лягушкообразного из Милки оказалось значительно легче. Хотя гремлин, по печальному недоразумению принявший облик шестилетки, снова трогал её тайный дневник и даже посмел накарябать на обложке НЕ СВОИМИ фломастерами мерзкую каракатицу. Видимо, автопортрет. По крайней мере, если младшая сестра не изменит в ближайшее время самым коренным образом своего поведения в отношении старшей (и, в частности, её личных вещей), то вскорости будет выглядеть именно так.

На уроки ушло два часа. Собственно, с перерывом на общение с папой, в сумме где-то примерно три. Так что на улицу удалось вырваться только в шесть, когда до сумерек оставалось совсем чуть-чуть.

И уже через четверть часа на неё кричала незнакомая пенсионерка. Старая маразматичка кривлялась, размахивала палкой и руками, изо рта у неё вылетали слюни, попадая девочке на одежду, на руки, даже на лицо! Мерзость, мерзость, мерзость! И, главное, было совершенно невозможно понять, что этой Яге нужно. Минут десять потребовалось лишь на то, чтобы выяснить: оказывается, девочка, бегая мимо, запылила висящее на балконе (на втором этаже!) бельё карги. В деле фигурировал ещё и некий мячик, хотя играми с этим предметом девочка не увлекалась лет так с семи.

– Ты думаешь, бабушка – дурак?! – вопила грымза – Бабушка всё видит! Бабушка лучше понимает! Бабушка не совсем дурак, бабушка – самый умный человек! Всё соображает! Это ты ничего не понимаешь! Хулиганка! Фашистка! Бабушка – дурак, да?! Бабушка – дурак?!

– Да, – спокойно и грустно сказала девочка, – бабушка – дурак.

И она медленно, с облегчением разжала наконец руки…

Сказка о Книжном

Цифровой явился ранним вечером, когда Карандышев как раз коротал время, смахивая пыль с крайних полок в ожидании хозяина.

– Здрасьте, меня зовут Серёга, можно просто Сидюк.

Да, вот так сразу, с порога: дескать, Серёгой его величают, к тому же Сидюком. Сидюк он, извольте радоваться, господа! То ли фамилия такая, то ли, наоборот, прозвище. Некоторые отдельные многочисленные граждане обожают кличками вместо имён прозываться. Серые, Димоны, Костыли… Точно душегубы, право слово. Ни тебе «извините, можно ли войти?», ни тебе «разрешите представиться», ни «милостивый государь, нет ли у Вас каких-либо возражений против чего-либо?» «Здрасьте, я Серёга Сидюк!» Падите все ниц! А одет-то! Штаны типа шорты, кеды, кои по нынешним смутным временам придумали звать кроссовками, будто от того они перестали быть кедами, в которых на физкультуру там идти или на футбол, а не, к примеру, в достойную незнакомую квартиру. Вместо рубашки – жёлтая маечка-алкоголичка до пупа, на коей кривыми буковками начертано по-аглицки предложение поцеловать хозяина одежонки в одно место. И даже сказано – в какое. На плечах – мешок на лямках. Будто и не домовик, а тварь какая паршивая: гремлин там или кикимора. Нет, за таким девушки не пойдут. А те, которые пойдут, – и не девушки вовсе. Оторви да брось.

– Я из Центра распределения, – уже нетерпеливо сказал Сидюк. – Буду заниматься компьютером и прочей бытовой техникой. И Вам иногда помогать. По мере необходимости.

Значит, заявку Круг всё же рассмотрел и удовлетворил. Не прошло и полутораста лет. И прислали – этого. Сразу видно – мастер! Универсал! Во всём разбирается, всё подчистую испортить может. Молодец парень!

– Вас ко мне ассистентом, стало быть, направили, – веско, дабы сразу расставить все точки над всеми буквами, констатировал хозяин (ну, почти хозяин; точнее сказать, заместитель хозяина – невысокий, как и всё их племя, но крепкий пожилой домовик в рабочем комбинезоне, полусапожках и свежей клетчатой рубахе). – Меня зовут Фёдор Павлович Карандышев. А Вас, стало быть, Сергеем величают…