Вскоре я обнаружил милую летнюю кафешку в тени небольшого скверика, наполовину заполненную посетителями.

Я взял бутылку пива, съел горячий гамбургер, затем выпил рюмку водки, снова съел разогретый гамбургер, еще раз выпил рюмку водки и потом уже просто сидел, наблюдая, как милые жители старой части города ходят туда-сюда по своим делам. И наслаждаясь замечательным солнечным деньком. Так я провел больше часа. Затем я погулял по окрестностям. Время, сдобренное небольшой дозой спиртного, стало лететь заметно быстрее. Наткнувшись неожиданно на малоизвестный мне доселе кинотеатр, я решил сходить в кино, тем более что до сеанса оставалось как раз минут десять. Вооружившись пивом про запас, я купил билет. Фильм оказался обычной голливудской дребеденью. Впрочем, под пиво он пошел на ура.

По окончании сеанса я решил продолжить прогулку и изучить местные окрестности. В конце концов, я набрел на новую кафешку такого же типа и посидел еще там. Не буду перечислять, что я еще выпил и съел, скажу только, что мне стало еще лучше.

Наконец, заветный час приблизился. Слегка волнуясь, я вернулся к бледно-зеленому дому. У входа действительно торчали два типа. Один, долговязый, стройный, с лицом, имеющим постоянное выражение легкости бытия. Он был в клетчатой рубашке и каких-то мутных матерчатых брюках. Второй — не в пример ему невысокий, приблизительно с меня ростом, в джинсах и футболке, тоже со странноватым выражением лица. Он был мускулистый, и было в его облике что-то от коня, что-то конское.

— Ты новенький? — равнодушно спросил длинный. Мне даже показалось, что он пребывает в некой прострации. При этом оба посмотрели вроде и на меня, но скорее, как-то сквозь меня.

— Похоже на то, — медленно выговорил я.

— Как зовут? — так же равнодушно спросил второй, короткий.

— Влад, — я протянул руку.

Он ее пожал. Некрепко. И рука у него была холодная, будто у покойника. Длинный тоже пожал, но у него рука была нормальная.

— Петр, — представился долговязый, но мне уже было наплевать. Про себя я прикрепил к нему прозвище Каланча.

— Паша, — безучастно произнес второй.

После чего Каланча прислонился к стене и уставился куда-то в сторону, а Павел, забравшись на крыльцо, присел на корточки, уткнулся глазами в грязные расслоившиеся доски. Я постоял около них в растерянности.

— Чего мы ждем? — не вытерпев, спросил я все равно у кого.

— Машину, — легко произнес Каланча, как произносят нечто само собой разумеющееся. При этом он даже не взглянул на меня.

— Ясно, — промямлил я.

Ну что ж, машину, так машину, посмотрим, что будет дальше. И я вновь всецело отдался во власть обстоятельствам. Мысль о том, что у меня всегда будет возможность уйти, не покидала меня, как негаснущий маяк в ночи.

Минут пять прошло в неудобном молчании. Наконец, я снова не выдержал и спросил у обоих:

— Вы давно тут работаете?

— Да уж недели две, — зевнув, сообщил Павел и впервые поглядел на меня оживившимся, заинтересованным взглядом, будто бы только что меня заметил.

— Ясно, — опять сказал я.

После маленькой паузы я попытался вытянуть его на разговор.

— И что мы будем делать, когда придет машина?

Каланча посмотрел на меня, как на глупого ребенка, Паша же, игнорируя вопрос, вновь бессмысленно уставился на доски крыльца.

— У тебя курить есть? — спросил Каланча.

— Не курю, — соврал я, поскольку сигареты кончались.

Долговязый Петр разочарованно отвернулся. Вновь воцарилось молчание. Я сплюнул, уселся на корточки рядом с Павлом, и стал терпеливо ждать, смирившись со своей участью.

Так прошло минут пятнадцать-двадцать. Я почувствовал себя несколько отрезвевшим. И вот когда совсем надоело ждать, из-за угла показался коричневый УАЗ-фургон. Фыркнув, он остановился возле нас и заглох. Каланча сразу же схватился за ручку боковой двери. Я забрался вслед за Павлом, Каланча замкнул нас. Громко хлопнув дверью, дал знак водителю. Последнего я не смог толком разглядеть. Он оглянулся на нас лишь раз. Я запечатлел только остроносый орлиный профиль.

УАЗик тронулся и поехал, и мы затряслись на жестких сиденьях, как кости в кубышке. Я заглянул в окно. Машина двигалась в неизвестном мне направлении. Неизбежное похмелье напомнило о себе сухостью в горле и стуком молоточка в голове.

Мы ехали долго, я даже вздремнул немного. Приснились какие-то кошмары, которые я сразу же забыл при пробуждении, наступившем в связи с сильной трясучкой. Трясучка была связана с тем, что УАЗ блуждал по не асфальтированным задворкам. Но вот он остановился, и стало неожиданно тихо. Водитель выбрался из машины. Каланча отпер нам дверь и спрыгнул на землю. Затем подались Павел и я. Когда я оказался на улице, то предо мной предстали зады большого дома, — три этажа, красный и белый кирпич, мутные окна. Из маленькой будки пискляво залаяла мелкая дворняжка. Рядом с будкой стоял большой мусорный контейнер, доверху набитый разным дерьмом.

Водитель, оказавшийся среднего роста, в сорочке и джинсах, чуть скачущей походкой приблизился к серой металлической двери и громко забарабанил по ней кулаком. У меня родилась ассоциация — задний вход пельменной с нудно гудящей вентиляцией. Дверь отперли не сразу, и из чернеющего проема возникла круглая голова. Голова тут же узнала водителя и что-то сонно пробурчала, но я ничего не расслышал. Каланча неожиданно подтолкнул меня в бок, и я поплелся вслед за водителем и Павлом в темнеющий коридор. Петр, как всегда, замыкал процессию. Нас встретил влажный душок плесени, как в погребе, и резкий холодок. Было темно, хоть глаз выколи. Мы все спускались медленно по ступенькам, как слепцы, вытянув руки, и нащупывая стены.

До следующей двери.

И когда она со скрипом отворилась, яркий свет больно ударил в глаза. Огромный зал, очень холодный, покрытый иссиня-белым кафелем, предстал перед нами. Меня словно пронзило ударом электрического тока. В зале, прямо на полу, абсурдно и неподвижно, как на картине Босха, неряшливо лежали многочисленные, совершенно голые, бледные, под цвет кафельной плитки, трупы. Часть из них, правда, была уложена на больничные каталки.

— Мать вашу, это ж морг! — тихо воскликнул я, чувствуя, как пол уходит из под ног.

— Хм, а ты думал, в сказку попал, — беззаботно съязвил Каланча.

Павел беззубо ухмыльнулся.

Водитель с санитаром, открывшим нам металлическую дверь, направились к ближайшей кучке трупов, тихо что-то обсуждая между собой.

— Да вы что, бля, охренели все что ли?! — взорвался я. — Вы чем тут занимаетесь вообще? Не, я на такую работу не согласен. Спасибо, извините, но я пас.

При этих словах я вознамерился развернуться и пойти обратно, вверх по мрачному проему. Но Петр и Павел неожиданно крепко схватили меня за руки и удержали на месте.

— Э, апостолы, — обозвал я их, — мать вашу, ну-ка пустите меня!

Почувствовав за спиной копошение, водитель и санитар оглянулись, молча поморщились и отвернулись, продолжив медленное шествие вдоль кучки трупов.

В это время Каланча выхватил из кармана поллитровую бутыль "Бальзам Биттнера", доверху наполненную какой-то мутной жидкостью, зубами освободил горлышко и насильно влил в меня добрую половину содержимого. Я сопротивлялся, как мог, изворачивался, как червяк, но оба "апостола" оказались конечно сильнее меня. Хотя я и поперхнулся, и откашлялся, и сплюнул, все равно большая часть настойки попала внутрь. Я ощутил себя подопытной собачкой. Жидкость крепко обожгла горло (она явно была на спирту), по животу растеклось приятное тепло. Тело стало слегка неметь, то же самое можно было сказать и о мозгах. Я весь обмяк. Напарники отпустили меня.

Так странно и так хорошо я себя никогда еще не ощущал. Это было нечто иное, чем просто опьянение спиртным. Нечто нирваническое, этакое состояние беспечной невесомости, и даже небольшого страха от необычности этой невесомости, а вместе с тем полной безучастности ко всему происходящему, — это дурацкое состояние в несколько секунд овладело мной. Теперь я вроде бы и осознавал, что меня окружают трупы, но в то же время к собственному удивлению оставался равнодушным к этому факту.