— Вы что — убить его хотите? — резко спросил Врангель.

— Никак нет! — обезоруживающе улыбнулся полковник. — В свое время ротмистр, которому вы поручили дело генерала Перлофа («пусть и дипломат насторожился, черт с ним!»), обнаружил полную свою несостоятельность. Я разматываю эту нитку, изолировав ротмистра, и пытаюсь выяснить подлинную причину его бездеятельности.

— Поясните, полковник. Знаменский — мой офицер, и я хотел бы заранее знать, в чем вы его подозреваете и как хотите вести расследование.

— Завтра же я представлю вам обстоятельный доклад («пусть дипломат еще больше насторожится, поймет, что я не хочу раскрывать свои карты при нем»).

— Сегодня же, сегодня! — наставительно и требовательно сказал Врангель. — И без догадок! Полная ясность и достоверность! Без меня ничего не предпринимать! Все, полковник! — Он вдруг милостиво протянул вялую руку, не вставая из-за стола, и Монкевиц с чувством благодарности пожал ее. Поклонившись Венделовскому, он быстро направился к дверям.

— Сволочь! — с чувством сказал Врангель, вслед ему. — Какое дерьмо! Kreuz schockbomben, donner wetter element!^[55] — Что нового, Венделовский?

— Я не поехал дальше Парижа, господин главнокомандующий. Обстановка представилась мне тревожной. У великого князя Николая чуть не ежедневно идут совещания генералов-ровсовцев, неделями не покидающих Шуаньи. И вас не зовут — их главнокомандующего, сохранившего с таким трудом воинские формирования. Это позорно, Петр Николаевич, согласитесь?! .

— И о чем они совещаются? — Врангель не скрыл нервозности.

— Это выходит за рамки моей прямой служебной деятельности. Но после некоторых усилий и затрат я получил минимум информации, — Венделовский решил идти ва-банк: теперь ему представлялось вполне удобным сделать еще одну попытку — добиться откомандирования из штаба главкома. — Я уже несколько раз предлагал вниманию вашего превосходительства идею моего перевода (чуть не сказал «внедрения», но вовремя спохватился: не его лексикон!) в окружение Кутепова. Это не уход от вас, Петр Николаевич! В самое трудное время вы протянули мне руку помощи, приблизили к себе, облекли доверием. Я по гроб жизни благодарен вам! Возле Кутепова должно быть ваше доверенное лицо, чем скорее, тем лучше. События выходят из-под вашего контроля. Надежды на Знаменского, да и на Монкевица, весьма слабы и могут лишь дезориентировать вас. Будет лучше, если я получу возможность взять под контроль политическую деятельность генералов — и в первую очередь Кутепова.

— Так о чем они совещаются? — перебил Врангель. — Что вам известно?

— Увы, Петр Николаевич, — ответ Венделовским был придуман заранее, — военное совещание, как они изволят называть себя, пришло к решению. Штаб ликвидируется. Глава РОВСа — формально князь Николай. Фактически Союзом командует его правая рука Александр Кутепов.

— А кто там еще в этом совещании?

— Ваши вчерашние комбатанты, Петр Николаевич. Можно сказать, почти все. Дважды приглашался и генерал Деникин.

— О! — воскликнул, не сдержавшись, Врангель, но тут же заставил себя надеть маску уставшего от власти человека, который поставил себя «над схваткой» и только долг удерживает его исполнять обязанности главнокомандующего. — А вы достаточно осведомлены, милейший мой Альберт Николаевич?

— Увы, ваше превосходительство. То, что мне удалось узнать, — факты. Поэтому я и позволяю себе настойчивость в отношении вашего решения относительно своей особы. Дело требует моего откомандирования в РОВС немедля.

— Но Кутепов? Он же знает: вы мой человек — и поручит нам невыполнимое.

— Я готов послужить вам, господин барон!

— Я подумаю, Альберт Николаевич. В ближайшие дни. Вы пока оставайтесь в Карловичах. И приходите вечерком: Елена буквально бредит вами.

— Напрасно вы задерживаете и семью здесь. Простите за вмешательство. В Брюсселе им было бы спокойней.

— Приходите, приходите! Вес обсудим в домашней обстановке. И жду вашего рассказа — как всегда.

Венделовский откланялся. Он считал, дело стронулось с мертвой точки.

...Через час Альберт Николаевич нашел Монкевица. Похоже, полковник не ждал и не хотел этой встречи.

— Нам надо поговорить, полковник, — сказал дипкурьер без обиняков. — Да, да! Нам! Завтра вы будете искать меня.

— В таком случае разрешите задать вам несколько вопросов. Вы недоумеваете, господин курьер?

— Нисколько: я еще не слышал вопросов.

— Вы знали генерала Перлофа. Близко?

— Нашу близость предоставляю определить вам, полковник.

— Обиделись по поводу «курьера?» Не хотел... Ну, а Издетского знали?

— Превосходно! Ездил с ним в паре.

— Что можете сказать о нем?

— Обожаю допросы-разговоры. Правда, в этом смысле жизнь меня пока баловала. Издетский был подонок, растленный тип, педераст и плохой работник.

— Был? Почему был? — живо перебил Монкевиц.

— Потому, что я теперь, к счастью, езжу один. Станислав Игнатьевич исчез, слава богу, и я ничего не знаю о нем.

— Издетский погиб как герой в России, борясь с чекистами. А вы его поносите. Нехорошо, Альберт Николаевич... Еще вопрос о недалеком прошлом, разрешите?

— Зачем спрашиваете? И о чем вам хотелось бы послушать?

— Вернемся к генералу Перлофу. У него в подчинении находился Издетский. После смерти — или убийства — генерала Издетский признался нам, что некий агент, воспользовавшись оплошностью, взял с него письменное обязательство сотрудничать не то с английской, французской, не то с советской разведкой. С группой активистов его послали в Москву. Выполняя задание, он погиб. Что вы скажете?

— Вечная память.

— А не вы, случайно, вербовали его?

— Нет, не я. У меня иная профессия. Я, например, не стал бы вербовать такого. Трус, подлая и продажная душа, хотя о покойниках не принято говорить плохо.

— И тем не менее вы — из людей, наиболее близких к Издетекому в течение довольно длительного срока.

«Знает ли он что-то или просто блефует, пробует версии, подсказанные кем-то? Знаменским? Может, Перлоф привлекал Знаменского к работе сыскного бюро?.. Вряд ли. История Перлофа давно размоталась бы. Нет, они ничего не знают. Надо переходить в наступление. Монкевиц — не Перлоф, хватка не та. Есть возможность с ним справиться...»

— Ну, вот что, Монкевиц, — сказал он спокойно, но с явной угрозой. — Хватит болтать. Теперь послушайте меня. И не перебивать!.. Вам известны мои отношения с главнокомандующим. Я вечером иду к нему и докладываю следующее: Николай Августович работает на Кутепова. Поэтому Кутепов осведомлен обо всем, что происходит и в главном штабе и на Топчидерской вилле. Поэтому Монкевиц старательно «топит» и Знаменского. Монкевицу хорошо заплачено. Назвать сумму, которую вы получили? У вас на лице замешательство? Не надо, полковник. Я не собираюсь вас вербовать в разведчики. Как я сказал, это не моя специальность. Я прошу о мелкой, в сущности, услуге.

— Что вам угодно? — выдавил Монкевиц. — Я слушаю.

— Вот так лучше, Монкевиц, без устрашающих и провокационных разговоров. Вы меня совсем задавили, любезнейший.

— Выбирайте выражения, однако. — глаза полковника совсем «разъехались». — Мне нечего бояться Врангеля.

— Да они с Кутеповым, чтоб не ругаться, продадут нас дешевле, чем купили. Неужели не понятно?

— Что вам надо?

— Я хочу, чтобы вы взяли меня к Кутепову с собой, представили. И помогли уговорить Врангеля отпустить из «курьеров».

— Что я получу?

— Хорошего сотрудника для себя и для Кутепова. Мне надоели дипломатические вояжи. Как и Александр Павлович, считаю, что большевики, столковавшись с союзниками на почве торговли, выиграли все послевоенные дипломатические конференции. Нужна новая тактика. Потом время само распорядится и все расставит на свои места, покажет, кто есть кто. Пока — надо действовать.

— Но я вас совсем не знаю, господин Венделовский.

— Врете. Возьмите еще раз мое досье, начатое покойным Перлофом. Поговорите с Врангелем. Услуга за услугу, Монкевиц.