Мои компаньоны по особо составленному нами плану собирали понемногу продовольствие. Укромных уголков в обширном питомнике было сколько угодно и вопроса о тайном складе у нас не было. Использовать для добычи продуктов зверкухню было опасно из-за сексотов. Василию Ивановичу пришла счастливая мысль достать просто рису в зерне. Рис является одним из часто употребляемых для кормления лисиц кормов. В складах пушхоза он всегда был в большом количестве. Оставалось только найти способ добыть рис из склада.

Харитоныч тщательно исследовал склад продуктов. Помещался он в досчатом сарае. В подполье этого сарая было нетрудно проникнуть. Мы решили забраться под склад, просверлить пол под закромом с рисом и таким образом приобрести мешок этого необходимого для нас продукта. Тяжелая задача просверлить пол и насыпать рису выпала на долю Петра Харитоновича. Я снабдил его хорошим буравом. Днем, когда склад не охранялся, Петр Харитоныч и Василий Иванович достали кил семьдесят риса. Мешок был спрятан в кустах. На другое утро я с Василием Ивановичем под предлогом деловой поездки, переправили мешок на лодке на мыс Оров Наволок и там спрятали. Все это на диво произошло без сучка, без задоринки, вот так же гладко, как об этом повествуется. Нам положительно везло.

В июне месяце был официально открыт Беломоро-Балтийский канал, хотя заканчивали его, вероятно, еще года два. По случаю события канал посетили Сталин и Молотов. После этого визита на канал направились целые толпы советских вельмож: чекисты высоких рангов, наркомы. Вся эта разнообразная компания считала своим долгом посетить зверхоз и осмотреть питомник. Надоели мне эти паломники чрезвычайно. Сколько чекистских фотоаппаратов запечатлели мою контрреволюционную личность во время пребывания всяких экскурсий в питомнике. В заключение в питомник прибыли триста матросов с военных судов, прибывших для прохождения по каналу. К слову – канал или собственно коробки шлюзов имели ширину только четырнадцать и восемьдесят пять сотых метра и через канал поэтому могли проходить только малокалиберные суда.

Толстый, как откормленная свинья, советский орденоносец-поэт Демьян Бедный, прогуливаясь по питомнику у клеток с соболями, повествовал то анекдоты, то начинал хвалить Финляндию и финнов. У него даже есть, по его словам, и дача в Финляндии. Окружающие его чекисты подобострастно слушали.

В нашей звероводной конторе профессор Кондырев рассказывал Пришвину о своем деле, о том, что его посадили в лагерь за здорово живешь. Пришвин сочувственно качал головой, но, ясное дело, помочь ничем не мог. Он заехал в зверосовхоз собирать интересный для беллетриста материал о жизни диких зверей в неволе. Профессорская история ему не пригодится, ибо она шаблонна, как шаблонна «карательная политика ГПУ».

Между тем время побега уже приближалось. За несколько дней до побега мы решили прихватить с собой казака Митю Сагалаева. Парень был надежный. Хотя ему оставалось сидеть только какой-нибудь месяц, однако, он с удовольствием и радостью согласился составить нам компанию.

5. ПОБЕГ

Воспитатель Грибков зашел ко мне и снова начал приставать – сообщить лагерному БРИЗ-у о моем изобретении. Я опять отговорился.

– Вот я вам принес от КВЧ за ударную работу на производстве талон на три дополнительных письма.

Я взял талон на письма, нужный мне, порвавшему все связи с внешним миром, как прошлогодний снег. Вместе с премиальной карточкой этот документ свидетельствует об изобилии социалистических благ в царстве социализма после восемнадцатилетнего упражнения в государственном строительстве.

Разговор у нас перешел на соцсоревнование и ударничество. Затеял его собственно я. Мне нужно было произвести некую диверсию для прикрытия нашего побега. Я предлагал.

– Если вы считаете за нами недоимки по соцсоревнованию с крольчатником, то мы можем их теперь восполнить. Ежегодно наше хозяйство заготовляет для зверей ягоды черники и рябины. Черника уже, пожалуй, отошла. Придется напирать на рябину. И вот этот сбор можно возложить на звероводов в качестведополнительной нагрузки. Этим мы и покроем всяческие наши недоимки по соцсоревнованию.

Грибков расцвел и на прощанье сказал:

– Значит как-нибудь на днях устроим производственное совещание и это дело обмозгуем.

Между тем у администрации лагпункта стала заметна некоторая нервность. Несколько заключенных были отправлены на Соловки, очевидно, в предвидении возможности их бегства. Однако, полковник гвардии Камыш, завхоз всего лагпункта, перехитрил администрацию, отправляющую его на Соловки. Утром, подъехавший за ним к его кабинке грузовик с охранником, долженствующий доставить Камыша в Медгору для дальнейшего направления на Соловки, уехал без полковника. Кабинка полковника оказалась пустой. Исчезали и его вещи. Камыш как в воду канул. Дня через три исчез бесследно повар пушхоза, уехавший в Медгору с каким-то поручением. Вероятно, добыл липу [Липа – подложный (не настоящий) документ] и уехал спокойно по железной дороге.

Положение становилось тревожным. Нам надо было действовать, ибо усилился надзор и слежка. Пришлось срочно собраться нам и назначить день побега. Выбор наш пал на четвертое сентября. В этот день у Василия Ивановича был «выходной день» и он имел право отлучиться из питомника. Харитонычу дано было специальное поручение, также дающее право на такую отлучку в назначенный день. Оставалось зарядить соответствующую туфту и дать возможность отлучиться мне и Мите. Туфту эту я зарядил весьма удачно, назначив накануне дня побега «производственное совещание».

Вечером в конторе собрались все работники питомника и баклаборатории. На таких совещаниях по положению председательствовал завцехом – в данном случае я. Политический директор и воспитатель Грибков были тут же.

Я начал волынку с нудного доклада по соцсоревнованию, надоевшего до тошноты и мне и слушателям. За мною говорил Грибков, за ним директор, два, три «активиста». Остальным оставалось только приветствовать мое предложение – вместо отдыха после работы, ехать или идти в лес за рябиной. Начали составлять план – кто и в какую очередь идет в лес.

– Где же находить ту рябину? – спрашивает один из звероводов, – а вдруг, да её не окажется в лесу? Как же тогда выполнять задание? – Вопрос серьезный. Но я быстро нахожу из него выход.

– В таком случае я поеду завтра на разведку месторождений рябины. Можете отпустить со мною Сагалаева? – обращаюсь я к Нечаю.

– Ладно, заменим его на работе. Только это нам пусть зачтется в ударную работу.

На том и порешили.

Выходя из прокуренной конторы, я столкнулся с капитаном моторного судна, приобретенного недавно пушхозом.

– У вас имеется бинокль из питомника, – обратился к нему, – так он мне завтра будет нужен. Вам его теперь все равно не нужно: ваше судно ремонтируется. Когда судно выйдет из ремонта, бинокль я вам возвращу.

– Да, пожалуйста возвратите, – сказал капитан, передавая мне бинокль.

Нам продолжало везти: моторное судно могло быть при малейшем подозрении послано за нами в погоню, а теперь этой опасности нет.

Сегодня начальник охраны вызвал всех технических администраторов и обязал их подпиской следить за рабочими – заключенными, не готовятся ли к побегу, рассказал подробно как узнать готовящагося к побегу по его поведению. Я с особым удовольствием дал ему свою подписку – пусть надеется.

* * *

Четвертого сентября 1933 года ясным утром я стоял на песчаной отмели Онежского озера в глубоком заливе. Озерная ширь расстилается передо мною. Вдали маячат маленькие островки. Под лучами утреннего солнца тихая гладь озера дышит миром и покоем. Недвижно стоят прибрежные леса, не шелохнется камыш на отмелях.

На душе у меня смутно и тревожно. Вот он наступил назначенный день. Сегодня надо сделать решительный шаг, надо смело взглянуть в глаза судьбе: или свобода, или смерть. Иного выхода нет. Но не опасность угнетает меня в эту решительную минуту.