Господство этого высшего слоя покоится сегодня на невыразимом, но реальном страхе провинции перед любой внешнеполитической опасностью, перед обесцениванием сбережений, на страхе, который поддерживается парижской прессой и ловкостью при проведении выборов. Но этот настрой на годы вперед представляет опасность для всех соседних стран — как Англии и Италии, так и Германии. Перед 1914 годом он был использован Англией и Россией в своих целях и еще сегодня может стать инструментом в руках умелых политиков других стран. Образ Шовена медленно вырождается в противоположность испанского Дон Кихота и уже сегодня вызывает смех у половины мира ввиду своей грандиозной комичности: одряхлевший после многих геройских поступков забияка, сидящий на самой большой в мире куче золота, вооруженный до зубов и обвешанный всевозможными видами доспехов, окруженный тяжело вооруженными слугами и призывающий на помощь всех вчерашних друзей, с дрожью выглядывающий из окна перестроенного в крепость дома и выходящий из себя при виде всякого едва вооруженного соседа. Это конец grande nation («великой нации» - фр.). Ее наследство в Средиземном море и Северной Африке станет, быть может, делом Муссолини, если оно будет находиться под его руководством достаточно долго, чтобы достигнуть необходимой духовной твердости и долговечности.
Ни об одном из этих государств сегодня нельзя сказать, доживет ли оно в своем теперешнем виде хотя бы до середины нашего века. Англия может быть сведена к одному лишь острову. Америка может распасться. Япония и Франция — единственные страны, где сегодня понимают значимость сильной армии — могут попасть в руки коммунистического деспота. Будущие возможности России отчасти даже невозможно предугадать. Но современное положение будет определяться борьбой Англии и России на Востоке и Англии и Америки на Западе. В обоих случаях Англия будет отступать в экономическом, дипломатическом, военном и моральном плане, и потерянные ее позиции отчасти уже невозможно вернуть даже путем войны. Означает ли это неизбежный выбор между войной и капитуляцией? Или же для проигравшего не останется даже такого выбора? Сейчас большинство англосаксов по обеим сторонам Атлантического океана верит в общность крови и традиции сильнее, чем в момент необходимости принятия решения. Но вера в то, что кровь гуще воды, не подтвердилась в Англии и Германии. Ненависть среди братьев всегда была сильнее, чем ненависть чужих друг другу людей. И именно эта ненависть может по незначительному поводу внезапно перерасти в страсть, которую уже невозможно остановить.
Так выглядит мир вокруг Германии. В этих условиях для нации без вождя и оружия, обнищавшей и разрозненной, нельзя гарантировать даже простого существования. Мы видели миллионы истребленных в России и умерших с голоду в Китае, и это было для остального мира всего лишь газетной новостью, которая забылась на следующий же день. Ни один человек не опечалится, узнав, что где-то в Западной Европе произошло нечто еще более ужасное. Пугаются только угроз; с совершившимися фактами примиряются быстро. Погибает ли отдельный человек или народ, их место будет занято. И в этом положении мы, немцы, еще не добились ничего кроме шума о партийных идеалах и вульгарной распри о выгоде для профессиональных групп и земель. Но отказ от мировой политики не защищает от ее последствий. В те самые годы, когда Колумб открыл Америку, а Васко да Гама [131] нашел морской путь в Индию, когда западноевропейский мир начал распространять свою власть и богатство по всему миру, в Лондоне по требованию английских купцов был закрыт Стальной двор, являвшийся последним символом былой ганзейской мощи. Тем самым немецкие купцы исчезли с океанов, так как не существовало немецкого флага, который мог бы развеваться на мачтах их судов. Германия стала страной слишком бедной для большой политики. Она должна была вести свои войны на чужие деньги и на службе у этих денег и вела их ради жалких клочков собственной земли, которые переходили от одного карликового государства другому. Великие события вдали не принимались во внимание и не понимались. Под политикой понималось нечто настолько убогое и мелкое, что ей могли заниматься только люди очень мелкого характера. Повторится ли это сейчас, в эти решающие десятилетия? Должны ли мы, как мечтатели, фантазеры и скандалисты, быть проглоченными событиями, не оставив после себя ничего, что завершило бы нашу историю каким-нибудь величественным аккордом? Игра в кости за мировое господство только началась. Сильные люди доиграют ее до конца. Разве не должны быть среди них и немцы?
БЕЛАЯ МИРОВАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
Глава 1О
Так выглядит эпоха мировых войн, и мы находимся лишь в ее начале. Но за ней набирает силу другая разрушительная стихия — мировая революция. Чего она хочет? В чем она заключается? Что означает это слово в самом глубоком смысле? Его полное содержание понимают сегодня столь же мало, как и исторический смысл Первой мировой войны, которая завершилась совсем недавно. Речь идет не об угрозе для мировой экономики со стороны большевизма из Москвы, как полагают одни, и не об «освобождении» рабочего класса, как думают другие. Это только поверхностные вопросы. Прежде всего, угроза этой революции для нас возникла не сейчас, но мы находимся внутри нее, и не со вчерашнего или сегодняшнего дня, а уже более одного столетия. Она соединяет в себе «горизонтальную» борьбу между государствами и нациями с вертикальной борьбой между ведущими слоями белых народов и другими слоями, тогда как на заднем плане уже началась более опасная вторая часть революции, а именно: нападение на белых в целом со стороны всей массы цветного населения Земли, медленно осознающего свою общность.
Эта борьба разворачивается не только между слоями людей, но и между уровнями духовной жизни вплоть до каждого отдельного человека. Почти каждый из нас имеет в себе эту двойственность чувства и суждения, хотя даже не догадывается о ней. Поэтому лишь немногие приходят к ясному пониманию того, на чьей стороне они действительно находятся. Но отсюда и проистекает внутренняя необходимость такого решения, которое далеко выходит за рамки личных желаний и дел. Здесь мало помогают лозунги, возникшие благодаря господствующей моде в мышлении — большевизм, коммунизм, классовая борьба, капитализм и социализм, — с помощью которых каждый надеется точно обрисовать проблему, поскольку не способен заглянуть в глубину фактов. То же самое на данном этапе происходило и во всех культурах прошлого, хотя нам мало известны все подробности.
Но об античности нам известно достаточно много. Пик революционного движения приходится на период времени с Тиберия и Гая Гракхов до Суллы, но борьба против ведущего слоя и его общей традиции была начата еще за столетие до этого Г. Фламинием [132], чей закон о земле от 232 года по праву назван Полибием [133] (II, 21) началом развращения нравов народных масс. Этот процесс был лишь временно прерван войной с Ганнибалом, к концу которой в «гражданское ополчение» принимались даже рабы. После убийства обоих Гракхов — и их главного врага Сципиона Африканского Младшего [134] — государственно-охранительные силы древнеримской традиции быстро расточаются. Марий, выходец из низшего слоя и даже не уроженец Рима, создает первое войско не на основе всеобщей воинской повинности, а из наемных и преданных ему лично добровольцев, и с помощью этого войска беззастенчиво и кроваво вмешивается во внутренние дела Рима. Древние роды, в которых на протяжении столетий воспитывались государственные способности и сознание нравственного долга, которым Рим был обязан своим положением мировой державы, были большей частью истреблены. Римлянин Серторий [135] попытался вместе с варварскими племенами Испании основать там враждебное государство, а Спартак [136] призвал рабов Италии к уничтожению Римского государства. Война против Югурты [137] и заговор Каталины [138] продемонстрировали упадок самих господствующих классов, чьи лишенные корней элементы были готовы в любой момент ради своих грязных денежных интересов обратиться за помощью к врагу страны и черни форума. Саллюстий [139] был совершенно прав: из-за звонкой монеты, к которой одинаково жадно тянулись как плебс, так и богатые спекулянты, погибли честь и величие Рима, его раса и его идея. Но городские, со всех сторон сбежавшиеся массы, не были — как и сегодня — мобилизованы и организованы изнутри для того, чтобы бороться за свое «право» на самоуправление, за свою «свободу» от давления господствующих слоев, но были использованы политиками-дельцами и профессиональными революционерами в качестве средства достижения своих целей. Из этих кругов возникла «диктатура снизу» как неизбежное последнее следствие радикальной демократической анархии, как тогда, так и сегодня. Полибий, обладавший государственным опытом и острым взглядом на ход событий, еще за тридцать лет до Гая Гракха с уверенностью предсказывал: «Когда вслед за тем в погоне за властью они оказываются бессильными достигнуть ее своими способностями и личными заслугами, они растрачивают состояние с целью обольстить и соблазнить толпу каким бы то ни было способом. Лишь только вследствие безумного тщеславия их народ сделается жадным к подачкам, демократия разрушается и в свою очередь переходит в беззаконие и господство силы. Дело в том, что толпа, привыкшая кормиться чужим и в получении средств к жизни надеяться на чужое состояние, выбирает себе в вожди отважного честолюбца, а сама вследствие бедности устраняется от должностей. Тогда водворяется господство силы, а собирающаяся вокруг вождя толпа совершает убийства, изгнания за пределы земли, пока не одичает совершенно и снова не обретет себе властители и самодержца». <....> «Когда со временем такое состояние усилится, наступает поворот к упадку, вызываемый властолюбием граждан и пренебрежением к скромному положению; к ним присоединяется спесивость и расточительность. Народ будет только завершителем переворота, когда вообразит, что любостяжание одних нарушает его выгоды, когда, с другой стороны, лесть честолюбцев преисполнит его высокомерия. Тогда разгневанный народ, во всем внимая голосу страсти, отказывает властям в повиновении, не признает их даже равноправными с собою, и все дела желает решать сам. После этого государство украсит себя благороднейшим именем свободного народного правления, а на деле станет наихудшим из государств — охлократией» (Цитируется по: Полибий. Всеобщая история. В 2 т. Т. 1. Кн. I-Х. – Пер. c древнегреческого Ф.Мищенко.).
