Ночью, после чая, когда мы лежали уже на своих полках, я спросил Христину, где она познакомилась с моим отцом. Она охотно рассказала:

— В экспедиции. Самыми первыми забрасываются на вертолете изыскатели, геодезисты и представители санитарной инспекции. Я оказалась в отряде, начальником которого был Андрей Николаевич. Надо было определить места будущих поселков. Будущих! А пока, кроме медвежьих троп, ничего не было. Так уставали, что даже палатки были не в силах ставить. Спали у костра в спальных мешках. Андрей Николаевич умел как-то подбодрить, поддержать, помочь товарищу.

Какой он хороший человек, твой отец! Настоящий коммунист. Я такого не встречала. Да и есть ли еще такие? Не я одна так думаю, Андрюша. Его все здесь уважают и любят. Все. Кроме очень плохих людей. Его врагов.

— А у него есть враги?

— У каждого настоящего человека есть враги. У слизняков и подхалимов их нет. Эх, о чем говорить. Спокойной ночи, спи.

— Христина! А какого мнения ты о Кирилле Дроздове? Христина приподнялась и села, обняв колени.

— Тебя интересует этот человек?

— Да, очень!

— Почему?

— И сам даже не знаю. По-моему, он незаурядная личность, яркая!

— Ну, это несомненно! Он был любимый ученик профессора Н. Тот любил его, как родного сына, но всегда сокрушался о его будущем. Кирилл легко заводит себе друзей и с еще большей легкостью врагов. Он говорит людям в глаза, что он о них думает... Это не всем-то нравится. А те, о ком он «думает плохо», больно кусаются. Кто это сказал: «характер человека — это его судьба». До чего же верно! Ты знаешь, после той скандальной истории в НИИ его пригласили работать в Звездный городок. Дали хорошую двухкомнатную квартиру, захватывающая работа — именно та, что его интересовала, друзья... Так он не проработал там и четырех месяцев, начался новый конфликт. Он заявил, что тренировки, установленные для советских космонавтов — центрифуга и тому подобное,— совершенно излишни и даже вредны. Вполне, мол, хватит обычной тренировки здорового спортсмена. А на случай какой неожиданности в космосе или даже обычных перегрузок при старте организм человека обладает огромными скрытыми резервами. Дроздов говорил, что скрытые резервы организма не просто колоссально огромны, но загадочно огромны. В какие бы обстоятельства ни попал человек, он не может думать, что силы его уже исчерпаны. Человек может перенести столько, сколько пожелает вынести. И совсем незачем заранее его подвергать мучительным тренировкам. Как пример он приводил американских космонавтов, которые тренировались как обычные спортсмены, что не помешало им ходить по Луне и работать на ней.

Ему спокойно доказывали ошибочность его мнения, но он пускал в ход такие словечки, как «тупицы», «невежды», «бездари», «какой идиотизм» и тому подобное. В общем, ему пришлось уволиться «по собственному желанию». Он уехал в Новосибирск, где ему давно предлагали лабораторию и согласны были терпеть его характер. Некоторые искреннее считали его гением.

— Он действительно гений?

— Не знаю. Еще не разобралась. Смотри сам. Работать у него нелегко. Слишком требователен. Требователен прежде всего к себе, ведь эти другие не верят, как он, что силы человека неисчерпаемы! Изучая поведение человека в экстремальных условиях, он лично участвует в самых труднейших экспериментах.

— Ну, например?

— Спи!

— Христина, пожалуйста...

— Ну, например, он два месяца жил по так называемым 48-часовым «суткам». Сорок часов работал, восемь отдыхал.

— То-то он худущий такой...

— Разве? Ну, спи, завтра рано вставать. Христина решительно повернулась к стене.

Я еще долго не мог уснуть. Сначала я думал о Кирилле, затем об отце и Христине.

«Она любит отца,— думал я.— Влюблена в него еще с той экспедиции. Кажется, и он в нее. А как же... мама». Значит, в глубине души я еще надеялся, что мои родители помирят-с я... Опять будут вместе. Хотя прекрасно знал, что ничего из этого не получится. Не построить им семейной жизни, потому что слишком разные люди, слишком различны их устремления, желания и надежды.

Засыпая, я уже думал об Алеше. Ведь мой друг любил Христину и по возрасту более подходил ей, нежели отец. Но Христина любила моего отца, а не Алешу. Что тут можно поделать?

И наверняка отец будет счастливее с ней, нежели с моей матерью, которая никогда не оставит Москву и свою любимую работу, принесшую ей душевное удовлетворение. Да и как можно оставить то, в чем весь смысл жизни?

На другой день неожиданно приехал на своей легковушке отец (он ездил всегда без шофера).

Были всякие собрания, заседания, совещания. Начальник мостоотряда Николай Ефимович Гавриш, красивый человек лет сорока, водил папу по стройке. Кажется, эти двое очень друг другу нравились.

Мы с Христиной встали рано, так как надо было обследовать мостовиков до начала работы. День мы были свободны, и нам стройку показывала Аленка. Затем она потащила нас на верхотуру, показать, как работает ее мама!

Меня да и Христину крайне поражало: маленькая девчонка-дошкольница лазила по шатким настилам на высоте десятиэтажного дома (и нас за собой тащила), и хоть бы кто удивился, возмутился, прогнал бы ее. Будто так и надо. Привыкли.

— А вот и моя мама! — весело крикнула Аленка. Аленкина мама висела в железном «гнездышке» из арматуры вместе с каким-то рабочим, похожим на Дон Кихота. Дон Кихот обрезал концы арматуры, а Маргарита сваривала прутки. Эти прутки торчали из каждого стыка, как фарш из мясорубки. Как я понял, железобетонный блок пронизан железной арматурой. Скрученные прогнутые прутки надо обрезать, выпрямить, и сварить. Работа нелегкая, да еще на такой страшной высоте (меня, признаюсь, замутило. Христина тоже побледнела). Аленка уже залезла к матери и что-то, смеясь, рассказывала ей, показывая на нас. Обе что-то кричали нам, но разве что услышишь? Грохот, лязг, урчание подъемных кранов, буханье копров, гудение натянутых кабелей, шум сверлилок, транспортеров, бетономешалок. От одного шума можно обалдеть и свалиться совсем запросто. Христина залюбовалась видом с высоты, но я решительно стал спускаться вниз, она меня догнала.

На узкой лесенке мы столкнулись с Женей. Ну, конечно, он спешил к своей Маргарите. Выше она не могла забраться — некуда было.

— Все в восторге от «Алешиного хлеба»,— сообщил он нам, улыбаясь.— Требуют теперь только этот хлеб.

После обеда отец возил Христину и Аленку в Кедровое (не знаю, почему меня не пригласили), а вечером пришел к нам пить чай. Папа остановился у начальника мостоотряда, товарища Гавриша, человека семейного,—чая у них, что ли, не было.

Я заварил чай, Христина разлила его по чашкам, чай был горяч, как огонь, и в ожидании, пока он немного остынет, Христина еще раз рассказала про Женю и напомнила отцу, что в мостоотряд ни разу не приезжал театр.

— Не знаю, научно ли то, что я скажу,— произнес отец, помешивая ложечкой чай,— но я знавал людей, в присутствии которых настроение почему-то у всех падало, на душе становилось мрачно, тоскливо. Самая развеселая компания заметно скит сала, едва появлялся такой тип.

Но существуют в противовес им люди, возле которых необыкновенно легко дышится. Чувствуешь себя бодро, радостно, хочется шутить, работать, бороться. Настроение у всех делается хорошее. Я бы сказал, беспричинно веселое. Вот наш Женя Скоморохов принадлежит именно к этой категории. С ним легко и просто, и не только потому, что он хорошо поет и играет на гитаре.

— Вот верно! — воскликнул я.

— Это подтвердилось научно,— заметила Христина.

После чая отец сразу собрался идти, а Христина, накинув на себя пальто и мохеровый шарф, вышла его не то что проводить, а вывести из фургончика. Так она мне сказала, ведь девушки не провожают мужчин, как я понимаю.

Я сначала читал, потом лег спать и часа два вертелся с боку на бок, под конец крепко уснул, а Христина все «выводила» моего отца из фургончика.

Утром отец уехал — некогда ему было задерживаться в мостоотряде. И хотя Женя уехал еще раньше — до рассвета,— вид у Христины был беспричинно веселый, даже счастливый.