Мы прошли городок, перешли по мостику прозрачную речку, и тропка через лесок вывела нас на территорию экспериментальной станции у самого океана. До маяка отсюда было совсем близко. Но как хорошо на станции! Чудесный ухоженный парк — не парк, а ботанический сад, аллеи усыпаны галькой. Среди деревьев и кустарников коттеджи под разноцветными шиферными крышами. Сама станция помещалась в большом белом двухэтажном доме над обрывом. Мелькнула вывеска «Океанская экспериментальная...». Мы остановились.
— Подождать вас? — спросил Костя.
— Иди уж. Я не знаю, сколько задержусь...
— Ну, ни пуха вам, ни пера.
Я кивнула мальчику и вошла в прохладный вестибюль, выложенный мозаикой. Никого не было. Я прошла в коридор и на удачу открыла дверь в одну из лабораторий. Там работали две молодые женщины в белых халатах. Я спросила Ренату Алексеевну Щеглову.
— Директора нет,— сообщили мне.
— А где же она?
— На острове Голый Камень.
— А кто ее заменяет?
— Калерия Дмитриевна. Дальше по коридору.
Калерия Дмитриевна, полная седая женщина лет за шестьдесят, с добрыми близорукими глазами, с неловкостью выслушала меня.
— Директор-то на острове... хочет давнишнюю свою работу закончить. Но метеоролог не нужен... Это я знаю точно... Я... остаюсь еще на год. Может, Рената Алексеевна и подберет вам какую-либо работу. Не знаю. Вот как нехорошо получилось. Вы из Москвы, говорите? Вам есть где переночевать? С жильем-то у нас туго. Но можно устроить.
— Спасибо, устроюсь. До свидания.
Я поспешила выйти. Уж очень виноватый вид был у этой Калерии Дмитриевны. Как будто она обязана выходить на пенсию, раз ей не хочется. Что я, не найду себе работу! Но это потом... Сейчас к дяде Михаилу!
Походила среди коттеджей. Пожилой садовник указал мне дом директора. Круглолицая румяная женщина в коротком платьице и косынке домывала пол. На мой вопрос о докторе Петрове она выпрямилась и не без любопытства оглядела меня.
— Доктора нет,— сообщила она,— сказал, что на охоту уходит, значит, надо понимать, пошел дальних пациентов проведать. У него, почитай, по всей Камчатке свои больные есть. А вы чего расстроились? Заболел кто иль чего?
— Доктор Петров... А он не сказал, когда будет?
— А кто ж знает. Прошлые-то годы он пораньше отправлялся. А нонешним летом племянницу, вишь, ждал. Да, видно, раздумала она ехать на Камчатку. Ни слуху ни духу. Ну, он и подался к своим больным. А вы... приезжая или здешняя?
— Здешняя. Извините.
Так я весьма скоро очутилась за воротами. Костик меня ждал. Сразу заметил мой обескураженный вид.
— Пошли,— сказал он коротко, и мы пошли.
— Куда ж вы теперь? — спросил немного погодя Костик.
— Мне надо найти капитана Ичу Амрувье.
— Коряк, что ли?
— Да.
— Тогда пошли в порт.
Мы прошли по Океанской улице, мимо кино «Океан», где шел фильм «Укрощение огня».
...Ну конечно, я написала дяде, когда выезжаю, но ведь я отложила отъезд на целых три недели. И не догадалась известить, что задержусь. Обо всем на свете забыла, кроме Ренаты и ее семьи...
Капитана Ичу мы искали довольно долго, зато, когда нашли, покончили с делом в два счета.
— Место, говорите, занято? Хотите на «Ассоль» радистом?
— Х-хочу.
— Однако, на ремонт стала «Ассоль». Придется немного поработать по ремонту. Людей не хватает.
— Я ж еще и слесарь.
— Однако, очень хорошо. Пошли оформляться.
Вот и все. Я получила штатное место радиста. С квартирой в Бакланах было потруднее, чем с работой, но Костик что-то шепнул капитану, тот одобрительно кивнул головой, поговорил с кем-то по телефону, и я оказалась на квартире у Костика и его старшей сестры Лены.
Пока мы добрались до дома, где проживали братец Костик и сестрица Аленушка, я страшно устала. Даже колени дрожали. Сказывалась и бессонная ночь. Я так устала, что не в силах была сходить в соседнюю столовую пообедать. Хорошо, что Костик вызвался сбегать за обедом. Я дала ему трешницу, и он, сполоснув судки, убежал.
Комната у них была большая, метров на тридцать, но какая-то неуютная. Ни картин, ни цветов, ни книг, но чистота прямо стерильная. Покрашенный желтой краской пол отмыт до блеска, стекла окон сверкают за тюлевыми занавесками. Три металлические кровати застланы розовыми покрывалами.
Я села на раскладной диван. Посреди комнаты большой стол под белой накрахмаленной скатертью. На столе пластмассовая пепельница. В углу телевизор, закрытый вышитым полотенцем, рядом новый сервант с фарфоровой посудой, стеклянными рюмками и фужерами. Рядом с диваном — шифоньер. Книги, как я потом убедилась, лежали в тумбочке, на нижних полках серванта и в ящиках шифоньера. Это были в основном книги по технике, учебники и два-три романа из библиотеки.
Никто не научил Аленушку любить книги, гордиться ими, ставить их на виду. Ни книжного шкафа, ни стеллажа или хоть полки для книг, зато сервант с розовыми фужерами! И даже красивая пузатая бутылка из-под какого-то вина.
От усталости и одиночества меня охватила апатия, я закрыла глаза. Утренней радости не осталось и следа.
Пришел Костик, аккуратно накрыл стол клеенкой, разлил по тарелкам щи, нарезал хлеба и лишь тогда позвал меня. На второе он принес тушеное мясо. И еще салат из крабов. Все оказалось довольно вкусно.
— Аленка на производстве обедает,— сказал он,— а я хожу в столовую. Неплохо кормят. Давайте я вам подложу салата.
— Сколько тебе лет, Костик? — спросила я.
— Уже десять. В четвертый класс перешел. Значит, вы и радистом можете? Я вижу, вы спать хотите. Ложитесь на диван. Теперь на нем вы будете спать, а я на сундуке.
— Спасибо. Кто еще живет с вами?
— Нина и Миэль. В общежитии не было мест, так Аленка пустила их пока пожить. Скоро отстроят новое общежитие, и они уйдут. Сестра, наверно, замуж выйдет, за Валерку Бычка...
Костик помолчал, пригорюнившись, потом повеселел.
— А может, и не выйдет. Ей боцман нравится, а он вроде бы не собирается жениться.
— Тебе не нравится этот... Бычок?
— Кому он нравится, медведю? В тюрьме за хулиганство сидел. Теперь клянется завязать, если женится. У него нож есть... вот такой... Острый! Говорит: «Если Аленка не пойдет за меня, то и её и себя порешу». Каждый день как есть с Нинкиным механиком приходит. Водки приносят. Словно им пивная тут. И девчонок угощают... Выгнать бы их обоих...
— Так сестра твоя здесь хозяйка. Почему разрешает приносить водку?
— Боится, что перестанут ходить,— невразумительно разъяснил Костик.
Он принес мне новехонькое одеяло.
— Укройтесь и поспите часок, пока девчонки придут, а я пойду на улицу. Глаза бы мои на них не глядели.
Напоминаю, что Костику шел всего одиннадцатый год. Я вздохнула.
— Костик, у тебя есть товарищи?
— Ясно есть, на улице.
— А какие ты игры любишь?
— Хоккей.
— А читать любишь?
— Люблю, я в двух библиотеках записан.
— Какие твои любимые книжки?
— Про путешествия больше. Сказки тоже люблю... Всякое.
— А каких ты писателей можешь назвать?
— Ну, Гайдар... Жюль Верн. Стивенсон. Про Тома Сойера, как его... Марк Твен. Носов. Андерсен... Я и взрослые книжки читал — Аленка приносила, Миэль. Много есть хороших книжек... А они водку приносят... Когда я вырасту, выгоню всяких таких, однако. Вы спите.
Костик ушел, а я действительно уснула.
...Девчонки стрекотали, как кузнечики. Я проснулась и не сразу сообразила, где я. Был уже вечер, ярко горела трехрожковая люстра... Окна были раскрыты настежь, занавески развевались от ветра. Три подружки прихорашивались перед зеркалом. И разговаривали о боцмане Харитоне, который обещал прийти.
Увидев, что я проснулась, девушки доброжелательно заулыбались и поочередно представились:
— Нина Ермакова.
— Лена Ломако.
— Миэль, что значит: Маркс, Энгельс, Ленин.
Я пожала три крепких, шершавых, горячих ладони. В этой маленькой группе лидером, несомненно, была Нина. Подруги слушались ее беспрекословно. Нина была некрасива, но безукоризненно сложена — высокая, стройная. Кажется, она не догадывалась, что некрасива, и явно считала себя интереснее подруг. Ей было двадцать два года.
