кается новым искусством так называемых «кинемодрам», где

пытается соединить театральное представление со специально от¬

снятыми кинокадрами.

В начале 1913 года Орленев купил небольшой участок земли

с домом из четырех комнат в Бронницком уезде Московской гу¬

бернии, поблизости от станции Востряково Рязано-Уральской

железной дороги,— ничем не примечательный хуторок в живопис¬

ной местности, как бы самой природой предназначенной для те¬

атра под открытым небом: посредине большая площадка и над ней

расположенные амфитеатром склоны холма. Весной, как только

сошел снег, он с помощью нескольких рабочих стал строить эст¬

раду из теса, окружив ее тремя деревянными стенами, задрапиро¬

ванными мешковиной в один тон, потом повесили изготовленный

по его чертежу парусиновый раздвижной занавес. («Все было

просто и изящно»,— отмечают очевидцы, и, хотя Орленев пригла¬

сил из Москвы специального декоратора, спектакли в Вострякове

шли в сукнах, только с самой необходимой бутафорией, ни в чем

не нарушая строгости вкуса.) Параллельно он вел репетиции

с небольшой группой актеров; это был для них и летний отдых,

и сезонная работа с натуральной оплатой — квартира в деревне,

хороший стол и немного денег на личные расходы.

Необычной была и реклама, оповещавшая о спектаклях. Еще

в Америке Орленев говорил Вронскому, что афиши для его буду¬

щего крестьянского театра не годятся: надо привлечь внимание

чем-то небывалым, и на всякий случай купил какую-то пеструю

индейскую материю. Теперь эта покупка пригодилась, он отыскал

двух подростков, нарядил их в костюмы индейских племен по

Фенимору Куперу, повесил на спину плакаты, приглашающие

посетить бесплатные спектакли, посадил на осликов, украшен¬

ных яркими лентами, и отправил в соседние деревни. Живая

реклама возымела действие. В воскресенье 16 июня 1913 года,

в день открытия театра, собралась толпа зрителей: по подсчетам

Тальникова их было человек пятьсот, по подсчетам Николая Со-

едова (на газетный очерк которого ссылается Орленев в своей

книге) и артиста Михайлова — около двух тысяч. Перед началом

спектакля, за закрытым занавесом, когда публика уселась на

длинных скамьях у сцены и на холме, спускающемся наклонной

террасой, Орленев завел граммофон без рупора (техническая но¬

винка, которую он недавно приобрел) и поставил пластинку, на¬

петую Шаляпиным: «Ныне отпущаеши». Это было вроде молеб¬

ствия, все встали, акустика была отличная, голос Шаляпина зву¬

чал завораживающе. Началось действие, и здесь для открытия

театра шла хорошо знакомая нам пьеса «Горе-злосчастье».

Зрители разных поколений смотрели старую пьесу очень вни¬

мательно и спокойно вплоть до момента кульминации в третьем

акте, когда Рожнов, эта «ветошка жалкая», доведенный до край¬

ности, выходит из себя и бросается на своих мучителей. «В этот

момент в публике произошло нечто невообразимое,— вспоми¬

нает участник спектакля М. Н. Михайлов.— Послышались крики,

возбужденная толпа устремилась с кулаками на сцену, чтобы

защитить обиженного человека. Пришлось прервать действие,

задернуть занавес и долго уговаривать возмущенных зрителей,

что перед ними не настоящая жизнь, а пьеса, разыгранная

актерами» 40. Эти голоса жизни, ворвавшиеся в театр, воодуше¬

вили Орленева, и он говорил, что «никогда не играл с таким

подъемом», как в тот июньский день.

Повторение «Горя-злосчастья» было назначено на следующее

воскресенье, но московские власти, узнав о таком скоплении на¬

рода и шумных демонстрациях во время спектакля, запретили

его, не вдаваясь в мотивы запрета. Орленев пытался опротесто¬

вать это решение в Москве и ничего не добился. И тогда по со¬

вету опытных людей нашел такой выход: взял у местного исправ¬

ника разрешение на массовую съемку для кинематографа, при¬

гласил для видимости кинооператора, тот приехал с аппаратурой

и расставил ее в самых заметных местах, и под законным пред¬

логом орленевская труппа сыграла запрещенный спектакль. Так

повторялось несколько раз в течение лета. Помимо «Горя-зло¬

счастья» в репертуаре Орленева был неизменный «Невпопад»,

монолог Мармеладова, «Предложение» Чехова.

Не с этой ли инсценировки с участием оператора в его жизнь

вошел кинематограф? Месяцев пять спустя, в декабре 1913 года,

в журнале «Театр и искусство» появилась телеграмма из Алек-

сандровска, в которой говорилось, что «Орленев впервые вы¬

ступил в двух киногастролях — «Преступление и наказание» и

«Горе-злосчастье». Киногастроли — другое название кинемодрам:

некоторые сцены снимались на пленку и демонстрировались на

экране, служа как бы фоном к действию пьесы, самые же глав¬

ные события разыгрывались, как обычно в театре, актерами пе¬

ред лицом публики. Язык кино, этой движущейся светописи, фик¬

сирующей действие с натуры в непрерывно меняющихся ритмах,

казался ему универсальным и всечеловеческим и в те годы пер¬

вых еще, скромных начинаний, но отказаться от живого слова он

тоже не мог. И он экспериментировал. В той же заметке в жур¬

нале говорится: «Орленев мечтает также поставить «Бранда»,

разыграв его на родине Ибсена. Затея Орленева несомненно вы¬

зовет ожесточенный спор»41. Споры, действительно, были, и

съемки в Норвегии велись, хотя и не были доведены до конца.

История этой экспедиции в Норвегию довольно грустная. Ор¬

ленев повез с собой большую группу опытных актеров, пригласил

режиссера и оператора из французской фирмы «Пате» и на про¬

тяжении нескольких педель обдумывал план постаповки и поды¬

скивал места для натурных съемок. То, что он играл «Бранда»

уже столько лет, не облегчило его задачи, он понимал, что законы

у кинематографа другие, чем у театра,— какие именно, он не

знал и не мог найти простейшего соотношения общих и крупных

планов для своего фильма. Режиссер из «Пате» тоже не знал, как

соединить психологию Ибсена с наглядностью кинематографа.

И два месяца Орленев готовил рабочий сценарий, «оплачивая

в то же время самым щедрым образом довольно значительный

артистический ансамбль за абсолютное ничегонеделание»42.

И даже тогда, когда натуру наконец нашли в красивом фиорде

Гудвангене, Орленев все еще в чем-то сомневался и продолжал

обдумывать сценарий; труппа была деморализована. К съемкам

приступили только в июне, причем в первую очередь снимали

массовые сцены в горах. А в июле 1914 года и в этом отдален¬

ном уголке на севере Европы появились признаки близких по¬

трясений: уже слышались первые громы первой мировой войны,

уже прозвучал выстрел в Сараеве.

Орленев и его труппа вернулись в Россию. Материалы съемки

в спешке попали в Копенгаген и оттуда уже в Москву. Не зная,

как с ними распорядиться и как довести работу над фильмом до

конца, Павел Николаевич по старому знакомству обратился за

помощью и консультацией к драматическому актеру и режиссеру

кино В. Р. Гардину. «Я очень любил Орленева как актера, но

знал, что деловитостью он не отличается»,— пишет Гардин в своих

мемуарах; теперь, посмотрев пленку, он убедился в этом еще раз.

Перед ним был сплошной хаос:       «Кадры серые, только общие

планы. Нельзя было разглядеть фигуры, а тем более лица». Оче¬

видно, режиссер и оператор снимали эту картину как «видовую,

а не игровую». Досъемка предстояла большая, денег у Орленева

не было, и у Гардина возникла такая мысль: пусть Павел Нико¬

лаевич предложит фирме Тимана для экранизации «Привиде¬

ния» с его участием. На эту приманку расчетливый продюсер по¬